Королева в придачу - Вилар Симона - Страница 1

Симона Вилар

Королева в придачу

Часть первая

Глава 1

24 декабря 1513 г.

Графство Саффолкшир, Англия

В старом замке Хогли готовились к Рождеству...

Время было полуденное, однако из-за продолжавшегося уже несколько дней снегопада, низких свинцовых туч и снежной круговерти в замке стоял полумрак. Но даже эти ранние потемки не могли повлиять на то праздничное оживление и веселье, какое прямо-таки проникает в кровь и душу в преддверии праздника Светлого Рождества Христова.

В полуподвальном помещении замковой кухни шла подготовка к рождественскому ужину. Воздух был насыщен запахами специй, жаркого, соусов, ароматом пирогов и сладостей. Поварята, кухарки, прислуга, горничные, охранники замка – все находились здесь, всем нашлась работа – одни рубили мясо, другие вращали вертела, гремели кастрюлями и противнями. В помещении замковой кухни шла обычная шумная подготовка к рождественскому ужину. Кто-то ругался на клубы дыма, то и дело врывавшиеся под вытяжки очагов из-за непогоды, трещали сковороды, кричала гусыня, которой кухарка неловко свернула голову.

По кухне с деловым видом сновала пожилая дама в черном траурном платье, переднике и накрахмаленном чепце и, бранясь, отдавала приказания. Ей не перечили, ибо леди Гилфорд слыла дамой властной и не терпящей возражений. Худая как жердь, с лицом некрасивым, но не лишенным того обаяния, какое дает сильной личности особый внутренний свет, она постоянно вмешивалась во все дела, приказы её были точны и беспрекословны, как у решительного полководца.

– Хью, добавь дров в камин. Черри, не переперчи соус. Берта, да уйми ты эту гусыню! Голова раскалывается от её криков. Изабел, ты уверена, что точно знаешь, сколько чернослива надо класть в рождественскую кашу? О нет! Святочная каша делается не так. Отойди-ка, милочка. Святочная каша – нечто особенное. Зерна должны быть из самой лучшей первосортной пшеницы, и варить ее надо непременно на молоке, а не на воде. Даже если это вода из источника Святого Эдмунда.

На ходу перекрестившись при упоминании имени самого почитаемого в Саффолкских землях святого, она решительно потеснила робкого вида бледную женщину, и стала сцеживать в котелок желтоватое молоко утренней дойки. Изабел Одли, жена кастеляна замка, робко отступив в сторону, послушно кивала, соглашаясь со всем, что ей выкрикивала, чтобы перекрыть общий гул, властная леди Гилфорд. Но в какой-то момент она отвлеклась, заметив на сходнях лестницы своего мужа, топтавшегося на ступенях и мявшего в руках берет.

– Да ты слушаешь ли, милочка? – окликнула её леди Гилфорд – Я говорю, что теперь надо добавить сахара и специй и дать настояться. Но чтобы к столу её подавали непременно горячей...

– Простите, миледи, – робко прервала её Изабел. – Но пришел Джон и ему надо сказать вам...

– Что, ваш олух сынок так и не появился? Что ж, одному Богу ведомо, куда он мог отправиться в такую метель.

– О нет, миледи. Дело не в Илайдже, а в... Кажется, моего Джона послал доктор Холл. Это касается принцессы.

Леди Гилфорд тут же перестала мешать половником в котле и, вытерев руки о передник, заторопилась к выходу, успев заметить Изабел, что голову с неё снимет, если та что-нибудь испортит и святочная каша будет не такой, как должно.

Джон Одли, кастелян замка Хогли, что-то сказал ей, и дама, решительно потеснив его и подхватив пышные юбки, совсем по-девичьи взбежала по крутым ступеням. Миновав узкий сводчатый коридор, где после жара кухни было пронзительно холодно, она оказалась в главном, зале поместья. Здесь также царила предпраздничная суета – служанки украшали стены остролистом с красными ягодами, окуривали старинное помещение розмарином, пажи вешали на потолочные балки гирлянды плюща. Леди Гилфорд шла быстро, но и здесь успевала давать указания. Лишь выйдя в очередной узкий коридор и заметив солидного полноватого мужчину в темно-синем одеянии лекаря, несколько замедлила шаги. Приближаясь, она машинально постаралась припрятать за отворот чепца выбившуюся прядь. Взгляд её стал мягче, на тонких губах появилась нежная, почти заискивающая улыбка.

– Мистер Джонатан?

Он подошел стремительно, взял её руку в свои и почти по-отечески похлопал, словно не замечая невольного кокетства во взгляде важной матроны.

– Дело, Мег, гораздо хуже, чем я предполагал. Она стоит наверху башни и не желает выходить. Откуда у неё эта уверенность, что брат пришлет за ней непременно сегодня? Мег, голубушка, уж не ты ли подала ей эту идею?

– Сохрани Боже, Джонатан! Я не ведаю, отчего наша Мэри решила, что с неё снята опала, и её августейший брат непременно сообщит ей об этом к Рождеству. Святочный подарок от старшего брата, то бишь! Бедная девочка. Три года в изгнании! Она ведь так истосковалась, понимает, что король Хэл[1] поступает с ней несправедливо, но не хочет в это верить.

Теперь леди Гилфорд не кокетничала, она была взволнована и расстроена, и с охотой согласилась пойти к принцессе, лишь захватив в кладовой подбитый мехом плащ.

Узкая винтовая лестница в башне выстыла от холода. Пламя факела колебалось сквозняком, отбрасывая красноватые тени. Также холодно и уныло было в округлой, башенной комнате, где возле узкого, как бойница, окна с западной стороны стояла худенькая девичья фигура. У леди Гилфорд заныло сердце – такой одинокой и хрупкой показалась ей она. Лишь пышная, золотистого цвета, волна волос, ниспадающая по спине девушки из-под облегающей голову вязаной шапочки, была единственным теплым пятном в сером сумраке каменного покоя. Даже огонь в очаге потух, а от тяжелых серых стен так и веяло холодом.

Женщина накинула на плечи госпожи плащ.

– Мэри... моя высокочтимая леди... девочка моя. Так ведь можно совсем расхвораться, подхватить насморк. Что же тогда будет с нашим хорошеньким носиком?

Носик действительно был очаровательным. Маленький, изящно вылепленный кельтский нос Тюдоров. Леди Гилфорд видела нежную округлость щеки девушки, темный изгиб длинных ресниц. А когда сестра короля, принцесса Мэри Тюдор повернулась, стали видны её огромные темные глаза. Темными они казались в сумраке помещения. На самом деле они были серыми – не прозрачно-серыми, светлыми, а того темно-серого оттенка, какой бывает на камнях гранита, когда их освещает солнце, или в цвете крыла голубки, или в грозовом небе над северным морем.

– Что ты хочешь, Гилфорд? – тихо спросила девушка. – Оставь меня. Я не выйду отсюда, пока не увижу на дороге гонцов от короля.

Три года не было вестей. Три года она жила в изоляции, в глуши и безвестности. И это принцесса королевских кровей, дочь августейших Тюдоров, сестра самого прославленного в христианском мире короля Генриха VIII, невеста эрцгерцога Карла, которую и величать-то полагалось – её высочество принцесса Кастильская, как пышно титуловали её до того, как по указу брата сослали в Саффолк, в провинцию.

Леди Гилфорд хотела сказать ей много теплых хороших слов, но вместо этого лишь строгим тоном произнесла:

– А ну-ка подожмите губы, как добропорядочная леди. Уж и наградил вас Господь губищами. Сущее наказание для девицы благородных кровей.

Принцесса Мэри повиновалась. Губы у неё действительно были пухлые, чувственные, неприличные, как уверяли ее. И она привыкла держать их чуть сжатыми, дабы казались тоньше. Но эта очаровательная ямочка под нижней губой на подбородке все же выдавала их сочную мягкость, почти непристойную для невинной девушки, да ещё принцессы.

Леди Гилфорд отошла, начала ворошить кочергой в камине, выгребая из-под золы ещё тлевшие уголья. Потом раздула их, стала накладывать сверху хворост, а когда он занялся, положила сверху толстые поленья.

– Ну вот, теперь вы не замерзнете. Ишь, что удумала! Простудиться захотела, да ещё в такой день. Вспомните, ваша милость, какой сегодня праздник. Скоро Рождество, родится божественный младенец, и весь мир пребывает в предвкушении этого события. Добрые христиане ликуют, а вы...