Дикое сердце - Вилар Симона - Страница 68

— Почему ты так глядишь на меня, Ги? — игриво спрашивала она своего бывшего жениха. — Ты ведь стал аббатом, анжуец. Или суассонец? Как тебя величать, если твоя паства теперь в городе Каролинга? Что делаешь ты в Шартре?

— Я здесь из-за тебя.

Она это и сама знала. Его глаза свидетельствовали красноречивее любых слов. Эмма хихикала, отворачивалась. Наигрывала на лире. И вдруг замирала, уходила в себя. Ги не отрываясь глядел на нее.

— Эмма, ты помнишь…

Нет, она ничего не желала помнить. Резко вставала.

— Дуода, подай мне плащ. Ги, ты проводишь меня в город?

В белоснежном, украшенном жемчугом платье и синем легком плаще, который она по-романскому образцу перекидывала через руку и плечо, она горделиво шествовала впереди понурого Ги. Чеканный обруч с навесными жемчужинами обрамлял ее чело, на груди лежали две толстые косы. Ги не отступал ни на шаг. Он не понимал ее, злился, когда она дерзко глядела в лицо высокому полураздетому франку с плутовскими глазами под крутым изломом бровей.

— Меня зовут Хродерав, и красавицам хорошо в моих объятиях. Погляди, какие мускулы! Можешь попробовать.

Ги гневно клал руку на рукоять меча, но Эмма уже шла дальше, смеясь, бросала через плечо, что верит воину на слово.

— Какая грация! — восхищался молодой вавассор в рогатом, как у норманна, шлеме.

— Убери ухмылку, — толкал его в бок приятель. — Видишь, дама смущается, глазки опустила.

— Я просто боюсь споткнуться, — дерзко отвечала Эмма.

Споткнуться и впрямь было можно. И хотя повсюду горели огни, везде, прямо на мостовой, лежали чьи-то тела — воинов, крестьян, беженцев. Меж ними устроились их овцы, ослы, собаки. Город был до отказа забит людьми которых согнали со всей округи и которые, услышав о приближении норманнов, сами спешили укрыться под защитой хорошо укрепленных городских стен. С каждым днем их становилось все больше.

— Эмма, давай вернемся, — негромко предлагал Ги. — Ты привлекаешь всеобщее внимание. Знаешь, что о тебе говорят? Ведь от всех скрывают, что ты и есть причина нашествия, и люди решили, что раз тебя привез Роберт, то ты его наложница, которую он прячет в Шартре от гнева герцогини Беатриссы.

Эмма лишь расхохоталась. Шла дальше. Она чувствовала всеобщее внимание, восхищение, и это доставляло ей удовольствие, притупляло горестное напряжение внутри. Она как всегда получала удовольствие от признания своей красоты. Не будь у нее этих прогулок среди толпы, ее веселость и приступы тревоги и тоски вылились бы в приступ жесточайшей депрессии. С каждым днем ей все труднее становилось держать себя в руках, напряжение спадало лишь при встречах с людьми.

В нижнем городе, возле старого колодца, Эмма увидела облаченного в шлем Далмация. Шлем был не ахти какой, просто круглая шапочка из толстой кожи, но с железным обручем вокруг головы. Однако и в нем Далмации выглядел как предводитель воинства, а не как священник. Эмма знала, что он будет руководить защитой города, что он всегда очень занят. Он никогда не посещал ее в аббатстве, но при встречах неизменно был любезен. В этот раз даже прошелся с ней вдоль нижних укреплений.

— Как тихо и темно, — кивнула Эмма на расстилавшееся за городом пространство. — Ни огонька…

Далмации облокотился о частокол.

— Так и должно быть. Мы всех известили о нашествии варваров. Так что монастыри и селения опустели. Тех, кто не спешил покинуть свой кров, мои люди просто разогнали. Кого — в леса, кого — за стену города. Так что норманнам негде будет пополнить провиант. Земля вокруг Шартра пуста. Я думал вначале и колодцы отравить, да не поможет, раз рядом река.

Так они стояли и беседовали, по сути — двое врагов, но с улыбками на устах.

— Вижу, герцог Нейстрийский нашел в вас преданного пса. — Невольная издевка скользнула в ее голосе. — Сам-то он ушел, а на вас оставил город, на который обрушится основной удар.

Далмации продолжал невозмутимо улыбаться.

— Я не пес ему, я его друг. А что до Шартра, то я вызвался сам. Иные священники покупают свои места или получают по праву высокого родства. Я же свой епископский посох завоюю с оружием в руках.

Эмма уже не слушала его. Глядела в окружающий город сумрак. Было что-то необычное в безмолвии опустевшей местности.

— Вы разогнали всю округу, — вдруг сказала Эмма. — Это означает, что он близко?

У нее вдруг сильно забилось сердце. Далмации отворачивался, начинал рассказывать об оборонных сооружениях. — Довольно, — прерывала его Эмма. — Я неразумная женщина, и вы говорите слишком мудреные для меня вещи.

Напряжение в груди становилось невыносимым. Они хотят заманить ее Ролло в ловушку, они хотят погубить его. Или покорить самого гордого из всех живущих на земле. Роберт утверждал, что ей это на руку, но она не могла не переживать за мужа и его воинов. И не могла не скорбеть, сколько же франкской крови прольется зря.

— Идем, Ги. Я устала.

Далмации глядел ей вслед. Он не сказал ей, что несколько дней назад в Шартр прилетел почтовый голубь, под крылом которого была записка с одним единственным словом: «Свершилось». А это означало, что их план удался и Роллон очертя голову кинулся вызволять жену. Конечно, Далмации ждал еще гонцов, хотя, зная, как быстро передвигаются норманны, не надеялся, что гонцы успеют раньше. Хорошо еще, что на пути к Шартру им придется оставить свои драккары и двигаться посуху, что немного замедлит их прибытие сюда.

Он видел, как Эмма прошла мимо часового. Далмации расставил их на протяжении всей стены и за каждым закрепил его участок. Аббат видел, как часовой, будто завороженный, глядел вслед этой молодой женщине. Потом вдруг отставил копье и направился к ней. Черт знает что! Эти люди — подлинное стадо баранов, никакой дисциплины.

— Как ты осмелился оставить пост! — взъярился Далмации.

— Преподобный отче, мне позарез нужно вам что-то показать. Клянусь хлебом и солью, это важно.

У парня было глуповатое крестьянское лицо. И уж если селянин поклялся хлебом и солью, дело тут важное. Да и тон у него необычно взволнованный.

Далмации поставил на его место другого воина и пошел следом. Парень повел его по лабиринту кривых улочек нижнего города. Под кровлями мазанок из необожженной глины еще пылали огни. Далмации с холодом в душе подумал об угрозе пожара. Конечно, кругом, где только можно, стояли бочки с речной водой, ибо в любом случае, когда придут норманны, нижний город будет подвержен угрозе пожара. Наверное, это будет ужасно при таком скоплении людей. Аббат оглядывался. Люди варили в котлах похлебку, из темноты выступали силуэты волов, блеяли в загонах овцы, где-то сдуру или со страху горланил петух. Пахло сеном и навозом. Парень, пригласивший Далмация, тараторил без умолку.