Дикое сердце - Вилар Симона - Страница 50

Но разве не был он сам свидетелем, как нательным крестиком Снэфрид Лвбяжьебелая чуть не извела Птичку? Да, он должен охранять Эмму, это его долг. Но разве ей угрожает опасность, когда рядом такой воин, как Оттар? Эта мысль успокоила викинга, но он все же негромко окликнул их. Чтобы не тревожить ночь.

Тихо. Лишь где-то вверху раздался звук, издаваемый летучими мышами. Постояв еще немного, Беренгар вернулся. У костра среди спящих тел почувствовал себя лучше. Сел, стал смотреть на огонь. Странные мысли лезли в голову. С чего бы это ей вдруг захотелось так идти в лес? Да еще с сыном. Куда она так рвалась? Может, на нее просто действует луна? Он поднял лицо к небу. Луна, огромная, белая, невозмутимая, уже склонилась к вершинам деревьев. Скоро начнет светать. Майские ночи коротки. А утром все станет на свои места. — Пусть духи ночи не повредят ей, — прошептал он. — И пусть сойдет это наваждение.

Он так и не понял, почему произнес это слово — наваждение. Но именно о наваждении думал и Оттар, еле поспевая за идущей несколько впереди Эммой. Она шла быстро, ни разу не оглянулась, будто ее что-то влекло. Ни разу не замедлила шаг, не споткнулась в темноте — словно плыла. К своему удивлению, он еле поспевал за ней. Но не окликал. По природе своей молчаливый, больше полагавшийся на свою силу, чем на разум, он предпочел действовать, а не размышлять. Рукоять его Игль надежно грела ладонь, а значит, им нечего опасаться.

Порой где-то справа поблескивала река. Эмма ни разу не вышла к ней, словно стремилась укрыться в тени деревьев. Лес становился все гуще. Стрекотали сверчки. Серебрились в полумраке вековечные деревья, перевитые длинными порослями. Зеленоватый покров мха устилал сплетения корней, колыхались, достигавшие бедра листья папоротников.

Неожиданно Оттар вздрогнул, когда из кустов рядом выскочил какой-то зверь. Он не разглядел какой. Видимо, кабан — поменьше оленя, побольше лисицы. Ломая валежник, понесся прочь. Оттар лишь хмыкнул, покрепче перехватил рукоять Игль, стал догонять Эмму. Она даже не оглянулась, шла и шла. Оттару отчего-то стало не по себе.

Неуклюже он перелез через поваленный ствол. Вокруг пахло сосновой смолой. Он не заметил, когда они, миновав дубраву, вышли в ельник. Значит, они ушли достаточно далеко. Нет, Оттару эта прогулка определенно была не по душе. Он не боялся леса, мрака, неожиданностей. Его пугало лишь нечто неестественное в неподвижности плеч Эммы. И порой ему начинало казаться, что он понимает, что ее влечет. Он тоже ощущал смутный призыв издали.

Резко и сильно ударила кисть ели по щеке. В рот попала вода. Даже за шиворот затекла. Холод словно отрезвил. Все вокруг было покрыто предутренней росой. Скоро встанет светило альвов. Это хорошо.

— Ночь. Время троллей, — пробормотал Оттар и ускорил шаги, чтобы догнать Эмму. — Нет, лучше вернуться. Не захочет, применю силу.

И тут он увидел застывшего за сосной человека. Луна просвечивала сквозь хвою, и маленькие глаза берсерка различили длинное темное одеяние стоявшего. Кажется, монах. Откуда? Не игра ли это воображения? Оттар замер, ощетинившись усами. Если тот из плоти — он попробует на вкус его кровь.

Но он резко повернулся, когда услышал сдавленный крик Эммы. Она упала, как подкошенная. Теперь Оттар, не выбирая, шагнул вперед. Ибо возле поверженного тела женщины стоял еще кто-то, вышедший из мрака. Еще враг. Всего двое. Пустяк.

Под его ногами громко треснула коряга. Склонившаяся было фигура выпрямилась. Берсерк заревел и, размахивая секирой, кинулся вперед.

— Стой, Оттар!

Проклятье, кто бы ни был приказывающий ему, он сначала размозжит ему череп, а потом посмотрит, кто это. Но он вдруг ослеп. Боль обожгла. Уже почти не соображая, почти инстинктивно, он взмахнул своей Игль, левой же рукой схватился за торчавший из глазницы под бровью кинжал и шумно ломая папоротник, рухнул наземь, забился в конвульсиях.

Снэфрид без сил опустилась на колени. Последние силы ушли на бросок кинжала. Лысый Оттар. Страшный враг. Был. Она видела в темноте, как кошка, и не могла промахнуться. Подбежал Ги. К ней не подошел, кинулся к Эмме.

— Господи Иисусе! Что ты с ней сделала? Снэфрид казалось, что лес кружит над головой. Не будь Оттара, она бы смогла одним взглядом свернуть шею этой Птичке. А так лишь ударила.

Ги приподнял Эмму, шлепал по щекам, тряс. Снэфрид еле смогла вымолвить:

— С ней ничего. Скоро очнется. А вот он… Ты должен благодарить меня, монах. Я спасла наши жизни.

Он был занят одной лишь Эммой. Поднял ее, бесчувственную, на руки.

— Идем.

Снэфрид поднялась тяжело, как старуха. Но сначала подошла к мертвому берсерку. Лунный свет отразился от его оскаленных зубов. По лысому темени стекали темные потоки крови, как из трещины. Серебристая рукоять нелепо торчала из раны под бровью. У Снэфрид не было сил даже вытащить застрявшее в кости тонкое жало. Это был хороший кинжал. С мерцающим на конце рукояти голубым камнем. Драгоценное оружие. Его имя было Глер — Светящийся. Когда-то она сама отобрала его из общей добычи, еще когда они с Ролло грабили побережье фризов. Жаль будет его оставлять. Хотя… Она улыбнулась. Глер. Пусть останется. Как знак. Ее знак, ее след.

Эмма еле различала голоса над собой. Кто-то хлопал ее по лицу влажными ладонями. Она слабо застонала.

— Благословенье небу — кажется, приходит в себя. «Разве я не умерла?» Почему она должна была умереть? Она ведь знала, что ее убьют. Ее враг. Она видела его… ее перед тем, как на нее обрушился мрак. Снэфрид. Она узнала ее сразу — светлый глаз… черный глаз. Темная фигура в длинном плаще. И Эмма задохнулась в сжавшемся вокруг неё, скручивавшем, давящем как камень воздухе.

— Птичка, ради всего святого, ты слышишь меня?

Она узнала голос. А узнав, немного успокоилась. Ги. Он не причинит ей зла. Но зачем опять он?.. Открыла глаза. Две темные склонившиеся над ней тени, слабый отсвет огня на неровном своде грота. Эмма вновь застонала. Ее лицо, горло, грудь болели, как от тяжелого удара. Да, Снэфрид могла так бить — не касаясь.

— Где она?

Она еле могла это прошептать. Мужчины что-то говорили. Кажется, Ги сказал, что «та змея» хотела причинить Эмме зло.