Чужак - Вилар Симона - Страница 53

Волхв Волдут спокойно смотрел на искаженное ненавистью красивое лицо варяга. Что и говорить, кровная месть всегда свята, а у этих выходцев с Севера — как ни у кого. Но сам волхв с годами понял иное, месть испепеляет душу, подает жизнь только в одном свете.

— Расскажи об Олеге, — вновь сказал Волдут. — Мы все знаем о великом воине-волхве, поднявшем Перуна над остальными богами, Но каков он? И что ждет от нас?

— Он хочет поквитаться с предателями, которые служили Рюрику, а потом хитростью выпросили у него отряды якобы для набега на Царьград, а на самом деле осели в Киеве. Аскольд с Диром клялись в верности Рюрику Новгородскому, сами же стали против него, стали препоной для него на пути из «варяг в греки». А то, что они объявили себя князьями… Знаешь, каким было прозвище Аскольда ранее? Навозник. Он низкого рода. Там, на севере, таких зовут тюборинн — сын свободного викинга от случайной девки-рабыни. Мог Аскольд и в ошейнике раба всю жизнь проходить, но еще когда ему было десять и он чистил двор в имении хозяина, его мать приглянулась свободному бонду, он выкупил ее и женился. И Дир уже был рожден свободным. Хотя без старшего брата он бы ничего не смог. Аскольд же хитер, сумел собрать отряд смелых, нашел предводителя поудачливее, того же Рюрика примкнул к нему.

Торир замолчал, глядя на волхва, но тот не больно выказывал возмущение, не ужаснулся тому, что Киевом правит рожденный полусвободным Аскольд.

— Не стыдно родиться в грязи, Ясноок, стыдно всю жизнь прожить в ней. А то, что Аскольд сумел столького достичь, говорит о нем как о не самом последнем из мужей.

— Ха? — Варяг только хлопнул по колену. — Ты будто слова Рюрика подслушал, мудрый Волдут. И он тоже не имеет обиды на изменника. А вот Олег… Он ведь хлопотал перед князем, чтобы тот дружину дал братьям Аскольду с Диром, он слово за них замолвил он им руны удачи на щиты нанес, когда те шли якобы на ромеев. И он не прощает обиды, хочет поквитаться со лжецами.

Торир умолк, пытливо глядя на волхва. Но его горячая речь не возмутила Волдута. Тот сидел все так же прямо, и в осанке его была величавость.

— Ты слышал, что я говорил раньше. Здесь в Киеве все сжились с Аскольдом и Диром. И мало кто захочет менять их на Рюрика или на его воеводу Олега. Более того, и Рюрика, и Олега в Киеве давно принято считать врагами.

Торир чуть подался вперед.

— А ты, Волдут? Кем ты их считаешь?

Волдут долго молчал. По сути, он посвятил жизнь, чтобы вновь возвысить Перуна. И он многого добился, Аскольд с Диром не перечили ему в том. И хотя их подношения Громовержцу и были богатыми, но волхвы Перуна при встречах со служителями Велеса должны были уступать тем дорогу. Олег же возвысил перунников несказанно. Это ли не повод чтобы поддерживать Вещего? Чтобы вместе с ним поднять Перуна, подателя плодородия, славы и побед, над иными богами? Но было и еще нечто. Не только о богах думал Волдут, слушая Ясноока. Волхва волновал Дир, прозванный Кровавым. И не зря прозванный. Конечно, своими походами он расширил границы земель полян, но и с самими киевлянами держался как с побежденными. Другое дело Аскольд. Старшего князя в граде почитали как своего. Но Аскольд уже в летах, его единственный сын и наследник погиб, и случись что с мудрым Аскольдом, Дир Кровавый единовластным хозяином в Киеве стольном сядет. Вот тогда… Тогда хорошо не будет никому. Волхвы гадали о таком, и оторопь их брала: и птица жертвенная не так тоща кричала, и кровь жертв не туда с алтаря стекала, и ветер не так шумел в кронах священных дубов. Не лучше ли и впрямь тогда признать Рюрика? О князе Новгородском говорят как о мудром и рачительном правителе. Кроме того, его первый воевода сам перунник.

— Тебя что-то смущает, Волдут? — не выдержал долгого молчания волхва наворопник Олегов.

— Не торопи меня. Дай прикинуть, какая нам выгода чужакам против своих помогать.

— Чужаки, свои… О Волдут, только не заводи старую песню о любви к своей земле, — откинулся назад варяг. Сидел он, опираясь на поваленный ствол дуба, светлые пряди свешивались на глаза, и он нетерпеливо сгреб их пятерней. — Ты и раньше вел со мной такие речи. Но того, кто повидал полмира, этим не проймешь. И учти: я побывал в разных землях, при дворах разных правителей и твердо усвоил одно: чем больше правители говорят людям о любви к своей земле, о том, как надо беречь свой край, — тем охотнее они пошлют их на смерть ради этой земли. — От него вдруг словно повеяло дикой яростной силой. Силой волка. И верховный жрец даже стушевался. Это было ему непривычно, обычно он умел разговаривать с людьми. Знал, как на них влиять. Но сейчас этот пришлый варяг будто вливал в него свою уверенность и свою злость. У чужака была сила. У Волдута — мудрость. Вот только… Ему бы лучше очнуться от влияния синих глаз некогда взлелеянного им мальчишки. И волхв поспешил отвернуться, даже встал, отошел в сумрак леса. Лес всегда успокаивает, дает пищу мыслям и особую вечную мудрость. И отсюда, из сумрака, Волдут уже совсем будничным голосом велел варягу принести еще дров для костра: пламя догорало, осело. Волхв вздохнул облегченно, когда тот повиновался.

— Мне надо подумать, Ясноок. Мне нужен знак от богов.

— Хорошо…

Торир старался не глядеть на волхва, но на его скулах напряглись желваки.

— Хорошо, я не стану торопить тебя, Волдут. Но учти, если откажешь… Не я решаю. Но тебя уже не спасу. Не я ведь один замешан.

Он стал с треском ломать сучья и кидать их в огонь.

Волхв понял. Перунники с севера могучи, они смогут убрать того, кто им неугоден. А вот союзнику воздадут сторицей. А что нужно ему или кому иному, как не поднять низвергнутого здесь Перуна? Выходит, думая о людях, о смене власти, он забыл свое главное предназначение.

Не успел волхв и слова молвить, как из темного леса мелькнула белая тень. Это была ручная сова Волдута. Но сейчас вещая птица прилетела не к нему. Описав круг над костром, она опустилась на плечо чужака. Или старая ночная охотница не забыла мальчишку, некогда жившего среди жрецов Громовержца? Сова — птица мудрая и выбрала сейчас не хозяина. Сидела на чешуйчатом от брони плече чужака, мигала слепо на огонь костра. Торир же сперва замер, опасаясь спугнуть ночную посланницу. Лишь через миг улыбнулся. Все той же покоряющей мальчишеской улыбкой.