Чужак - Вилар Симона - Страница 15

Они вели беседы, сидя в отдельном натопленном покое. Вернее, сидели Торир и княгиня-мать, а Родим лежал на лавке под медвежьими шкурами. Хворь его только отпустила, слаб еще был. Княгиня Параксева сама за любимым сыном ходила, никого к нему не допуская. Только для варяга исключение сделала, да и то лишь после того, как полюбовником ее стал. Глянулся ей, вдовице, чужеземец пригожий, вот и пришла к нему ночью. Торир принял ее, понимая, что иначе властную бабу не уломать. Но хоть княгиня и дозволила ему встретиться с сыном, однако воли особой не давала.

— У нас, мил человек, — говорила посланцу новгородскому Параксева, — есть такая присказка: от добра — добра не жди. Вот ты и поясни, какая нам выгода Дира Олегу Рюрикову предпочесть? Дир окрестные племена под себя подмял, а Рюрик разве не то же делает? Где, спрашивается, вольные старшины мерянские? Где князья полочан[38] ? Где чудь свободная? Все под варягом оказались. Потому что в этом вся ваша порода варяжья — власть над другими брать. Но Дира Кровавого мы хоть знаем, воевать с ним научились. Другое дело Рюрик. Неведом он нам, а неведомое всегда опасно. — Одно ты только забываешь, княгинюшка, — вальяжно раскинувшись на лавке, заметил Торир. — Рюрик от вас далеко на севере, а Аскольд — вон, под самым боком. И смекни теперь, кто тебе в союзниках против кого выгоднее. Про Рюрика же скажу у него одна цель — наказать своих ратников Аскольда с Диром, которые обманом у него увели часть войска, говоря, что на Царьград пойдут, а сами, на силу Рюрика опираясь, власти у киевлян добились. Теперь тому же Рюрику условия выставляют да мешают новгородцам торги вести.

Имя старшего киевского князя Торир произносил по-местному — Аскольд, не Оскальд, по-северному. И всякий раз, словно что-то предательски ломалось в его голосе. Параксева заметила это, скривила в усмешке рот.

— Ох, и не любишь ты русов из Киева, варяг, ох и не любишь.

— Коль мудра, оказалась это приметить, то могла бы и сообразить, что выгоду тебе предлагают. Разве не прославился Дир Киевский внезапными набегами, точно хазарин? И худо ли будет радимичам, если их будут упреждать о его нашествии?

Параксева продолжала сомневаться, хотя Родим ерзал под шкурами, поглядывал на мать едва ли не гневно. Но молчал. Отца родного погубить не побоялся, а матери и слова поперек не скажет. А ведь были у них и ссоры, и стычки этой осенью, как донесли Ториру.

Варяг собирался еще что-то сказать, но тут княгиню позвали. Параксева важно встала, вышла. Только этого и надо было Ториру. Подсев сразу к Родиму, он зашептал ему в ухо, мол, что это ты бабу, князь, слушаешь, мол, сговоримся по-мужски, а там и пойдем, покажем молодецкую удаль, потесним Дира. И добился-таки своего, дал обет князь. И какой обет — клинок у огня поцеловал, что не обманет. У славян эта клятва священной почитается — огонь Свароясич ее видел, булат каленый от Перуна ощутил. И как же это удачно, что Параксеву отвлекли.

Чтобы княгиня ничего не заподозрила, Торир тут же сменил тему. Стал рассказывать о делах новгородских. О том, что Рюрик уже и не в такой силе, хворает тяжело, а всеми делами его заправляет отныне Олег. Олег — он сам волхв. Перуна, покровителя воинов, над другими богами поставил и сам жрецом его сделался. Вещим зовут Олега, так как сила ему от богов дана. И чтобы сохранить ее, не разменивать понапрасну, Олег даже от брака отказался, посвятив себя Громовержцу, ибо ведомо, что ничто так вещую силу не отнимает, как женщины и семейные дела.

Родим слушал варяга внимательно. Сам-то он до баб был страсть как охоч. Даже поделился с Ториром, как приглянулась ему меньшица отца, вот он и взял ее после родителя. Кариной ее звали, красивая, как сама Заря-Заряница. Вот только с норовом девка оказалась, обиделась да ушла. Но ништо, он велит вернуть ее, когда снега сойдут.

Тут Родим неожиданно осекся. Торир оглянулся, а Параксева рядом стоит, слушает. И как сумела подойти так тихо, что и половица не скрипнула? Чем-то взволнована была княгиня, на сына глянула хмуро, но вдруг засуетилась, стала его обхаживать, а варягу велела идти, дескать, устал князь, хворый еще, пусть поспит.

Торир вышел. Что ж, задуманное сделано, а провести еще ночь в Елани — храни боги. Притомила его ненасытной страстью стареющая Параксева, да и дела торопили. Поэтому варяг сразу пошел на конюшню, стал седлать верного Малагу. Конь у него был редкостный: легкий, стройный, выносливый, — такие на вес серебра ценились. И масть у Малаги особая, игреневая — по темно-бурому фону ассыпаны светлые яблоки пятен, грива и хвост почти белые.

Торир уже выводил коня, когда увидел Параксеву.

— Никак едешь уже, Торирко? Пошто к ночи собрался? Вот утречка бы, по солнышку и тронулся.

Но Торир отказался. И так ведь задержался дольше положенного. Да и от мысли провести еще ночь с жадной до ласк немолодой княгиней едва не оторопь брала. Но вслух лишь отшучивался весело, даже ущипнул Параксеву за пухлый бок.

— Что же, езжай, — молвила княгиня. — У тебя ведь путь дальний, до самого Киева. Думаешь, сможешь при князьях-то устроиться? Опасное ты задумал, Торирко. Но совета доброго послушай; от скакуна своего отделайся. Одинокий путник ни для кого не приметен, а вот конь твой всякому в глаза бросится. Знатный у тебя конь, впору самому кагану Хазарскому на таком ездить. Вот и полетит легкокрылая молва, что ездит по лесам пришелец неведомый на коне ярком, пятнистом. Так весть и до самого Аскольда Киевского дойти может. И уж он-то призадумается, не прост он, знай. А что про тебя дознается — не сомневайся. Он потому и Киев за собой смог удержать, что умом боги его не обидели.

Торир задумчиво погладил крутую холку жеребца. То, что княгиня сказывала, верно, было. Да только варягу еще нужен был Малага. Не объяснять же княгине, для чего. Поэтому, простившись как можно приветливей, Торир вскочил в седло и поспешил в распахнутые ворота.

Снаружи обдало ледяным ветром. Торир поплотнее запахнулся в полушубок, сжал коленями бока коня. Малага так и пошел легкой рысью, полетел. Торир же думал о своем. Ему около Елани еще надо было посетить капище Перуна, поговорить с местными волхвами, знак посланца показать. По всем необъятным просторам, от варяжских морей до хазарских степей, прячутся в лесах такие капища-урочища волхвов-перунников. Хотя «прячутся» не то слово. Знают о них люди, сходятся с подношениями, молят сурового Громовержца. В одних местах, таких как Новгород, Перуну поклоняются с особым почетом, в других более чтут иных богов, того же Рода, Даждьбога плодородного, Сварога кузнечного. Однако у перунников связь между собой лучше налажена. Главное, слово заветное знать — и волхвы примут того, кто так же посланцем Громовержца окажется, выслушают.