Чужак - Вилар Симона - Страница 111

Хазары появились как будто ниоткуда. И хотя в городе знали, что несколько хазарских родов стоят у границ Полянского края, но то, что они в единый миг очутились у селения Дорогожичи[138] , было полной неожиданностью. Как могли степняки оказаться у самого Киева, когда ни один дозорный разъезд не заметил их передвижения? Словно провел кто-то их тайными тропами.

Еще с утра Аскольд с ратью выступил в поход, чтобы перекрыть хазарам путь к городу. В самом Киеве было неспокойно, многие киевляне, собрав скарб, стремились укрыться: одни уходили за реку, другие, кто имел родню на укрепленных киевских кручах, спрятались за частоколами. Тем же, кто не решался покинуть свои дома и мастерские, оставалось только молить богов, чтобы Аскольд с малой ратью отстоял подступы.

К ночи пришли первые вести. Оба стана — киевский и хазарский — стоят возле заставы Дорогожей и ведут переговоры. Похоже, ночь все же выдастся спокойной. Ведь хоть хазары и мастера набегов, но все больше исподтишка, а не тогда, если рать и ополчение преграждают дорогу.

И вот, когда утомленные тревожным ожиданием киевляне уже решили ложиться на покой, неожиданно ударил набат.

Торир почти не отреагировал на него. Взгляд его был рассеянным и сосредоточенным одновременно, словно он пытался всмотреться в глубины своего существа. Он узнавал это подспудное беспокойство, ощущение надвигающейся беды, столько раз выручавшее его. Но теперь он не мог избежать опасности, он ждал ее. По сути, он должен был ликовать. Ведь это приближался миг его мести. Однако, когда его окликнул Мстиша и стал трясти, Торир вдруг подумал, что не желает, чтобы этот парень оказался свидетелем его предательства. Да и спасти хотелось побратима дружинного.

— Вот что, Мстислав, отправляйся-ка ты к детинцу, — сказал варяг, не спеша опоясываясь мечом. — Там надежнее, а случись что, весть пришлешь.

На конопатом лице парня появилось упрямое выражение.

— Я буду с тобой, Резун.

— Нет.

Но хитрый Мстиша поступил по-своему. Сбегав к детинцу, он скоро вернулся с сообщением. Злой был, ругался, сплевывая сквозь зубы.

— Набег. И чей? Все уличи, песьи дети! Их миром к Киеву подпустили, а они пошли на штурм башни ворот у Боричева узвоза.

— Там самые укрепленные ворота, — равнодушно, словно не волнуясь, молвил варяг. — Но ты, отчего вернулся? Здесь же тихо, сюда, может, и не доберутся. А ты неплохой воин, там, на заборолах нужны такие.

Парень довольно улыбнулся, даже подбоченился. И все же старшего побратима оставлять не спешил. Собирался Мстиша нарочито медленно: долго возился с пряжкой ремня, осматривал меч, приторачивал щегольские ножны, богатые, как у боярича, — малинового бархата, с медным округлым наконечником.

Торир поднялся на срубную башню над воротами. Отсюда, из низины, было не разглядеть, что за волнения у Боричева узвоза, но вглядывался он больше для вида, так как знал, что должно произойти.

Мстиша все еще был тут, и Торир чувствовал на себе его взгляд. Да и не только его. Все его люди были взволнованы, ждали приказаний. Но когда он отдал наказ, растерялись. Что говорит старшой? Разойтись, растянувшись по стене до следующих ворот? Это значит оставить Лядские ворота без защиты.

— А зачем тут защита? — отмахнулся Торир на многочисленные вопросы воинов. — Разве по шуму не слышно, куда пошел враг? Правильно, идут с Подола. До Лядских ворот им не добраться, пока не обойдут всю Гору.

Кажется, ему удалось их убедить. Дружинники стали расходиться по стене, переговариваясь. Надеясь на то, что лихие уличи просто решили воспользоваться случаем, но крепкие частоколы и заборолы скоро остановят их. За главного в Киеве Аскольд оставил Олафа Одноглазого, а этот витязь не из последних. Сумеет организовать оборону.

Торир вслушивался в шум. Ночь после грозы выдалась темная, сырая, ни зги не видать. Только отсвет огней на капище Велеса на Горе бросал блики на городские башни.

— Вот что, — обратился он к группе оставшихся у ворот воинов, — Сейчас мы отворим створки и отправим гонца на заставы, что южнее Киева, — в Печерскую, в Выдубичи, может, к самому Витичеву. Там много славных витязей, они не откажутся прийти на помощь.

— Верно баешь, старшой, — деловито ответил за всех Волк, хотя было заметно, как ему страшно, как он ни на миг не выпускает рукояти меча.

Торир окинул его быстрым взглядом.

— Вот ты и поедешь.

— Почему он? — неожиданно вмешался все еще крутившийся здесь Мстиша. — Волк и ездок никудышный, и дорогу не больно знает.

Торир не ответил. Чувствовал противный холодок страха на спине. Даже не страха, а этого посылаемого богами наваждения, когда тебе известно, сколько прольется крови. И противнее всего знать, что повинен в этой крови будешь ты сам. Поэтому Торир несколько раз поцеловал амулеты на груди, прежде чем вновь подняться на вышку. Так и есть, все как обговорено. Но, спустившись, он сказал, что у Лядской заставы все тихо.

Воины верили ему, никто и не заикнулся, что опасно в такое время отворять ворота без особого на то дозволения Олафа. Вывели приставленную к заставе буланую лошадку, смотрели, как притихший Волк зачем-то возится с подпругой, проверяет подковы.

— Эх, не того посылаешь! — опять вмешался Мстиша.

— Ты еще здесь? — почти зарычал на него Торир.

Мстиша отступил. Уходил медленно, поднимаясь по крутой улочке между бревенчатыми заборами, оглядывался.

Только когда его силуэт растаял во мраке, Торир велел отворять створки.

Ворота были мощные, из тесно пригнанных крепких бревен, обитых полосами железа, в пазах — два длинных засова-бревна. Не так просто было их отодвинуть. Наконец вынули последний брус и воины налегли.

— Погоди, Волк, что скажу. — Торир удержал гонца, положив руку на уздечку кобылки, но сам не сводил напряженного взгляда со створок ворот, расходящихся все шире. Всадник вполне уже мог проскочить, но Торир специально удержал вестового. Стоял, держа в руках факел. Рука его лишь чуть дрогнула, когда послышался щелчок тетивы и Волк захрипел и стал падать, хватаясь за торчавшую из горла стрелу.