Стукач - Вихлянцев Олег Эрнестович - Страница 13

– Молчите! – заорал в испуге Монахов и укрылся одеялом с головой. – Уходите, прошу вас! Ну что вам от меня надо?! Что?!

Багаев подошел к кровати и сорвал с Кешки одеяло, швырнув его на пол. Монахов лежал, поджав под себя ноги и закрыв лицо ладонями. А Багаев остервенело топтал одеяло, валяющееся на полу.

– Вот! Вот! Вот что с вами сделают!!!

Обессилев, он вновь присел на табурет и закурил из той же пачки «Беломора». Выкурив папиросу в несколько затяжек, он вновь обратился к заключенному:

– А ведь это ты, мразь, убил часового и подполковника из Хабаровска! – От наносной вежливости не осталось и следа. – И ты, ты будешь за это отвечать! По всей строгости советского закона!

– Я не убивал! – глотая сопли, выдавил из себя Монахов. – Это Соленый!

– Нет никакого Соленого! Ты их убил!

– Нет!!!

– Да!!! – заорал Багаев.

У Кешки началась истерика. Его трясло как в лихорадке, из глаз катились слезы, из горла рвались нечленораздельные звуки.

Глядя на него, Багаев чуть заметно улыбнулся. Он был совершенно спокоен. Пружинисто поднялся на ноги и выглянул из палаты в коридор. Там его ждали начальник колонии и двое старшин-контролеров.

– Забирайте, – в приказном тоне сказал им Иван Иванович, кивком головы указывая на Монахова.

Старшины ворвались в палату и, подхватив Кешку за что ни попадя, поволокли из лазарета в пресс-хату. Уже через несколько минут его там молча и методично избивали металлическими прутьями и пинали ногами, пока он не потерял сознание. Затем обливали ледяной водой и снова били. Так продолжалось почти до самого утра.

– Ну вы мастер, товарищ капитан! – восхищенно произнес майор Загниборода, обращаясь к Багаеву, когда они вдвоем вернулись из лазарета в кабинет начальника колонии. – Думаете, законтачит?

– Не сомневаюсь, – уверенно ответил Иван Иванович. – Он у меня не первый. Главное, чтоб ваши соколики не перестарались. Убьют еще ненароком… И насчет моего… к-хм… мастерства. Гадость все это. И я просто вынужден этой гадостью заниматься. Тошно бывает.

– Что потом с Монаховым делать? – спросил Загниборода.

– С утра я продолжу с ним.

– Как скажете, – согласился майор, – Вам виднее. Только зачем он вам? Он ведь даже не с приблатненными! Какая польза?

– Вы меня недооцениваете! – укоризненно покачал головой Багаев. – Наша служба не даром хлеб ест. Мы из Монахова такого урку вырастим! И в правилки[19] будет допущен, и на пристяже[20] у меня прочно сядет.

– Наша колония одну особенность имеет, – несмело заговорил майор.

– Что за особенность такая? – с полуулыбкой спросил Багаев, словно знал, о чем хочет рассказать Загниборода.

– Лелик.

– А что Лелик?

– В законе он. Зону держит. Его авторитет покрепче нашего с вами будет.

– Нашли чем гордиться. Это называется бардак. Потому и Соленого проморгали. Чистить колонию пора…

– Хотел бы я знать, каким образом?

– Теперь это уже мое дело, – загадочно ответил Багаев. – Побег Соленого показал, что блатные ваши стали неуправляемы. Соленые, Лелики, Барсуки… Внесем в их состав некоторые изменения…

Соленый, отлежавшись в течение дня, всю ночь двигался по тайге в одному ему известном направлении. Уже брезжил рассвет, над сопками поднималось красное дальневосточное солнце, над деревьями и болотами поплыли клубы испарений.

Деревья и кустарник стали реже, и вскоре впереди показалась бескрайняя марь – непроходимое болото. По осени здесь полным-полно морошки и голубики, а сейчас лишь перегнившая жидкая растительность. На самом краю мари уныло глядела на свет Божий единственным подслеповатым оконцем ветхая избушка. Из трубы поднимался в небо сизый дымок, явственно говоря, что обиталище не заброшено.

Под ногой Соленого хрустнула ветка, и тут же из-под крыльца с оглушительным лаем выскочила крупная, дымчатой масти лайка. Она неслась в сторону Соленого с явным намерением разорвать его на части. Тот остановился и, расставив широко ноги, передернул затвор автомата. Он готов был уже нажать на спусковой крючок, когда на крыльце домика появился бородатый человек и басовито крикнул:

– Урман! Ко мне!

Пес встал как вкопанный и, злобно рыкнув, повернул обратно. Опустив ствол, Соленый шагнул к избушке. В руках бородача тоже было оружие – охотничий карабин. Завидев Соленого, человек и не подумал стрелять.

– Утро доброе, хозяин! – поприветствовал его беглый зек.

– Здравкуй, каторжанин! – ответил бородатый. – Коли с миром, ходи сюды.

– С миром, – ответил Соленый и приблизился.

Узнать в Соленом беглого зека особого труда не представляло. Черные ватники вольные люди здесь не носят.

Пес продолжал ворчать, шерсть у него на холке встала дыбом. Хозяин поглаживал его, стараясь успокоить.

– Дашь водицы? – спросил Соленый.

– Проходь, напейся, – ответил бородач, пропуская его в избу. Урман изловчился и хватанул-таки нежданного гостя за голенище кирзового сапога.

– Тить мне! – прикрикнул на него хозяин и вновь загнал под крыльцо.

Усадив Соленого на широкую дубовую лавку, бородач стал накрывать на стол. Шмат сала, неочищенную вяленую тушку горбуши, алюминиевую миску с вареной красной икрой. Эмалированный бидон с самогоном – само собой!

– Хлеба нема, – угрюмо сказал хозяин.

– Без хлеба сойдет, – ответил Соленый, присаживаясь ближе.

Ели молча, следуя непреложному закону тайги: пришлого сначала кормят, а уж потом пристают с расспросами. Выпив добрые две кружки крепчайшего мутного самогона и вычистив деревянной ложкой миску с икрой, Соленый насытился. Хозяин лишь пригубил из своей кружки и символически закусил ломтиком сала, который отрезал здоровенным ножом.

– Чаво побёг-то? – задал первый вопрос бородач.

– Да там, знаешь, не сахар…

– Знаю, – насупился бородач. – Поболе твово знаю. Сам красненькую[21] тянул от звонка до звонка. Берия, сука лупатая.

– Враг народа, что ли? – Соленый посмотрел на него с интересом.

– А чаво, не кажусь?

– Не похож.

– Чем жа?