Мой класс - Вигдорова Фрида Абрамовна - Страница 52

Ко дню Советской Армии мы приготовили каждому малышу подарки. Это были самоделки: рисунки, вырезанные из дерева лодки, красиво переплетённые альбомы, разноцветные фигуры зверей из пластелина. Артистически лепил Дима: коней с крутыми шеями, ушастых котят, зайцев, слонов, верблюдов. На каждой вещице была надпись: «Егору Вареничеву от Вани Выручки», «Светлане Поляковой от Саши Гая», «Наде Величкиной от Димы Кирсанова».

«ЧТО ТАКОЕ ГЕРОИЗМ?»

В вестибюле школы уже две недели висело большое яркое объявление:

ГОТОВЬТЕСЬ К ДИСПУТУ НА ТЕМУ:

«ЧТО ТАКОЕ ГЕРОИЗМ?»

Диспут устраивают комсомольцы, готовятся к чему все. В библиотеке небывалый спрос на книги о великих людях, о гражданской и Отечественной войне, в коридорах то и дело слышишь обрывки разговоров на ту же тему.

– Марина Николаевна, а нас пустят на диспут? – спрашивает Саша Гай.

– Нет, конечно. Это для старших, начиная с седьмого класса.

– Почему так? – В голосе Саши обида.

– Тема сложная, вам она ещё не по плечу. Потерпи годика два, тогда и у вас будут такие диспуты.

– Через два года… – ворчит Саша Воробейко. – Диспут устраивает Лёва, он у них там всем заправляет. А нам и послушать нельзя?

…Наступает очередной клубный день. Школьный зал переполнен. Кроме наших старшеклассников, пришли гости: ученицы соседней женской школы и многие из тех, кто окончил нашу школу в минувшем году, – бывшие выпускники, а ныне студенты.

– Очень отвлечённая тема, – говорит высокий юноша в больших роговых очках.

– Не отвлечённая, а бесспорная, – возражает другой, небольшого роста, с живыми серыми глазами. – Не очень ясно, какой может получиться диспут, когда всё так очевидно.

Раздаётся звонок, в зал вносят последние стулья, торопливо пробираются запоздавшие. Постепенно водворяется тишина, и на кафедру поднимается десятиклассник Юра Лаптев…

Случайно я оглянулась и вдруг увидела у самой двери Толю, Сашу Гая, Сашу Воробейко, Диму и Бориса. Мальчики не смотрят на меня, но, уж конечно, знают, что я их заметила. По всему видно, что они готовы поплатиться многим лишь бы их не выставили из зала:

– Лёва, – шепчу я, – взгляните: явились представители пятого «В».

Первое движение Лёвы – встать и подойти к ребятам. Но он сразу спохватывается: как тут встанешь? В зале тишина, все внимательно слушают… И Лёва безнадёжно машет рукой.

Пока мы с ним перешёптываемся, Лаптев произносит заключительные слова.

– Я нарочно докладывал коротко и, конечно, не исчерпал темы. Мне кажется, ответить на вопрос диспута мы должны сообща. Но я настаиваю на одном бесспорном положении: героический поступок – это такой поступок, который совершается во имя справедливого дела, во имя передовой идеи.

Едва он договорил, из глубины зала раздался голос девушки:

– Можно вопрос?

Это одна из гостей, ученица женской школы. Она подходит к кафедре и порывисто оборачивается к залу.

– Вы представьте, – начинает она взволнованно: – горит дом. Пламя бушует, вот-вот обвалится крыша. Женщина из толпы кричит: «Там остался мой ребёнок!» Тогда я бросаюсь в огонь, с опасностью для жизни карабкаюсь по балкам и потом, обожжённая, возвращаюсь с ребёнком на руках. Как вы считаете: это героический поступок?

В зале короткая тишина раздумья, потом настороженный мальчишеский голос:

– Ну, предположим. Что же ты хочешь сказать?

– А я хочу сказать: а что, если я просто хотела прославиться? Значит, выходит, что важен поступок, важен результат действия, а не то, с каким чувством его совершаешь.

До сих пор зал был весь – внимание. Но эти слова мгновенно вызывают взрыв. В первую минуту все говорят разом, но быстро стихают, прислушиваясь к одному голосу: в конце зала встаёт высокий, широкоплечий юноша («Кузнецов, из десятого «А», поясняет мне Лёва).

– Нет! – негодующе говорит Кузнецов, и на лице его – возмущение. – Выходит, что ты способна на подвиг, только когда на тебя смотрят. А если бы никто не видел тебя в эту минуту, ты не стала бы рисковать жизнью?

Девушка всё ещё стоит на кафедре. А пламя спора перекидывается в другой конец зала.

– Вот, например, Стахович в «Молодой гвардии», – подхватывает мысль Кузнецова Митя Гай, старший брат нашего Саши. – Стаховичу казалось, что комсомольская работа – это просто всякие торжественные собрания и заседания. Тут он умел показать себя. А когда пришёл трудный час, настоящее испытание, он обанкротился, вот и всё. Ему надо было знать, что его слава прогремит на весь свет, а вот с глазу на глаз с палачом он не устоял. А почему? Потому что в его характере главные черты – тщеславие, честолюбие, первая его мысль всегда о себе.

– Послушайте, – произносит Людмила Филипповна. (Она председатель на этом диспуте.) – Призываю вас к порядку. Просите слова, выходите на кафедру и говорите всё, что хотите сказать, но не кричите с места.

И тотчас поднимается светловолосый, большелобый юноша в аккуратном синем костюме:

– Людмила Филипповна, дайте мне, пожалуйста, слово!

– Говори, Малеев!

И Малеев поднимается на кафедру. В прошлом году он окончил нашу школу. Теперь он студент.

– Я несогласен с мыслью докладчика, что подлинный героизм свойствен только людям с передовым мировоззрением. Вспомним Савонаролу – он был фанатик, он сжигал картины великих мастеров, обращал в прах прекрасные статуи. Но когда ему предложили доказать истинность своей идеи, он согласился даже на испытание огнём. Его не страшили ни костёр, ни виселица, он верил и ради своей веры был готов на всё. Что же, разве он не герой? Бесспорно, герой. Ведь и он, фанатик, дорожил жизнью, а всё-таки жертвовал ею во имя идеи!

Выступление Малеева вызывает целую бурю. Верно ли, что всякий, кто рискует собой, достоин называться героем?

Выступления становятся всё короче.

– Если я правильно понял тебя, ты считаешь, что даже личности, не имеющие никаких принципов, тоже могут совершить героический подвиг? Значит, и бандит, рискующий своей жизнью, по-твоему, тоже герой? – иронически спрашивает кто-то.

И тут на кафедру поднимается Лёва.

– Кого из нас способен вдохновить мрачный подвиг Савонаролы? – говорит он. – Никого. А люди, страстно защищавшие истину, навсегда останутся в нашем сознании олицетворением мужества, стойкости, героизма. Но ведь это всегда – передовые люди своей эпохи, они защищали передовые, прогрессивные идеи. Значит, мы снова возвращаемся к началу спора: героизм определяется правотой защищаемой идеи. Всё дело в том, за что борется человек. Героизма «вообще» нет. И только поступок, совершённый ради справедливого дела, мы можем назвать героическим.

– Позвольте мне реплику в споре! – сказала Людмила Филипповна, несмотря на то, что Лёва ещё не сошёл с кафедры. – Я хочу спросить: почему вы все говорите о героизме как о чём-то мгновенном, обязательно связанном с риском для жизни? Разве этим исчерпывается героизм? Например, Чернышевский. Разве его жизнь в глуши, в ссылке, в одиночестве, разве его непрерывный труд и гордая вера – не подвиг?

– Дайте мне слово, Людмила Филипповна, я как раз об этом и хочу сказать! – поднялся десятиклассник Орлов. – Мне кажется, плохо, что докладчик ничего не сказал о повседневном героизме. Я хотел бы привести такой пример: ленинградский завод «Электросила» не прерывал работы в самые трудные дни блокады. Люди работали, а руки у них примерзали к металлу, – и всё же они не просто работали, а перевыполняли норму. Разве это не героизм?

– Конечно, героизм! – взволнованно говорит голубоглазая, светловолосая девушка, моя соседка. – Но ведь ты опять приводишь в пример людей, которые работали в исключительных условиях. А если люди просто хорошо работают в обычной обстановке, это, по-моему, не героизм…

И опять вспыхивает жаркий спор. Слова девушки находят отклик, и многие снова и снова говорят о том, что подвиг, героизм связываются в их понимании с чем-то исключительным, необыкновенным, ярким.

– Я не буду разубеждать тех, кому кажется, что героическое непременно блистательно, – говорит тогда Анатолий Дмитриевич. – Я прочту вам письмо Наташи Ковшовой…