Мой класс - Вигдорова Фрида Абрамовна - Страница 12

Почему же у меня от разговора с Сашей нет радости, а только смутный осадок на душе, и самый разговор уже кажется фальшивым, ненастоящим? Видно, нельзя просто подражать кому-то, а надо каждый раз самой думать, самой решать, как поступить.

Кражи в нашем классе прекратились, но легче мне не стало: братья Воробейко как были чужими в классе, так и остались чужими. Они всё реже приходили в школу, и однажды Рябинин сказал:

– Марина Николаевна, Воробейко отдал мне ключ от шкафа. Говорит: «Тебе сподручнее следить за тетрадками, а я в школе почти не бываю». Я ключ взял. Ничего?

– Ничего, – ответила я упавшим голосом.

НАШ ВОЖАТЫЙ

А жизнь шла своим чередом. Мы уже выпускали в классе газету под названием «Дружба». Один номер мы посвятили краснодонцам, другой – Александру Матросову.

Произошло ещё одно важное событие: к нам пришёл пионервожатый.

Лёва Виленский учился в девятом классе. Я его знала: нередко заставала у Натальи Андреевны. Он был её учеником в начальной школе, и они остались большими друзьями. Кажется, дня не проходило, чтобы Лёва в перемену или после уроков не забежал к ней. Думаю, что именно Наталья Андреевна посоветовала в комитете комсомола направить Лёву вожатым в мой класс.

– Хороший у вас будет помощник, – сказала мне Наталья Андреевна. – Можете во всём на него положиться.

Она знала Лёву с одиннадцати лет, он пришёл в её класс в год войны. Вместе со школьным интернатом они эвакуировались в Горьковскую область. Там всем, особенно вначале, пришлось нелегко – и ребятам и учителям. Школа на первых порах не отапливалась: чернила замерзали, опухшие пальцы с трудом удерживали карандаш. В доме не было света, долгие вечера проходили при тусклом мерцании трёх коптилок. И уже тогда было видно, что Лёва не из тех, кто опускает руки, если становится трудно. От него никогда не слышали ни жалоб на усталость, ни отказа от работы; он многое умел делать сам и ещё большему научился. Наталья Андреевна рассказывала, что летом школьники помогали колхозу: работали в поле, на огороде; почти для всех это было непривычно и нелегко – это тоже было испытанием не только выносливости, но и характера. И худой, близорукий Лёва выдержал экзамен.

– Вы сами увидите, каков он в деле, – сказала Наталья Андреевна и добавила смеясь: – Расспросите его о механической мастерской – сразу познакомитесь!

Позже я действительно спросила Лёву, что это была за механическая мастерская, и вот что он рассказал мне:

– В сорок четвёртом мы вернулись из эвакуации, первым делом всё обежали, осмотрели – как в школе, во дворе. А во дворе, в самом углу, стоял домик, в нём прежде была какая-то мастерская. Зашли мы туда. Мрачно, грязно, пол перекосился, мусору целые горы. И тут же всякая металлическая рухлядь – станки брошенные, никуда не годные. В общем, мерзость запустения. Ну, взялись мы, можно сказать, засучив рукава – не смотреть же на такое, в самом-то деле! Анатолий Дмитриевич помог, учителя… Такую устроили мастерскую! Работали желающие… ну, и я в том числе.

Он не сказал, что с первого дня был душой этой затеи.

– Что же выпускала ваша мастерская? – спросила я.

– Гибкий вал для танков! – ответил Лёва.

И как ответил! Выразительней, с большей гордостью нельзя было сказать. Да и было чем гордиться!

Впрочем, когда происходил этот, разговор, я уже хорошо знала Лёву. Но когда он, высокий, худой, в очках, впервые пришёл к нам в класс, ребята не могли скрыть своего разочарования.

«УМЕЛЫЕ РУКИ»

Он был тихий, этот Лёва, вежливый, но, к сожалению, на моих ребят эти качества не произвели впечатления.

– Маменькин сынок, – сказал Левин.

– Очкарик! – отрезал Выручка.

– Вот у пятого «А» вожатый так вожатый! Лучший вратарь во всей школе, – подвёл итог Лабутин.

Я пристыдила их, сказала, что Лёва хороший комсомолец, лучший ученик в своём классе, но никакими хорошими словами я бы его не выручила, если бы он сам себя не выручил – и не словом, а делом.

Вскоре после того как он пришёл к нам и познакомился с ребятами, Лёва сказал мне:

– Марина Николаевна, давайте проведём анкету, всего один вопрос: «Чем бы ты хотел заняться в свободное время?»

– А зачем анкету? Может, просто спросим у ребят, что их интересует?

– Один скажет, другой промолчит – анкета, по-моему, лучше.

Я согласилась. Мы задали ребятам этот вопрос и просили ответить письменно. Ответов было множество, и если свести их воедино, все они говорили об одном: хочу знать, хочу уметь.

«Есть ли люди на других планетах?»

«Остынет ли Солнце?»

«Как появился первый человек?»

«Как починить электрический чайник?»

«Как собрать радиоприёмник?»

Левин же написал кратко и энергично: «Хочу уметь клеить резину». И хотя он не объяснил, зачем ему «уметь клеить резину», мы с Лёвой поняли: Боре нужно знать, как быть, если лопнет камера у футбольного мяча.

На сборе отряда Лёва сказал ребятам:

– Почему есть кружки рисования, пения, танцев, а кружков, где учатся работать, нет? Давайте устроим такой кружок и будем учиться работать. Надо всё уметь делать. Нехорошо, если человек становится в тупик перед сломанной табуреткой или перегоревшими пробками. Я знаю одного парнишку, так у него если оторвётся пуговица, он целый день ходит следом за мамой, за сестрой, за бабушкой и упрашивает: «Пришейте, пришейте», а если им некогда, он так и остаётся без пуговицы.

– Что же, – иронически спросил Боря Левин, – может быть, ты хочешь устроить кружок кройки и шитья?

– И это было бы неплохо, – спокойно ответил Лёва, не обращая внимания на смех ребят. – Только таким кружком я руководить, к сожалению, не смогу: не умею ни кроить, ни шить. Но я могу научить вас чинить электрический прибор – и утюг и чайник. Могу показать Боре Левину, как клеить резину. И модель радиоприёмника могу сделать.

В кружок записалось семь человек, но скоро прибавилось ещё столько же.

Каждый раз, как на уроке надо было показывать диапозитивы, мы мучились: портьер не было, шторы, служившие в военное время для затемнения, истрепались, и мы занавешивали окна всякой всячиной. Это требовало много времени и было ненадёжно – в самую критическую минуту что-нибудь непременно падало, сваливалось.

Левины кружковцы начали с того, что из газетной бумаги сделали светонепроницаемые шторы и на круглых палках подвесили их над окнами; теперь в любую минуту можно было быстро и прочно «затемниться». Потом Лёва научил их клеить резину, и ребята стали сами чинить себе калоши. Потом они сделали для класса книжную полку.

У Лёвы оказались поистине золотые руки: он умел делать всё и за что бы ни брался – всё у него выходило споро, быстро, точно.

Он великолепно играл в шахматы, и ни одному из ребят ни разу не удалось его обыграть. Он умел ответить на любой вопрос. Он знал, отчего трещит костёр, отчего в еловом лесу нет ни красных, ни жёлтых, ни синих цветов, почему в лесу много поваленных ветром деревьев, а в поле одинокое дерево скорее устоит под ударами ветра.

Я видела, что ребята стараются подражать Лёве. Он отлично знал азбуку Морзе, и все они стали выстукивать: «Бес-са-раб-ка… Ва-ви-лон… Звон бу-ла-та… Щу-ро-гла-зый…»

– Понимаете, Марина Николаевна, – с воодушевлением объяснили мне ребята, – слог, в котором есть буква «а», означает точку! Все остальные слоги – тире. Забыл, как изображается буква, – вспомни слово, которое начинается с этой буквы, произнеси его по слогам – и всё в порядке!

Лёва сказал, что мы непременно пойдём отрядом в поход. Благодаря ему у нас в шкафу завелась походная аптечка. Юра Лабутин избран был санитаром, и впереди стало вырисовываться нечто заманчивое и увлекательное: поход!