Катастрофа на Волге - Видер Иоахим - Страница 92

Издатель архива Паулюса Вальтер Герлиц в своих комментариях и исследованиях, посвященных Сталинградской битве, не раз жаловался на то, что современные немецкие историки «гораздо более склонны видеть в Сталинградской битве несказанные бедствия, которыми сопровождалась гибель армии, чем тот факт, что в этой безвыходной ситуации, среди горького разочарования и отчаяния, десятки тысяч людей – генералов, офицеров и солдат – находили в себе мужество погибнуть с честью»{158}. В действительности же то, что происходило в последнем акте этой трагедии, не содержало в себе ничего возвышенного, а было лишь спекуляцией на солдатских добродетелях и последним пагубным проявлением привитого солдатам искаженного чувства долга перед приказом. В том, чтобы исследовать и вскрыть это явление, я вижу больше пользы, чем в стремлении погрузиться в абстрактное рассмотрение понятий о солдатской чести, которые были тогда поставлены на службу сомнительным целям – ведь и всякая самоотверженность лишается своего внутреннего содержания, когда человек уже не знает, ради чего он жертвует собой. Карл Ясперс метко охарактеризовал подобную ситуацию в следующих словах: «Все превратилось в бездушный механизм слепого повиновения и дисциплины, который сковывал в солдатах всякую живую мысль, в сплошную бесчеловечность, облаченную в выхолощенные фразы… Где имеет место не самопожертвование, а лишь повиновение приказу под страхом смерти, там эти действия окружаются фальшивым ореолом героизма»{159}.

Трагедией 6-й армии навсегда останется то, что она была принесена в жертву совершенно бессмысленно и без всякой пользы для хода военных операций{160}.

В этом ничего не меняет и то обстоятельство, что она на какое-то время сковывала значительные силы противника, не давая использовать их на других фронтах. Что это не имело тогда решающего значения для судьбы южного крыла Восточного фронта, подтверждает в своих мемуарах Цейцлер, который расценивает утверждения о якобы выполнявшейся 6-й армией исторической миссии как пропагандистский аргумент, придуманный Гитлером в целях самооправдания{161}. Склонность чрезмерно выпячивать стратегическое значение стойкого сопротивления 6-й армии мы замечаем и у Герлица. Здесь было бы уместно привести слова генерала Дерра: «Если ныне в посвященных Сталинграду исследованиях с серьезным видом повторяются выдвинутые в свое время Гитлером утверждения, будто „принесение в жертву 6-й армии“ было необходимо из военных соображений, то в этом проявляется лишь полнейшее непонимание того, в чем заключается сущность военного искусства, не говоря уже об антигуманности такого подхода к делу».

В беглом и противоречащем логике заключительном разделе составленной им биографии Паулюса Герлиц утверждает, что «самым тяжелым последствием Сталинграда» явился «всеобщий подрыв веры» в связи с поражением на Волге, а также «внутренний распад солдатской верности». Явно преувеличивая, он заявляет, что это «духовное опустошение» расшатало традиционные представления о всяких формах субординации и смешало в кучу такие элементарные понятия, как честь, повиновение, приказ, дисциплина, боевое рвение и самоотверженность. Те полезные уроки, которые извлекли и продолжают извлекать из Сталинградской битвы мыслящие люди, он, по всей видимости, считает чем-то таким же пагубным, как и попытку доискаться смысла принесенной жертвы и уяснить себе нравственную сторону слепого повиновения. Его скоропалительные и к тому же двусмысленные оценки никоим образом не охватывают всей сложности сталинградской проблематики. Именно в связи с этим приходится с разочарованием констатировать, что труд Герлица, претендующий на то, чтобы разрушить легенды, оказывается не в состоянии дать читателю что-либо существенно новое. А ведь прошедшее после сталинградских событий время и ставшие доступными источники позволяют сделать определенные общие выводы и со всей остротой поставить вопрос, в чем заключаются уроки Сталинградской битвы. На этот вопрос Герлиц не ответил.

Однако вернемся напоследок еще раз к образу злосчастного фельдмаршала Паулюса! Пожалуй, история знает немного случаев, когда крупный военачальник так внезапно свалился с вершины своей карьеры и славы в бездну военной и человеческой катастрофы. Во время Сталинградской битвы на его плечах лежало прямо-таки непосильное бремя ответственности. Трагедия этого полководца, безупречного в личном плане, но в силу чудовищно исключительной по своему характеру обстановки оказавшегося поставленным перед непосильными для него задачами, заключалась в том, что гипертрофированное восприятие своего долга перед приказом свыше парализовало в нем волю к самостоятельным действиям. Утверждение Паулюса, будто попытка прорваться из окружения на собственный страх и риск означала бы «анархию в управлении войсками», как и заявление комментатора его записок о том, что отказ от сопротивления до последней возможности был бы равносилен «мятежу», представляются притянутыми за волосы и неоправданными. «Если бы Гитлер и главное командование сухопутных сил, ясно осознав катастрофическую ситуацию 6-й армии, сделали бы соответствующие оперативные выводы, то командованию армии не пришлось бы требовать от своих солдат невозможного»{162}.

Если не считать заключительной фазы битвы, в которой Паулюс – несомненно, вследствие также физического и нервного перенапряжения – оказался не на высоте своего положения в тот самый момент, когда перед лицом бесчеловечных приказов свыше он один имел право решать, как поступить, то вопрос об ответственности за все происшедшее в целом можно ставить лишь в более широком плане и с учетом тогдашней субординации. В этой книге со всей отчетливостью уже отмечалось, в какой степени командующий группой армий, в состав которой входила 6-я армия, был причастен к этой ответственности и непосредственно влиял на формирование решений командующего армией.

Паулюса следует рассматривать как типичного представителя офицерской касты, к которой он принадлежал, как сына своего времени и своего поколения. Как в положительном, так и в отрицательном смысле он был продуктом своего воспитания и окружающей среды. Склад его мышления и взгляды других генералов определялись кажущейся преемственностью солдатских традиций и строгих понятий о чести, которые в действительности были постепенно выхолощены Гитлером. Будучи только солдатом, лишенным собственных политических убеждений, он интересовался исключительно тактико-стратегическими аспектами ведения войны, перенесенной верховным главнокомандующим в совершенно иную сферу, где на первом плане стояли политические и психологические моменты и лишь на последнем – военные. Подобно большинству других высших офицеров, он оказался бессильным перед вероломством диктатора. Как и они, Паулюс воспринимал приказы и свой долг повиноваться с той чрезмерной прямолинейностью, которая при диктаторском режиме и в условиях тоталитарного государства чревата самыми роковыми последствиями. Тем не менее, он был далек от того, чтобы ставить под сомнение компетентность Гитлера. Ввиду этого Паулюс, будучи лояльным исполнителем воли и одновременно жертвой Гитлера, символизирует собой многих, слишком многих людей. Как и Паулюс, они могли и должны были действовать иначе.