В пылающем небе - Белоконь Кузьма Филимонович - Страница 19

– Давай попробуем вечером организовать танцы. Да, танцы. Пусть хоть на часок люди отвлекутся от войны. Как ты на это смотришь? – он поднял на комиссара усталые глаза и ждал ответа.

– А что, дельно говоришь. Пусть товарищи расслабят нервы. Завтра же и организуем. Посмотрим, как летчики это воспримут, – с охотой согласился Алексей Николаевич.

На следующий день на командном пункте командиров эскадрилий появилось написанное фиолетовыми чернилами на разорванной пополам газете объявление:

– Хорошо кто-то придумал, а то война да война, – искренне обрадовался летчик Борисов. Все ждали вечера с заметно приподнятым настроением.

Когда стемнело, летчики и штурманы потянулись на «танц-площадку». Даже некоторые техники, кому позволила обстановка, умудрились прийти. Шофер командира полка Василий Акулов прошелся пальцами раз-другой по клавиатуре баяна, взял несколько аккордов, и в вечернюю тишину (да, в этот вечер было тихо в небе) ворвалось танго «Утомленное солнце нежно с морем прощалось».

И закружились в танце те, кто днем сквозь шквал зенитного огня, отбивая атаки гитлеровских истребителей, пробивался к цели и взрывал вражеские переправы, уничтожал змеями ползущие колонны танков, машин и другой техники.

Необычный вид был у танцоров: летные планшеты отвисали чуть ли не до пяток, на поясных ремнях висели шлемофоны, из некоторых торчали замшевые летные перчатки, у многих под ремнями были подоткнуты пилотки. Кирзовые сапоги поднимали облака пыли, от пропитанных солью гимнастерок пахло потом.

Василий так разыгрался, что казалось, все эти дни он только и занимался репетицией своей музыкальной программы. Ребята, забыв о войне, танцевали вдохновенно.

На второй день полк получил задачу всеми самолетами наносить удары по фашистским колоннам, движущимся из Рогачева в направлении на Чечерск. В одной группе, возглавляемой Яковенко, пошли Попов, Буханов, Вендичанский, Емельянов. Над Меркуловичами самолеты попали в огненную западню: небо сплошь было в разрывах зенитных снарядов.

А там, на земле, по всей дороге от Меркуловичей до Гадуловичей, поднимая облака пыли, шла плотная колонна вражеской техники. Яковенко успешно вывел группу из огня и по сигналу штурмана лег на боевой курс. По команде ведущего все экипажи сбросили бомбы. Большая площадь затянулась дымом. Но не успел командир группы развернуться на обратный курс, как на них навалились «Мессершмитты-109». И снова воздушный бой. В первой же атаке штурман Попова Василий Щеголев одного сбивает. В пылу атаки второй «месс» проскакивает вперед самолета ведущего. Яковенко прошивает его меткой пулеметной очередью из всех пулеметов, и тот, переворачиваясь через крыло, объятый пламенем, пошел к земле.

Нашим ребятам с каждой минутой становилось все труднее: вражеских истребителей много, их пушечно-пулеметный огонь сильнее огня ШКАСов на Су-2. Штурманы отчаянно оборонялись. Очередной навал фашистских стервятников, и один Су-2, словно факел, в крутом пикировании пошел к земле и взорвался. Самолет Вендичанского отвернул от группы вправо, из выхлопных патрубков повалил дым, он со снижением пошел в направлении своей территории и далеко внизу потерялся в дымке.

Было ясно, что Иван идет на вынужденную посадку. Но удачно ли сядет и где – на своей территории или там, где уже хозяйничают фашисты – на эти вопросы никто не мог ответить.

На сильно искалеченном самолете оттуда же прилетел и ведущий другой группы Мария Михалева. При заходе на посадку самолет шел под углом к посадочному «Т» и расчет был неточный – с Марией Григорьевной такого еще не случалось.

Когда к Су-2 подскочили на санитарной машине полковой врач С. Е. Шапиро и три техника, штурман экипажа, стоя на плоскости, наклонился в кабину летчика и торопливо расстегивал привязные ремни.

– Что с ней? – спросил Шапиро.

– Не знаю. Мария Григорьевна вроде и не ранена, а без сознания, – взволнованно ответил штурман.

Ее бережно вытащили из кабины и, когда повели к санитарной машине, Мария Григорьевна открыла глаза и с трудом прошептала:

– Хочу отдохнуть… на воздухе…

Поддерживая Марию под руки, подставили ее лицо ветру, она сразу начала дышать глубоко и часто – не хватало воздуха. Через несколько минут Михалева уже сама могла стоять на ногах. В лазарете, оставшись наедине с доктором, она призналась в том, чего еще никому не говорила.

– Я жду ребенка, доктор… – произнесла спокойным тоном, словно речь шла о чем-то несущественном, которое ее совершенно не касалось. – Помните, – продолжала Мария, – в Харькове, еще в мае, когда я пришла из пилотажной зоны и мне стало плохо? Я никому не сказала тогда истинной причины. Да и сейчас бы не говорила, но с каждым днем мне становится все тяжелее летать.

Она впервые оторвала взгляд от окна и умоляющим голосом спросила:

– Самуил Ефимович, может, есть какое средство, чтобы облегчить мое состояние, и я буду летать в бой, как все? – Михалева подошла вплотную к Шапиро, и он увидел в ее глазах необыкновенную решимость.

– Поймите, доктор, – Мария Григорьевна убежденно доказывала, – я же не рядовой летчик, а командир эскадрильи и должна летать на боевые задания. А если на этом вылете и конец, что же обо мне скажут люди?

– Извините, я сейчас, – только и мог сказать полковой врач и скрылся за дверью. А вскоре в палату вошли он и командир полка.

– Как же это ты еще тогда мне об этом не сказала? – с ходу начал Павел Иванович. – В общем, подходить к самолету тебе категорически запрещаю, готовься к отъезду в тыл.

Но в полку обстановка сложилась так, что в тыл пришлось ехать не одной Марии Григорьевне. Командир полка получил приказ первого августа группе летчиков и техников выехать снова в Харьков за получением самолетов. С подполковником Мироненко поехали капитаны Володин, Яковенко, старший лейтенант Буханов, младший лейтенант Маслов, старший сержант Малышенко – всего 37 человек.

От Михалевой вторую эскадрилью принял ее заместитель капитан Иван Ермилов. Хотя ее уважал весь полк как отличного летчика и отважного бойца, но уехала капитан Михалева как-то незаметно: напряженная обстановка на фронте не позволила проводить ее так, как она того заслуживала.

Ольга Вендичанская одна из первых узнала о том, что с фронта приехала большая группа летно-технического состава, возглавляемая командиром полка.

«Почему же Вани нет?» – с тревогой думала она, направляясь на квартиру Мироненко. Когда Ольга переступила порог, Павел Иванович сначала растерялся.

«Что ей ответить?» – глядя на Ольгу Ивановну, подумал подполковник. Он очень хорошо знал эту семью, знал, как дорог был Иван Петрович жене. Поэтому он не мог перед ней кривить душой.

– Ваня в бою был сбит и судьба его пока неизвестна, – упавшим голосом сообщил Ольге командир полка. Она сначала вовсе не прореагировала на эти слова, как будто они ее не касались: еще какое-то мгновение эта весть не дошла до ее сознания. Потом вдруг в комнате раздался пронзительный крик:

– Что вы сказали? Где мой Ваня? Фашистские ироды, что же вы наделали, сволочи! – бессвязно кричала Вендичанская, заливаясь слезами.

– Ольга Ивановна, он обязательно придет. Такие, как Вендичанский, легко не сдаются фашистам. – Мироненко говорил так убедительно и уже сам вселил в себя веру, что Иван Петрович обязательно вернется.

Только поздно вечером убитая страшным известием Ольга ушла домой.

Но прошло три дня, и горе Ольги Ивановны вдруг отступило, к ней пришло великое счастье. Начальник связи полка капитан Сергей Фомин сообщил, что Вендичанский жив, находится в полку, уже собирается тоже примчаться в Харьков и войти в состав группы Мироненко.

Для Ольги это был чудный, казалось, несбыточный сон. И только когда услышала в телефонной трубке голос Сергея Александровича Фомина, она поверила, что это не сон, и от счастья не могла сдержать слез.