Вторжение в Империю - Вестерфельд Скотт - Страница 66

С точки зрения теории поля, легкая гравитация представляла собой классическую метахаотическую систему, полную случайных аттракторов, стохастических перегрузок и уймы прочих математических химер. Колебания массы с одной стороны солнечной системы могли непредсказуемым и порой фатальным образом повлиять на легкие гравитоны с другой стороны. Не сказать, чтобы эту картину молено было уподобить смерчу, завертевшемуся из-за того, что мотылек помахал крылышками, и все же быстрое вращение семи газовых гигантов, входящих в систему Легис, а также мощные вспышки на солнце создавали хаос, воздействующий на вестибулярный аппарат.

Действие высокого ускорения ощущалось и на суставах. Каждые несколько минут в самых простых движениях вроде шагов по каюте что-то было не так, неправильно – например, пол казался слишком твердым. А бывало, что предметы вдруг выскальзывали из рук, словно их тянул к себе кто-то невидимый. Каждая из этих неприятностей не была так уж страшна сама по себе, но постоянная непредсказуемость самых обычных событий постепенно изматывала, истощала рефлексы, колебала веру в реальность. Теперь Хоббс уже не доверяла себе в самых элементарных действиях, так же как не доверяла и собственным эмоциям.

Какой же она была дурой.

Как ей вообще хоть на миг могла прийти в голову мысль о том, что Зай в нее влюблен? Откуда взялась, эта безумная идея? Она казалась себе законченной идиоткой, желторотой дурочкой, классически втюрившейся в недосягаемую знаменитость почтенного возраста. Из-за всего случившегося Хоббс перестала верить в себя, а постоянные скачки гравитации, одолевавшие «Рысь», совсем не помогали преодолеть это чувство. Хоббс жалела о том, что не может принять горячую ванну, и проклинала флот за пренебрежение к таким простым и необходимым удобствам.

Хорошо еще, что ей нужно было переживать не только из-за этого. Колебания гравитации не просто давали о себе знать в ощущениях, у них были и другие, более пугающие проявления. Например, прошлой ночью мраморная шахматная доска, лежавшая в шкафчике, вдруг треснула, и этот оглушительный звук разбудил Хоббс.

За первые несколько дней движения с ускорением на борту «Рыси» произошло несколько мелких травм. Стали обычным явлением переломы лодыжек и вывихи коленного сустава, у одного молодого десантника без видимых причин сломалось предплечье. Хоббс то и дело замечала у своих товарищей по экипажу лопнувшие капилляры в глазах. Днем раньше у самой Кэтри вдруг внезапно невыносимо разболелась голова. Боль быстро прошла, но оставила неприятное ощущение. Корабельный врач погиб, и для тех, у кого бы вследствие одного из скачков гравитации повредился головной мозг, надежды на выздоровление не было.

Хоббс шла осторожно и добралась до черного лакированного столика, не пролив ни капли воды.

Поставив стакан на столик, она села и уставилась на поверхность воды. Поверхность слегка покачивалась у самого края стакана. Не было ли это связано с какими-то пертурбациями поля легкой гравитации? Или просто легкая вибрация «Рыси» при высоком ускорении вызывала выброс гравитонов из работавших на пределе двигателей?

В какой-то момент вода заметно дрогнула, но поверхностное натяжение не сдалось. Несколько капелек сконденсировались на стенке стакана и медленно поползли вниз. В этом крошечном сегменте пространства все, казалось бы, было в полном порядке.

Глядя на этот образчик прочности и нормы, Кэтри обретала ощущение надежности.

Пронаблюдав за стаканом с минуту, Хоббс подняла его и медленно вылила часть воды на столик.

Вода словно бы почернела, оказавшись на лаковой поверхности. В зависимости от невидимых невооруженным глазом впадинок и выступов она разлилась по крышке столика ручейками и лужицами. Вскоре поверхностное натяжение заставило воду улечься крупными округлыми озерцами.

На сухой островок посреди этого неглубокого моря Хоббс положила подаренный ей Заем алмаз – яркую точку на фоне непроницаемой тьмы.

Затем Хоббс поставила на столик полупустой стакан и воззрилась на результаты своего труда.

Поначалу жидкость вроде бы успокоилась, разлеглась неравномерно разбросанными лужицами. Только одна крошечная речушка добралась до края столика и закапала на пол. Но затем Хоббс заметила какое-то движение, силовую волну – она возникла так, будто столик кто-то толкнул. Прошло еще несколько секунд – и один из ручейков вдруг взволнованно изогнулся и задергался, как выброшенная на берег рыба. Еще одна капелька словно бы ожила и проделала путь в несколько сантиметров, поглотив крошечный бриллиантик. Потом поверхность воды снова успокоилась.

Хоббс терпеливо наблюдала. Через некоторое время последовали новые микроскопические изменения. В двухмерном пространстве, на гладкой крышке столика, не встречая почти никакого сопротивления, разлитая вода зримо реагировала на скачки искусственной гравитации на борту «Рыси». Совершая синусоидальные движения, вода отражала линии гравитационных сил точно так же, как выстраиваются по линиям магнитного поля железные опилки.

Созерцание движения воды успокаивало Кэтри Хоббс. Теперь она воочию увидела те невидимые силы, которые так мучали ее товарищей по команде уже целую неделю, и это позволило ей хоть немного овладеть собой. Она не сводила глаз с черного столика и пыталась что-то понять в образовавшихся на нем бесформенных фигурах, выудить из них какой-то смысл. Однако легкие гравитоны отличались хаотичностью, сложностью, непредсказуемостью: вот так же понятия древних о божествах, туманные и тусклые, толкали маленьких, как мошки, людей, в разные стороны, к непонятным целям. «Чем-то это похоже, – вдруг подумала Хоббс, – и на те политические силы, которые гнали „Рысь“ по черному, пустому холсту космоса, к черте новой войны». Эти силы сначала обрекли капитана на смерть, потом простили его, а теперь толкали всех, кто находился на борту фрегата, к неминуемой гибели.

Подобно капелькам воды на столике перед Хоббс, экипаж «Рыси» слепо болтался в пространстве, созданном этими силами. То чувство, которое казалось Хоббс таким сильным, непреодолимым, вдруг стало мелочным и смешным. В масштабах вселенной отвергнутая любовь старшей помощницы к капитану не вызвала бы даже ряби на поверхности.

И все же в это мгновение Хоббс поняла, что ненавидит Лаурента Зая всем сердцем.

Когда прозвучал дверной звонок, Хоббс вздрогнула и ударилась коленом о ножку столика.

– Войдите, – проговорила она, получив очередную травму и потирая ушибленную коленку.

Вошел второй стрелок Томпсон – осторожными, медленными шагами, словно алкоголик с большим стажем. Увидев залитый водой столик, он улыбнулся.

– Что-то пролили? Со мной такое всю неделю творится.

– Просто эксперимент, – ответила Хоббс.

Он пожал плечами и вопросительно указал на кресло напротив. Хоббс кивнула. Томпсон осторожно уселся, опасаясь буйствующих по кораблю гравитационных полтергейстов.

Хоббс вдруг поймала себя на мысли о том, что второй стрелок никогда раньше не заходил к ней в каюту. Вел он себя всегда дружелюбно, но, пожалуй, излишне фамильярно – так, будто ему казалось, что аристократическое происхождение ставит его выше звания. А Хоббс знала о том, какое впечатление она производит на некоторых членов экипажа. Ее утопианское происхождение и воспитание сделали неизбежными несколько косметических операций, а «серые» родители никогда бы такого своим отпрыскам не позволили. Многие из товарищей по команде считали Хоббс ослепительной красоткой, другим она представлялась мультяшно-сексуальной, вроде шлюхи в какой-нибудь пошлой комедии. Она порой подумывала о еще одной косметической операции, чтобы приобрести более среднюю внешность, но такой шаг мог быть воспринят с точностью до наоборот. Хоббс была такой, какой была.

Заняв безопасную позицию, Томпсон облегченно вздохнул.

– У меня все тело ноет, – признался он.

– А у кого не ноет? – отозвалась Хоббс. – Радуйтесь, что не ощущаете все десять g сразу. Вот тогда бы у вас все ныло по полной программе. Если честно, то вы уже померли бы.