Вторжение в Империю - Вестерфельд Скотт - Страница 36

– Да, сир.

А что еще она могла сказать?

– И мы надеемся, что вы поддержите нас во всем, что будет связано с ликвидацией гигантского разума, который наверняка уже пустил корни на Легисе-XV.

Нара гадала, что именно подразумевал Император. Но он не дал ей спросить, а продолжал:

– Нам хотелось бы назначить вас членом военного совета, сенатор.

Оксам в ответ изумленно заморгала. Император сжал ее плечо, отпустил и встал к ней боком. Она поняла, что ее согласие не требуется. Если, того и гляди, начнется новое Вторжение риксов, Сенат наделит военный совет огромной властью. Она будет заседать в палатах с самыми могущественными людьми Восьмидесяти Планет. Нара Оксам сравняется с ними в привилегиях, в доступе к информации, в способности вершить историю. И просто – во власти.

– Благодарю вас, мой повелитель, – вот и все, что она смогла сказать.

Он едва заметно кивнул, не спуская глаз с белого брюшка кошки. Та в сладкой неге выгнула спинку – так высоко, что край идущего вдоль позвоночника симбианта уподобился греческой букве «омега».

Война.

Звездолеты, несущиеся навстречу друг другу в сжатом времени релятивистских скоростей… Члены их экипажей, тающие в памяти родных и друзей… Жизни, обрывающиеся в сражениях продолжительностью в несколько секунд… Энергия, высвобождавшаяся при этих сражениях, которой хватало, чтобы на краткое время вспыхнули новые солнца. Истребление населения недовольных планет, гибель сотен тысяч человек в течение считанных минут, на столетия отравленные континенты. Конец мирных научных исследований, крах систем образования – из-за того, что планетарная экономика переориентировалась на производство вооружений и муштру солдат. Целые поколения мирных людей, становящиеся жертвами воюющих сторон, – раненые, изможденные люди, игрушки в руках войны. А еще… Еще – очень высокая вероятность того, что ее новый возлюбленный погибнет до того, как все будет кончено.

Нара Оксам вдруг жутко разозлилась на себя, на свои амбиции, на жажду власти, на то волнение, которое она испытала, когда ей предложили возглавить военные действия. Все это она еще ощущала внутри себя: эхо радости от получения высокого поста, от покорения новых высот власти.

– Мой повелитель, я не уверена…

– Первое заседание совета – через четыре часа, – прервал ее Император. Может быть, почувствовал ее сомнения и не пожелал их услышать. Рефлекторная учтивость взяла свое, усмирила вихрь противоречивых аргументов.

«Не уверена – молчи», – приказала себе Оксам и наполнила спокойствием всю себя, с головы до ног. Она старалась не спускать глаз с синестезической модели Восьмидесяти Планет, которая медленно вращалась вокруг нее и монарха.

Император продолжал:

– К этому времени у нас уже будут сведения с «Рыси». Мы узнаем, что произошло на Легисе-XV.

Взгляд Оксам буквально приковала к себе красная звездочка на периферии Империи. Зрение затуманилось. Казалось, она вот-вот упадет в обморок. Может быть, она ослышалась?

– «Рысь», сир?

– Так называется фрегат, дежурящий около Легиса-XV. Очень скоро они приступят к развертыванию спасательной операции.

– «Рысь», – эхом повторила Оксам. – Фрегат, мой повелитель?

Император посмотрел на сенатора и наконец заметил выражение ее лица.

– Именно так.

Оксам поняла, что он мог неправильно истолковать ее поведение – как некий опыт в военных делах. Она снова взяла себя в руки и продолжила:

– Какая удача, сир, что в центре событий оказался столь прославленный офицер.

– Ах, да, – вздохнул Император. – Лаурент Зай, герой Дханту. Жаль было бы потерять его. Но с другой стороны, это может стать вдохновляющим фактором для всех остальных.

– Но вы сказали, что риксы нанесли удар малыми силами, мой повелитель. Наверняка при проведении спасательной операции сам капитан не…

– Жаль было бы потерять его как виновного в Ошибке Крови – вот что я хотел сказать. Это случится, если операция по спасению заложников закончится неудачно.

Император поднялся. Оксам тоже встала. Ноги плохо держали ее. В саду снова стало светло, исчезли виртуальные горы зерна и богоподобные статуи кошек и даже Восемьдесят Планет. Фасетчатое небо над головой вдруг на мгновение показалось хрупким, невероятно глупым домиком из стеклянных карт, который развалится, только дунь на него.

«Оно такое же глупое и зыбкое, как любовь», – подумала Оксам.

– Я должен готовиться к войне, сенатор Оксам.

– Я покидаю вас, ваше величество, – сумела-таки выговорить она.

Нара Оксам ушла из сада по спиральной дорожке. Она ничего не видела по сторонам. В ушах у нее звенели слова Императора:

«Потерять его… если операция закончится неудачно».

Кэтри Хоббс задержалась перед входом в блистер – прозрачный колпак наблюдательного пункта. Постояла, собралась с мыслями. Ее сообщение имело важнейшее значение для жизни капитана. Не время было поддаваться детским страхам.

Она вспомнила, как проходила гравитационные тренировки на орбитальной станции академии под названием «Феникс». Орбитальная станция, расположенная на небольшой высоте над Родиной, каждый день подвергалась произвольной переориентировке. Через прозрачные наружные потолки и полы можно было видеть планету то над головой, то внизу, то повернутой под любым невообразимым углом. Параметры искусственной гравитации на станции, и так неустойчивые из-за близости к планете, менялись каждый час. Таких станций на орбите было несколько, и курсантам приходилось быстро перемещаться с одной на другую, согласно расписанию и «кабинетной» системе. При этом им доводилось менять ориентировку десятки раз, поскольку направление притяжения в каждом коридоре менялось как угодно. Только немногочисленные, второпях нанесенные на поручни метки показывали, что произойдет с тобой при переходе из одного коридора в другой.

Целью всего этого хаоса была ломка двухмерного мышления людей, рожденных в условиях постоянно направленной гравитации. На «Фениксе» не было ни верха, ни низа – ориентироваться помогали только номера кают, географические координаты да расположение столов в аудиториях.

Безусловно, в карьере офицера космического флота неустойчивая гравитация являлась одним из самых невинных субъективных кризисов из тех, которые предстояло пережить. Большинству курсантов гораздо больше огорчений, нежели стена, за ночь ставшая полом, приносило Воришка-Время, похищавшее родных и друзей. Но для Хоббс потеря абсолютного «низа» всегда оставалась одним из самых тяжелых испытаний во время космических полетов.

Невзирая на долгий опыт пребывания в условиях меняющейся гравитации, Хоббс сохранила здоровый страх падения.

И вот теперь, перед входом под прозрачный купол капитанского наблюдательного пункта, у нее, как обычно, закружилась голова. «Наверное, так себя чувствуешь, если идешь по рее, – подумала Хоббс. – Но рею-то хотя бы видишь». Она вовремя сообразила, что лучше не смотреть под ноги, когда сошла с гиперуглеродного пола шлюзового люка и оказалась на прозрачном полу блистера. Хоббс не спускала глаз с капитана Зая. Его знакомый силуэт вселял в нее уверенность. Он стоял в строевой позиции «вольно» спиной к ней и, казалось, был подвешен в пространстве. Черная шерсть его формы сливалась с мраком космоса. Знаки отличия, нашивки, голова капитана, форменные серые перчатки – все это существовало как бы отдельно, пока глаза Хоббс не привыкли к темноте. Во дворце вскоре должен был наступить полдень, поэтому «Рысь» была повернута к солнцу кормой. Свет исходил только от планеты Легис-XV – зеленого шара, тускло горевшего над левым плечом Зая. При том, что длина геосинхронной орбиты составляла шестьдесят тысяч километров (день на этой планете был долгим), теперь Легис не был похож на тот свирепо раздувшийся диск, каким он был виден во время попытки проведения спасательной операции. Теперь он скорее напоминал укоризненно глядящее око.