Великий Сатанг - Вершинин Лев Рэмович - Страница 58

Я, наверное, удивилась бы этой непонятной процедуре, но не успела, потому что в этот же миг произошло страшное…

По обоюдному желанию, хотя и вопреки всем инструкциям, встреча происходила на открытой веранде около сада. Резиденцию с вечера оцепили тройные посты КС и СК, в сад не проскочила бы и мышь, но именно оттуда, из темно-зеленой листвы, и прилетели стрелы.

Я стараюсь забыть — и не могу: сначала тихий свист, и тут же Гавриил Никитич вскидывает руки к горлу, пальцы его рвут бордовую бабочку — все слабее и слабее, а глаза уже совсем мертвые, и прямо под кадыком топорщатся желто-синие короткие перья.

Тянусь пальцами к кобуре: пистолета нет, только серый порошок, жирно липнущий к пальцам. Где оружие?!

Где?!

Я на миг растерялась, но кто бы не растерялся?

Разве что обезьяна!

И она среагировала мгновенно, куда профессиональнее меня; судя по всему, на конфедерата уже бывали покушения и ей приходилось работать не только на макетах.

Я еще не отняла ладонь от пустой кобуры, а зверюга уже выдернула, злобно воя, из-под тельняшки сверкающие ножи, метнула их куда-то в зелень и огромными прыжками помчалась вслед за жужжащими молниями.

Прыжок в гущу кустов.

Вой переходит в торжествующий визг…

И обрывается.

Когда я добралась туда, коллега умирала. Она поймала убийцу, она даже ранила его, но он оказался ловчее. Неподалеку валялся постовик из КС с перерезанным горлом, чуть в стороне — двое с эмблемами СК на шевронах, а тот, кто стрелял, сильно хромая, убегал через лужок.

Обернувшись, он увидел меня и, почти не целясь, выстрелил из большого пистолета. Секундно мелькнуло лицо: совсем обычный смуглый подросток, немного похожий на дархайца. Спустя еще секунду я зарылась носом в траву: в ноге, чуть повыше колена, трепетали все те же проклятые двухцветные перья…

Пистолет?! Или?..

Я не додумала. Не смогла. Я ничего не запомнила точно. Кажется, я привела всех погибших в порядок, уложив их на веранде. У Гаврюши и господина Президента были одинаково обиженные, ничего не понимающие лица. А коллега смотрела укоризненно. Помню, я поцеловала Гавриила в спекшиеся губы за себя и за Инессу, и мне показалось, что они слегка шевельнулись. Но этого же не могло быть… не могло!

И еще припоминаю, как я брела, спотыкаясь и падая, по вопящим улицам и меня обжигали языки пламени, то и дело вырывающиеся из окон первых этажей… Я брела в «Ореанду», сама не знаю зачем и к кому. И я боялась умереть, потому что во мне не ворочался еще, но уже жил человечек, которому умирать было никак нельзя…

А в разгромленном и загаженном отеле лишь в номере доктора Рубина все осталось на местах. Впрочем, имя хозяина я узнала через неделю, когда уже немного пришла в себя, и он, не очень интересуясь моим согласием, лег вместе со мной. В первый раз в жизни я ничего не ощутила в момент близости; он, наверное, был неплох, но мне было все равно, я лежала пластом, даже не думая делать вид, что мне хорошо, хотя, наверное, следовало бы сделать приятное хозяину номера, где меня пригрели и подлечили ногу.

Вместе со мной доктор приютил еще двоих: постоянно рыдающую брюнеточку Катрин (она кричала по ночам, звала то Аллана, то какую-то Эвелину) и толстенького лысого старичка — этот держался молодцом и даже ухитрялся добывать откуда-то консервы и медикаменты.

Мы мало разговаривали. Доктор Рубин объяснил нам, что был бунт, что квэхвисты резали людей, но вроде бы сейчас поулеглось. Я спросила: где полиция и где спецподразделения? Спросила без особого интереса; все это казалось мне тогда не настоящим, случившимся словно бы не со мной…

Он пожал плечами.

Изредка в дверь грубо стучали. Иногда хозяин выходил в коридор, иногда визитеры, смуглые, кого-то напоминающие мне люди в пятнистых куртках, заходили к нам. Но вскоре исчезали с гортанными извинениями. Когда толстяк поинтересовался, почему мы все еще живы, доктор Рубин, поглаживая себя по волосатой груди, заявил, что знает заклинание от «нгенгов».

Нгенг… Это слово мне что-то, кажется, напомнило. Но что? А, не все ли равно…

Не знаю, чего мы ждали. Но жизнь входила в свою колею; доктор ложился со мной все реже, чем-то ему приглянулась Катрин; он бывал с нею подчас даже груб, словно мстил за каких-то общих знакомых… Однажды я услышала из их комнаты «Чала» — и сразу же сдавленный всхлип.

Старичок Аркаша добывал все больше питания, половину отдавал хозяину, понемногу доставалось и нам. Однажды, понимающе покосившись на меня, он вынес и протянул мне банку тушенки из личных припасов, а затем прищурился с намеком… и я пошла на обмен, потому что тот, кто жил во мне, хотел есть. Впрочем, Аркаша не потребовал слишком многого…

Целый месяц я полужила-полудремала.

Целый месяц мы жили под защитой заклинания.

Но и его сила закончилась к концу августа. Очередные посетители не постучались в дверь, они просто выбили ее и ворвались в номер. Я видела, как рассекли голову старичку Аркаше, как завалили орущую Катрин… скоты были грязны и щетинисты… и вдруг все происходящее сделалось ярким, словно упала пелена, и я рывком поняла, что наконец-то проснулась!

Посмевший прикоснуться ко мне умер на месте, не пискнув. Я выскочила в коридор, где хрипел, дергая ногами, доктор Рубин, нагнулась над ним… нет, не помочь!.. рванула с груди амулет и, накинув цепочку на шею, помчалась вниз по ступенькам…

Странно: все происходило словно бы не со мной!

Я услышала голос и поняла, что это работают молчавшие много дней шары-информаторы. Они вопили, выли, орали. Срывающийся голос призывал «истинных землян» истребить скверну, смести с лица планеты пришлую дархайскую мерзость.

Воззвание повторялось каждые две минуты; я стояла, вжавшись в груду хлама, а в коридоре ревело:

– Режьте макак! Я — Солнце Власти, Единственный Вождь Квэхва, Эдуард Вышковский, несу ответ за вас всех!

Вот тогда я успокоилась.

Что бы ни происходило, квэхвисты тут ни при чем. Никто из них не посмеет гнусно говорить о Вожде А.

Я вышла на улицу, и первое, что увидела, — это сотни мелких схваток на набережной и черные столбы дыма над развалинами. Дархайцы в пятнистых куртках сражались, как львы, каждый против десяти — пятнадцати вооруженных… дархайцев же, одетых в пестрые национальные костюмы!

Я обращала внимание еще в июле: в этом сезоне на Земле было необычно много туристов с Дархая.

Сейчас они убивали друг друга…

Они?.. Но ведь… Нет! Не может быть!

Дархайцев убивали земляне. Но — земляне в развевающихся дархайских лвати!

Люди вспарывали людскую плоть острым железом, и взвизгивающий лязг сливался в омерзительно-надсадный шелест. Ни одного выстрела! Почему? И кто эти твари в маскарадных лвати, которые давно уже никто не надевает на Дархае?!

Я постояла на пороге отеля, пытаясь осознать.

А потом крикнула:

– Л-ла тьянгг-г’ра Андрей Аршакуни!

И мне ответили:

– Андрей Аршакуни с нами!

На клич ко мне прорывались истерзанные, порубанные, но не сдавшиеся дархайские борцы. Кто-то, лишенный половины лица, скошенного сабельным ударом, протянул мне меч, и я пошла вниз с крыльца, прорубаясь сквозь потные лвати лжеквэхвистов. Эти выродки были сильны только стаей против одиночек. Сотня настоящих бойцов, сплотившись, рассекла их, как топор полено.

И мы пошли вперед. Я вела или меня вели? Не знаю. Но нас становилось все больше. Из переулков, тупиков, подворотен к нам, отражая звонкую вездесущую смерть, рвались хрупкие пятнистые фигурки. Они падали, вновь поднимались, сбрасывая с себя бело-красно-грязное тряпье и рычащее мясо.

Дойти удавалось не всем. Но — многим.

Во время минутной передышки меня назвали Старшей Сестрой. И я поняла: этим людям нужно было объединиться, чтобы победить. Равные между собой, они не знали, как быть, а старшие групп, видимо, погибли в самом начале. Не появись я, знающая имя Андрея и не похожая на них, изверги перебили бы дархайцев поодиночке.

Борцы целовали значки с портретами Далекого Брата и Вождя А и просили меня вести их в бой.