Великий Сатанг - Вершинин Лев Рэмович - Страница 24

А высоко-высоко в поднебесье, выше храмовых шпилей, выше Короны Снегов, медленно кружили черные хищноклювые птицы токон, доселе невиданные в Барал-Гуре. Распахнув просторные крылья, они плавно скользили в вышине, бесстрастно поглядывая на пока еще живую поживу, пирующую среди груд поживы, уже готовой.

Допив рубиновое вино из корней ла, те столпы Империи, у которых хватало достоинства уйти красиво, отбрасывали чаши и, подбирая полы оранжевых мантий, спешили к змеиным площадкам…

Пытаясь не слышать истерических взвизгов и прощальных возгласов, доносящихся с улицы даже сквозь плотные жалюзи, коммодор Мураками ерошил белокурую челку, наползающую на низкий лоб. Доклад, который неизбежно потребуют бюрократы на Гее-Элефтере, никак не хотел писаться, и на полу, прямо около стола, уже валялось почти два десятка скомканных, изорванных листов, исписанных крупным, немного корявым почерком.

Не за что было себя корить и не в чем каяться.

Вспомогательный танковый корпус Демократической Конфедерации Галактики сделал в этой войне все, что мог, а может быть, даже и сверх того. Но изложить сие на бумаге оказалось очень непросто. К тому же мешал назойливый Хранитель Чертога, мельтешащий перед глазами и никак не желающий убираться.

Глядя на трясущийся подбородок вельможи, Улингер Мураками неожиданно остро пожалел, что не располагает правом пороть подданных императора.

Черт возьми, а ведь у прапрадеда, служившего главным советником при правительстве Падиона всего лишь каких-нибудь сто лет назад, такое право имелось. О, святые, добрые времена!

– Мне не до вас, милейший!

– Но подумайте же, коммодор! Вы же понимаете, что император…

– Ваш император получил в свое распоряжение три каюты люкс и грузовой отсек, и мне безразлично, какой дрянью он собирается все это забить! Ни одного лишнего метра у меня нет!

В первый раз за долгую карьеру Хранителя Чертога кто-то смел возражать ему. Царедворец был настолько ошеломлен, что позволил себе забыться.

– Да вы соображаете ли, коммодор, сколько стоит эта коллекция пилочек для ногтей?! Сорок семь тысяч уникальных экземпляров!

– Я не могу разместить людей, любезный, ваших же людей, кстати, а вы талдычите о пилочках. Посмотрите, что творится!

Хранитель Чертога усмехнулся, даже не подумав поглядеть на вопящую за окном толпу.

– Разве это люди? Что они в сравнении с коллекцией императора? Кстати, ваше превосходительство смогло бы выбрать несколько образцов для себя, на память о нашей великой дружбе…

– О, вот как?!

Мураками стал необыкновенно любезен, и Хранитель, почуяв это, немедленно расправил плечи.

– Знаете что? — Улыбка коммодора расцвела подобно пиону. — А не запихать ли вам, дружище, все сорок семь тысяч пилочек в задницу своему вшивому императору? Вон!!!

Спустя минуту, посидев, массируя виски, и несколько успокоившись, коммодор сообразил, что последний период рапорта, так долго не шедший на ум, сформировался.

«Таким образом, в силу объективных причин, а равно и вследствие недоброкачественности туземной живой силы эффективность действий отдельного танкового корпуса оказалась ниже предполагаемой».

Поставив число и подпись, Мураками усмехнулся, подумав, что в старые добрые времена после такого рапорта прапрадедушка, вполне вероятно, совершил бы харакири…

Начальник Генштаба не знал, что такое харакири.

Зато у него был зеленый паучок кюй-тюи.

Редкостная честь! Завидная привилегия! В крохотной чернолаковой шкатулке обитало бесценное наследие предков — нежное, изящное, хрупкое, как невинность первого поцелуя на заре. Ни в чем не виня себя, раздав все долги и осчастливив напоследок страстным визитом большинство почтенных супруг, несостоявшийся губернатор Пао-Туна готовился замкнуть цепь благородных предков и слиться в заоблачном единстве с теми, кто некогда пестовал его.

Пожалуй, единственное, что не позволило ему уйти, как повелевала традиция, с первым стоном утренних цикад, был крошечный остаток надежды. Дивизия Тан Татао, въедливого педанта и сухаря Тан Татао, чья родословная оставляла желать много лучшего, а дурной характер вечно портил заседания военной коллегии, вот уже четвертые сутки не подавала вестей. И нельзя было исключать, что упрямый генерал Тан, зарывшийся со своими головорезами-егерями где-то в снежных теснинах, сумеет все же нанести контрудар по ворвавшимся в Барал-Гур бандитам.

Начальник Генштаба, сознавая всю зыбкость таких расчетов, умолчал о них на последней аудиенции, но, никем пока не опровергнутые, они имели право на существование. В конце концов, пятнистых не так уж и много — тысяч тридцать, не более, и не менее трети они положили на подступах к городу, а в дивизии Тан Татао почти восемь тысяч горных стрелков…

Прерывисто всхлипнул радиотелефон.

– Докладываю: мы разбиты, — спокойным, несколько даже скучным тоном сообщила трубка; голос Тан Татао был плебейски скрипуч и занудлив, словно на заурядном разборе полетов после учений. — Докладываю: остатки дивизии отошли в порядке. Прорваться к столице возможности не имеем. В сложившейся ситуации считаю единственно возможным, перегруппировав войска, сражаться до победного конца, согласно заветам предков…

– Благодарю вас, генерал. — Начальник Генштаба был ни на йоту не менее хладнокровен. — Ни на миг не сомневаюсь: вы сделали все, что смогли. Желаю удачи. Прощайте. И, кстати, позвольте признаться, друг мой: я не всегда бывал справедлив к вам.

– Взаимно, мой маршал, взаимно. — Тан Татао, кажется, даже хихикнул не без удовольствия. — Что ж, прощайте. Честь имею!

Вот и связался узел. Надежды рассеялись, как и подобает надеждам. Покачав головой, маршал наполнил узкий тонкостенный бокал игристым вином цвета увядшего ла, приподнял его и отпил несколько глотков.

За Империю. За Владыку. За тебя, старый пень Тан Татао, и за твоих горных егерей!

Пристально поглядел в зеркало: нет ли непорядка в форме? Оглядел золотое шитье новенького белого кителя, недрогнувшей рукой провел по орденам и не спеша направился к алтарю.

Однако же не дошел. Пришлось вернуться: вновь зазвонил телефон, на сей раз — перламутровая вертушка внутридворцовой линии.

– Мой маршал, ваша высокомужественность! — Голос старшего адъютанта, несколько суетливого, но вполне надежного работника, звенел трубами победного оркестра. — Я говорю из приемной Главного Большого Друга! Вам предоставлена отдельная каюта!!!

– Каюта?!

– Так точно, персонально для вас с супругами! А остальные шестнадцать Высших удовлетворятся гамаками в грузовых отсеках!

Адъютант перевел дух и добавил — доверительно, пожалуй, даже несколько фамильярно:

– Даже господин Председатель Кабинета! Вы слышите?!

Не отвечая, маршал повесил трубку. Почти тотчас вертушка зачирикала снова, но начальник Генштаба уже не стал обращать на нее никакого внимания.

Впустить капризного кюй-тюи в ухо оказалось очень не простым делом. Предки со старых портретов одобрительно следили за маршалом…

А перламутровый телефон вопил, верещал, надрывался.

И лишь после тринадцатого безответного гудка коммодор Мураками на том конце провода приказал разъединить связь.

– Я не сомневался, что его превосходительство изберет именно такой путь. Он был настоящим мужчиной и великолепным офицером, полковник…

Старший адъютант покойного начальника Генштаба, высокий мягколицый щеголь, тянулся в струнку, ловя взгляд Главного Большого Друга.

– Ну что ж, идите. Разумеется, каюта его превосходительства остается за его семьей. Вы сможете сопровождать их, полковник?..

Адъютант истово щелкнул каблуками.

– Вольно. Можете идти.

И когда дархаец почти бегом покинул кабинет, коммодор резко развернулся к еще одному собеседнику, намеренно до сих пор не замечаемому.

– Та-ак. А теперь — вы. Скажите, капитан О’Хара, вы вообще понимаете, какую чушь несете?

– Так точно, коммодор.

– Кажется, вы считаете себя лучше своих товарищей?