Великий Сатанг - Вершинин Лев Рэмович - Страница 17

Конечно, тогда уж не убережешься от, не дай Бог, случайного осколка… ну так на то и война.

Впрочем, в этом районе Галактики, да и на полтора десятка парсеков вокруг и намека не было на силу, способную на практике представить непосредственную опасность для «тристасороковки».

На пятьдесят восьмой минуте наступления в шлемофоне послышался ликующий голос лидера «южных»:

– Я — «Сокол», я — «Сокол»! Как слышите? Нахожусь в двух ке от точки двадцать два. Я — «Сокол», прием!

«Сокола», в миру Франтишека Ярузека, Андрей знал еще по училищу и, признаться, немножко завидовал ему: Франта — потомственный, едва ли не в седьмом поколении танкист — любил быть первым во всем, и это ему, надо признать, удавалось. Но на этот раз лейтенант Аршакуни тоже был лидером!

– Вас слышу! Я — «Индира», я — «Индира»! Как слышите? Прием!

– Езус сладчайший, какая радость! То есть бардзо, пани Индира! Через пять минут назначаю вам рандеву в точ…

Фразу прервал длинный пронзительный скрежет, и не нужно было излишне напрягать слух, чтобы узнать знакомый до боли взвизг катапульты; «Сокол» выбыл из игры, успев на прощание лишь выматериться, а в наушниках шлемофона всплеснулась какофония помех и лишь спустя несколько секунд раздался чужой гортанный голос, слегка искажающий классическую космолингву:

– Говорит Мураками, говорит Мураками! «Кондоры», делай, как я!

Команда шла открытым текстом, без кода, без позывных, и это означало, что дела противника действительно хуже некуда…

– «Кондоры», за мной! Помни Аламо!

«Кондоры» делали, как он. Разрозненные, окруженные стенами пламени глыбы металла подтягивались одна к другой — три, пять, девять, а вот и десятая! — выстраиваясь в боевую колонну. Впервые в жизни, если не считать учебных лент, Андрей видел вблизи так много «Саламандр».

Вызов Далеких Братьев Дархая был принят Большими Друзьями Бессмертного Владыки…

Придет время, и этот бой будет единогласно признан классическим, проанализирован до мельчайших подробностей и включен в обязательную программу танковых академий Дархая. Седовласые преподаватели, обремененные килограммами орденов, тщательно разберут все: и кастовую самоуверенность начальника Генштаба, и косность аристократических доктрин ведения боя, и свойственную истинным самородкам мудрую дерзость Любимого и Родного.

Они переведут на сухой язык формул вдохновенное мужество пехоты и самоубийственную жертвенность дархайских артиллеристов и сойдутся во мнении, что только ужас дал остаткам деморализованных полосатых дивизий силы вырваться из гибельного мешка.

Ужас — и надежное прикрытие пятидесяти «Саламандр».

Но «Саламандрам» отступать было уже некуда…

Впрочем, Андрей и шедшие за ним не догадывались, что творят шедевр. После сводящего с ума лобового удара, после полуторачасовой мясорубки из полусотни «Саламандр» и пятидесяти «Т-340» осталось соответственно одна и четыре — остальные бестолковыми грудами истекающего дымом металла громоздились на пепельном прогаре поля, и водители их, прихрамывая, убредали подальше, торопясь найти укрытие от случайных выстрелов…

Работа была выполнена, и догонять прорвавшегося счастливчика не имело ни смысла, ни надобности: танки Братьев Дархая вошли в Кай-Лаон.

Когда Андрей остановил машину на центральной площади поселения, там уже копошилась пехота, судя по испачканным, но не рваным комбинезонам — из утренних пополнений. Три щуплых женских тела слегка раскачивались на ветвях гигантского, немного опаленного баньяна. Андрей не без труда разобрал скоропись на табличке, прибитой к стволу: «Оранжевые подстилки». Менее всего эти обезображенные смертью крестьянки были похожи на сытых обозных шлюх…

Чуть поодаль даоченг, почти мальчик на вид, с непостижимым удовлетворением наблюдал, как высокий сутуловатый крестьянин избивает увесистой дубиной немолодого лысеющего человека в слежавшейся оранжевой накидке. Увечная правая рука не позволяла крестьянину бить в полную силу; он неловко работал левой, но у избиваемого уже не было сил уворачиваться, он стоял на коленях, прикрывая голову, и хрипло вскрикивал при очередном ударе. Изредка калека посматривал на даоченга, и тот ободряюще кивал.

Нельзя было вмешиваться; внутренние дела есть внутренние дела, в инструкциях это подчеркивалось не менее десятка раз, и невозможно было не вмешаться — вопреки всяким инструкциям!

– Даоченг! — отчего-то враз осипшим голосом крикнул Андрей.

Подросток со сдержанным достоинством повернулся.

– Даоченг А Ладжок слушает тебя, Далекий Брат Дархая.

– Что здесь происходит, даоченг?

А Ладжок скромно пожал плечами.

– Разве Далекий Брат не видит? Народ гневается. — Заметив, что Ладжок отвлекся, крестьянин опустил палку и замер в нерешительности. — А ну-ка, брат борец, скажи-ка, хотел бы ты, чтобы наши женщины рожали полосатых ублюдков? Ни одна истинная дочь Свободного Дархая не отдаст себя этой мрази живой, ведь это так, а, брат-борец?

Даоченг тепло улыбнулся Андрею.

– Видите ли, Далекий Брат, я здесь, собственно, и ни при чем. Воля народа есть воля народа, а единство народа и его армии священно. Продолжай, брат борец!

Калека взметнул палку над лысой головой дхаи.

– Стой! — Андрей перехватил тонкую жилистую руку, и крестьянин пронзительно взвизгнул. — Но, даоченг, ведь это же старик!

А Ладжок пожал плечами, неспешно приблизился почти вплотную и снизу вверх поглядел в глаза Андрею.

– Когда Вождь, Любимый и Родной, вручал мне эти нашивки, он сказал: «Народ не любит угнетателей». Именно так он сказал… Думаю, тебя уже ждут в штабе, Далекий Брат!

В штабе лейтенанта Аршакуни никто не ждал.

А у покосившихся дверей, на ступеньке ветхой лесенки, безутешно рыдала маленькая девочка, чем-то очень похожая на злосчастного дархайца в слежавшейся накидке.

На ломаном дархи Андрей спросил:

– Я могу тебе помочь?

Девчушка не подняла головы. Присев, Андрей повторил вопрос. Девочка заплакала навзрыд. Своей сестре в таких случаях Андрей давал конфеты. Это было самое большее и, пожалуй, единственное, что он мог сделать сейчас. Но конфеты, даже самые завалящие карамельки, остались дома…

Далекий Брат расстегнул планшет и протянул девочке свой дневной паек — две пачки галет и упаковку сушеного ла в серой обертке из скверной бумаги, украшенной расплывчатыми профилями Любимого и Родного и Тигра-с-Горы.

Девочка подняла глаза, всхлипнула и спросила:

– Дядя, а почему ты плачешь?

Тяжело-тяжело, совсем по-взрослому, вздохнула.

– У тебя кого-нибудь убили?

ОМГА сообщает:

…Обвинения, предъявленные инспектором Рамосом, отвергнуты Большим Жюри как бездоказательные по причине отсутствия обещанных инспектором уличающих документов. Господин Пак Сун Вон освобожден из-под домашнего ареста. По заявлению его адвокатов встречный иск Арпаду Рамосу предъявлен не будет по соображениям гуманного характера. «Больных следует лечить», — заявил господин эль-Шарафи.

…В работе Конференции по проблемам использования боэция (Порт-Робеспьер) объявлен двухнедельный перерыв.

…Папа Вселенский Сильвестр XVI в беседе с нашим корреспондентом категорически опроверг измышления врагов Единой Церкви, утверждающих, что на планете Авиньон в психиатрической лечебнице при монастыре Блаженнейшего Абу-Ромуальда Бар-Харикришна якобы томится Его Святейшество в бозе почивший папа Бенедикт XXVII.

…Массовые братания армии и мирного населения в истекшие сутки происходили на Дархае в районе населенного пункта Кай-Лаон. Таковы реальные плоды конструктивного курса на национальное примирение, предложенного дархайским властям экспертными группами великих держав.