Дон Кихот с ядерным чемоданчиком - Белохвостов Денис - Страница 6

–Пыльный город, такое редко бывает, – скороговоркой, как бы оправдываясь стал объяснять Глеб, – не каждый год, только когда быстро и сильно теплеет как сейчас. Это всего два-три дня продолжается, потом трава начинает расти и дворники убираются и уже не совсем то, все изменяется, начинается обычная весна. А сейчас, посмотри, все в пыли, она осталась от растаявшего снега.

Она начала медленно оглядываться по сторонам и только сейчас заметила непривычное состояние окружающей природы. Теплый, почти летний ветерок и в тоже время голые зимние деревья. Пыльная, сухая земля со старой прошлогодней травой и черными сухими листьями. Она и сама чувствовала особенность этой весны, но Глеб это объяснил словами. Поэтому Нелева из чистой вредности возразила ему.

–Летом тоже пыль бывает, – как можно равнодушнее произнесла она.

–Летом пыль другая, – уже медленнее ответил Глеб, – летом пыль в воздухе. А сейчас она на земле. Видишь? Трава, дома, асфальт – все в этой пыли. Это ненадолго, и красиво. Как бы временная пустота, смерть прошла, а жизнь еще не наступила.

–А ты Брусникин – поэт, – ехидно поддела его Нелева. Она твердо решила сразу как только придет домой – бросит сумку и пойдет гулять. Ей захотелось получше запомнить этот Пыльный город. Порадоваться ему в одиночестве, чтобы никто не заметил ее радости и не высмеял ее, как она сделала это сейчас, посмеявшись над Глебом.

–Я военный специалист! – резко ответил Глеб и быстрым шагом устремился вперед.

–Ладно, – примирительно и вроде небрежно сказала Нелева, поспешив за ним, она чувствовала, что поступила неправильно, – не обижайся. Ты это хорошо придумал – Пыльный город.

Глеб на это ничего не ответил, но теперь больше не смотрел по сторонам, а только себе под ноги.

–А какой город будет, когда Пыльный Город исчезнет? – осторожно, чтобы не выдать своей заинтересованности спросила Ленка, искоса поглядев на него.

–Дымный, – коротко ответил Глеб, его обида успела пройти, и он все же пояснил, – начнут сухую прошлогоднюю траву жечь и вообще костры из всякого хлама, который за зиму накопился.

–А потом?

–Не знаю, – пожал плечами Глеб, снова замыкаясь в себя и своих мыслях о ракетах и ядерной войне.

–Наверно весенний, – предположила Нелева и тут же с иронией добавила, – а после твоей ядерной войны какой город будет?

–Никакого, – спокойно ответил Глеб, – после – вообще ничего не будет, кроме радиоактивной пустыни.

Идя дальше они не больше не разговаривали. Ленка думала о Пыльном городе и предстоящей прогулке – планируя куда конкретно она пойдет, а Глеб, как ни странно о том же, но с другой стороны – что Пыльный город скоро исчезнет, как мираж и долго еще не появиться. Они дошли до перекрестка и тут разминулись. Глебу жил в доме прямо, а Ленка – направо. «Странно, вот разминулись сегодня и даже не сказали „пока“ друг другу, а завтра может война начаться и ведь больше тогда не увидимся, полчаса и вокруг ничего и никого не останется. Я ее даже предупредить не успею в случае ядерного нападения или если сам отдам приказ о запуске. Бункер же автоматически блокируется», – эта мысль как-то сама собой пришла в голову. Теперь преддверие ядерной войны для стало Брусникина реальностью, а не выдумкой или фантазией. Второй, ирреальный мир окончательно перетянул его в себя.

Спал Глеб теперь все хуже и хуже. Настало время ночных кошмаров. Во сне он переживал ядерное нападение, тщетно пытался запустить ракеты и это у него постоянно не получалось. Причины в каждом сне были разные, иногда монитор выдавал сообщения об ошибке в программе, иногда не срабатывал ключ, но чаще всего, когда все уже было сделано и оставалось нажать красную кнопку – он не мог этого сделать. Не мог и все. Однажды утром после очередного такого страшного сна, Глеб утром, вместо школы, пошел в подвал и проверил всю цепочку запуска, все узлы работали исправно. И все же навязчивый страх не покидал его. У него появились темные круги под глазами, в школе он ходил все время сонным, а на уроках отвечал невпопад. Родители списывали все на весенний авитаминоз и переходный возраст, которые как они считали вот-вот должен был начаться. Отчасти они были правы.

Через пару дней после майских праздников, Глеб заснул прямо на уроке алгебры. Этот урок стоял в расписании последним, после него все шестиклассники отправлялись домой. Кабинет алгебры был в этот день занят старшеклассниками, они писали городскую контрольную, и урок учительница решила провести в музыкальном классе, где сейчас никто не занимался. От остальных школьных помещений он отличался тем, что в нем стоял рояль. Старый, немного расстроенный, но все же выдававший под неопытными детскими пальцами набранную мелодию. Больше на нем никто не играл – учителя музыки в школе давно никто не видел. Эта вакансия пустовала еще с прошлого года, и урок музыки вел обычно кто-нибудь из свободных учителей. Ни на одном музыкальном инструменте они играть не умели, нотной грамоты тоже не знали. И поэтому уроки музыки сводились в лучшем случае к прослушиванию пластинок на стареньком проигрывателе, а в худшем – к нудному записыванию биографий музыкальных классиков. К роялю подходили и играли обычно на переменах перед уроком кто-нибудь из девочек, посещающих музыкальную школу. До этого дня Глебу было на всю эту музыку плевать. Слуха у него не имелось «по определению», как сказал отец, и хоть дома у него стоял кассетник, в комнате он выполнял чисто декоративную функцию. Музыки Глеб не любил вообще, никакой. В этот день он сам не заметил как задремал. В последнее время такие незаметные переходы из реальности в мир зыбких миражей с ним случалось очень часто. Дрема в какой-то степени заменяла ему спокойный сон, которого не хватало по ночам, поэтому он старался садиться на последние парты. Там можно было не беспокоиться, что тебя выдернет из сладкой полудремы окрик учительницы и ты будешь как дурак стоять перед всем классом и хлопать глазами, не зная что ответить на заданный вопрос. Нет, конечно оставалась вероятность, что учительница заметит, что он спит, а не слушает, но на задней парте она была все же меньше. К тому же имея репутацию твердого четверочника, Глеб, недавно решив трудную задачку перед всем классом, мог не опасаться что его неожиданно вызовут к доске. Но на этом уроке все пошло наперекосяк. Его опять вызвали к доске, где он изо всех сил напрягая память и мозги все-таки решил пример из учебника. До конца урока оставалось несколько минут и учительница задала домашнее задание, сказав, что начинать его делать они могут уже прямо сейчас, а сама занялась проверкой тетрадей другого класса. «Ну еще чего! Дома сделаю, сейчас все равно башка не варит», – подумал Глеб и решил прилечь прямо на стулья, благо сидел он один. Свою сумку с учебниками он положил под голову в качестве подушки. В классе этого никто не заметил, кто-то решал упражнение, чтобы дома побольше времени осталось, кто-то просто тихо болтал или играл в морской бой, а учительница уткнулась в тетрадки. Сказалось напряжение последних недель и сегодняшнего дня. Поэтому привычно положив голову на руки и мгновенно задремав Глеб не заметил, как обычная дрема, нечто среднее между сном и явью, постепенно превратилась в сон, привычно ставший кошмаром. Глеб снова увидел себя в бункере, вот уже на мониторе перед ним разворачивается карта вымышленного Континентального Союза, с пометками ракетных баз. Откуда-то издалека раздается школьный звонок. Слышатся неясные голоса. Глеб не может вспомнить происхождение этих голосов, но на мониторе уже включился сигнал оповещения о ракетно-ядерном ударе. Глеб срывает с шеи ключ и пытается засунуть его в замок пульта, но ничего не получается – ключ не подходит. И вдруг кошмар стал таять, отступать. Ключ все еще никак не вставлялся в замочную скважину, когда раздались тихие спокойные звуки рояля. Потом исчезли страх и напряжение. Медленная красивая мелодия словно прогнала их прочь, как морская волна сметает мусор с берега. Последним исчез уже не страшный, и ставший каким-то нереальным, бункер. Глеб теперь стоял на высоком балконе. Вокруг него туманный, но теплый день, а перед ним раскинулся желтый осенний лес. Стало невыразимо хорошо и спокойно. Картина перед глазами снова сменилась. Вот он идет по улице и с кем-то разговаривает. Глеб поворачивает голову и видит что это Нелева. Она смеется и о чем-то ему рассказывает. На ней обычная школьная форма – коричневое платье и черный фартук, а Глеб одет в рубашку с эмблемами и зеленый офицерский галстук. Но сейчас он почему-то стесняется своей формы, которой раньше гордился. Кажется что все прохожие должны на него обращать внимание. Он думает что надо бы ее снять, но не пойдешь же по улице полуголым, хоть вроде лето вокруг и жарко. Глеб уже расслабился, наплевав на все приличия, и начал расстегивать пуговицы, как неожиданно проснулся. Он лежал на стульях в душном и пыльном после занятий классе, под головой у него была его школьная сумка, но вот музыка осталась и наяву. Еще не до конца придя в себя после сна он одной рукой протирал глаза, а на другой приподнялся над партой. В классе никого не было. А за роялем сидела Нелева и старательно играла. Глеба она не видела, полностью погрузившись в исполнение неизвестной, но прекрасной мелодии. «Вот те раз, уроки закончились, а я и не заметил, – подумал Глеб, останавливая взгляд на Ленке. Тихая мелодия успокаивала и к тому же Глеб не чувствовал себя после этого сна уставшим и напряженным как в последнее время. Нелева не видела его она вся сосредоточилась на игре. Она вся была погружена в мелодию, иногда ее губы шевелились, словно она тихо подпевала сама себе. А иногда немножко улыбалась одними уголками губ. Ее лицо в этот момент становилось необычно добрым и ласковым. Глеб неотрывно смотрел на нее. „Странно, вот она играет сейчас так здорово, и сама такая красивая, а я раньше не замечал“, – размышлял он. Тем временем Ленка сыграла окончание и тут заметила что в классе она не одна. Улыбка мгновенно исчезла, и она строго и немного презрительно посмотрела на Глеба. Словно он застал ее за чем-то постыдным.