Жангада - Верн Жюль Габриэль - Страница 34

— Берегитесь, Жоам Гарраль! — снова пригрозил ему Торрес, который еще не верил, что его гнусное вымогательство провалилось.

Жоам Гарраль ничего не ответил. Он распахнул дверь на веранду, знаком велел Торресу следовать за ним, и оба направились к середине жангады, где собралась вся семья Гарралей.

Бенито, Маноэль, а за ними остальные встали, сильно встревоженные. Они заметили, что Торрес вышел с угрожающим видом и глаза его горят злобой.

Жоам Гарраль, напротив, вполне владел собой и был почти весел.

Оба остановились против Якиты с детьми. Никто не решался заговорить.

Торрес первый прервал это тягостное молчание, сказав глухим голосом с присущей ему наглостью:

— Последний раз я требую у вас ответа, Жоам Гарраль!

— Слушайте же мой ответ. — И Жоам Гарраль обратился к жене: — Якита, особые обстоятельства вынуждают меня изменить решение, принятое нами относительно свадьбы Миньи и Маноэля.

— Наконец-то! — вскричал Торрес.

Жоам Гарраль, не удостоив его ответом, бросил на авантюриста взгляд, полный глубокого презрения.

Но у Маноэля от волнения чуть не разорвалось сердце. Минья, побледнев как полотно, встала и шагнула к матери, как бы ища у нее защиты, а Якита раскрыла ей объятия.

— Отец! — воскликнул Бенито, становясь между отцом и Торресом. — Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, — громко ответил Жоам Гарраль, — что ждать приезда в Белен, чтобы обвенчать Минью с Маноэлем, слишком долго! Завтра же отец Пассанья обвенчает их здесь, на жангаде, если после разговора со мной Маноэль не захочет отложить свадьбу.

— Ах, что вы, отец!.. — воскликнул молодой человек.

— Подожди называть меня отцом, Маноэль, — промолвил Жоам Гарраль, и в голосе его звучала невыразимая боль.

Торрес стоял скрестив руки и оглядывал всех с беспримерной наглостью.

— Стало быть, это ваше последнее слово? — спросил он, протягивая руку к Жоаму Гарралю.

— Нет, не последнее.

— Что же вы скажете еще?

— Вот что, Торрес. Я здесь хозяин! И вы тотчас, угодно вам или неугодно, покинете жангаду.

— Да, тотчас! — вскричал Бенито. — Или я выкину его за борт!

Торрес пожал плечами.

— Оставьте угрозы, — бросил он. — Они ни к чему. Я и сам хочу немедленно сойти на берег. Но вы еще вспомните обо мне, Жоам Гарраль! Мы снова увидимся с вами, и очень скоро!

— Если это будет зависеть от меня, — ответил Жоам Гарраль, — то, быть может, даже скорее, чем вам бы хотелось. Завтра же я буду у судьи Рибейро, главного судьи провинции, — я предупредил его о моем приезде в Манаус. Если посмеете, приходите туда и вы!

— К судье Рибейро?.. — пробормотал Торрес, явно сбитый с толку.

— Да, к судье Рибейро! — повторил Жоам Гарраль.

Затем он презрительным жестом указал Торресу на пирогу и приказал четырем гребцам немедленно высадить его на ближайшем берегу острова.

И негодяй скрылся наконец.

Вся семья, еще не оправившись от волнения, молча ждала, когда заговорит ее глава. Но тут Фрагозо, не вполне отдавая себе отчет в серьезности положения, со свойственной ему живостью обратился к Жоаму Гарралю:

— Если господин Маноэль обвенчается завтра на жангаде…

— Вы обвенчаетесь одновременно с ним, друг мой, — ласково ответил Жоам Гарраль.

И, сделав знак Маноэлю, он удалился с ним в свою комнату.

Разговор Жоама Гарраля с Маноэлем продолжался около получаса, но всем казалось, что прошла целая вечность, пока дверь снова не отворилась. Маноэль вышел один.

В глазах его сверкала благородная решимость. Подойдя к Яките, он назвал ее матушкой, Минью — своей женой, а Бенито — братом. Затем, повернувшись к Лине и Фрагозо, сказал:

— До завтра! — и ушел.

Теперь он знал все, что произошло между Жоамом Гарралем и Торресом. Узнал он и то, что Жоам Гарраль рассчитывает на поддержку судьи Рибейро, с которым без ведома семьи уже год состоит в переписке, что он разъяснил судье свое дело и убедил его в своей невиновности. Гарраль смело пустился в это путешествие с единственной целью: добиться пересмотра несправедливого обвинения, жертвой которого он стал, и не дать дочери и зятю попасть в такое же ужасное положение, какое ему пришлось так долго терпеть самому.

Да, теперь Маноэль все это знал, он знал также, что Жоам Гарраль, или, вернее, Жоам Дакоста, невиновен, и благодаря своему несчастью этот человек сделался Маноэлю еще дороже.

Но одного он не знал: что существует письменное доказательство невиновности Жоама Гарраля и что оно находится в руках у Торреса. Жоам Гарраль хотел предоставить судье возможность воспользоваться этим доказательством, которое должно было принести ему оправдание, если только Торрес не солгал.

А пока Маноэль сказал, что пойдет к отцу Пассанья и попросит его все приготовить для венчания обеих пар.

Назавтра, 24 августа, за час до начала брачного обряда, большая пирога, отчалив от левого берега, пристала к жангаде.

Двенадцать гребцов быстро пригнали ее из Манауса; в ней сидели полицейские и начальник полиции, который, назвав себя, поднялся на жангаду.

В эту минуту Жоам Гарраль и его близкие, уже в праздничном платье, вышли из дома.

— Где Жоам Гарраль? — спросил начальник полиции.

— Это я, — ответил Жоам Гарраль.

— Жоам Гарраль, — провозгласил начальник полиции, — вас звали раньше Жоам Дакоста! Один человек носил два имени. Вы арестованы!

Услышав эти слова, ошеломленные Якита и Минья замерли, не в силах двинуться с места.

— Мой отец — убийца?! — закричал Бенито и хотел броситься к Жоаму Гарралю.

Но отец знаком приказал ему замолчать.

— Я позволю себе задать только один вопрос, — твердым голосом сказал он, обращаясь к начальнику полиции. — Кто дал приказ о моем аресте? Главный судья Рибейро?

— Нет, — ответил тот, — приказ о немедленном аресте дал его заместитель. У судьи Рибейро вчера вечером был апоплексический удар, а в два часа ночи он умер, не приходя в сознание.

— Умер! — вскричал Жоам Гарраль, которого, казалось, сразило это известие. — Умер!.. Умер!..

Но вскоре он снова поднял голову и обратился к жене и детям:

— Дорогие мои, один судья Рибейро знал, что я невиновен. Его смерть может оказаться роковой для меня, но все же не надо приходить в отчаяние.

Начальник полиции подал знак полицейским, и они подошли, чтобы увести Жоама Гарраля.

— Говорите же, отец! — закричал Бенито, обезумев от горя. — Скажите слово, и мы вас отстоим! Мы готовы силой исправить ужасную ошибку, жертвой которой вы стали!

— Здесь нет ошибки, мой сын. Жоам Гарраль и Жоам Дакоста — одно лицо. Да, я в самом деле Жоам Дакоста. Я, честный человек, из-за судебной ошибки двадцать три года назад был несправедливо приговорен к смерти вместо настоящего преступника. И я клянусь перед богом головой моих детей и их матери в своей полной невиновности!

— Вам запрещены всякие переговоры с вашей семьей, — сказал начальник полиции. — Вы арестованы, Жоам Гарраль, и я должен выполнить приказ со всей строгостью.

Жоам Гарраль движением руки остановил своих близких и потрясенных слуг.

— Пусть свершится людское правосудие, — сказал он, — пока не свершилось правосудие божие.

И, высоко подняв голову, сошел в пирогу.

Воистину казалось, что из всех присутствующих один Жоам Гарраль выдержал, не дрогнув, обрушившийся на него тяжкий удар.