В погоне за метеором - Верн Жюль Габриэль - Страница 24

— Вот так штука! Вот так штука! — бормотал Зефирен Ксирдаль, охваченный сильнейшим волнением.

Он погрузился в размышления, как умел погружаться, сосредоточив на одном пункте все жизненные силы своего организма. Такая сконцентрированная мысль, направленная на разрешение одной задачи, была подобна светящейся кисти, в которой слились воедино все солнечные лучи.

— Это неоспоримо! — произнес он наконец, выражая вслух то, к чему пришел ценой величайшего внутреннего напряжения. — Надо немедленно попробовать.

Зефирен Ксирдаль схватил шляпу, кубарем скатился со своего седьмого этажа и бросился к столяру, мастерская которого находилась на противоположной стороне улицы. В кратких и точных словах он объяснил мастеру, что именно ему нужно — нечто вроде колеса на железной оси с подвешенными к ободу двадцатью семью ковшами, размеры которых он точно указал. Эти подвесные ковши предназначались для соответствующего числа стаканчиков. Стаканчики эти при вращении колеса должны были сохранять вертикальное положение.

Дав все необходимые объяснения и распорядившись, чтобы заказ-был выполнен немедленно, Ксирдаль отправился дальше. Пройдя с полкилометра, он завернул к торговцу химическими препаратами, у которого издавна пользовался доверием и уважением. Здесь Ксирдаль отобрал нужные ему двадцать семь стаканчиков. Приказчик тщательно упаковал, их в плотную бумагу и обвязал прочной веревкой, к которой прикрепил еще удобную деревянную ручку.

Когда все было уложено, Ксирдаль с пакетом в руках уже собрался домой, как вдруг в дверях магазина нос к носу столкнулся с одним из своих немногих друзей, очень знающим бактериологом. Ксирдаль, поглощенный своими мыслями, не заметил бактериолога, но бактериолог заметил Ксирдаля.

— Как? Да это Ксирдаль! — воскликнул он, и губы его сложились в приветливую улыбку. — Вот так встреча!

При звуке знакомого голоса Ксирдаль решился открыть свои большие глаза и узреть внешний мир.

— Как? — повторил он, как эхо. — Марсель Леру?

— Он самый!

— Очень рад вас видеть! Как дела?

— Дела у меня — как у человека, собирающегося сесть в поезд. Таким, каким вы меня видите, с походным мешком за плечами, в который положено три носовых платка и еще кое-какие туалетные принадлежности, я сейчас помчусь на берег моря, где буду целую неделю упиваться свежим воздухом.

— Счастливчик! — сказал Зефирен Ксирдаль.

— От вас самого зависит стать таким же счастливчиком. Потеснившись немного, мы уж как-нибудь вдвоем уместимся в поезде.

— Айв самом деле… — начал Ксирдаль.

— Может быть, вас что-нибудь задерживает в Париже?

— Да нет же.

— Вы ничем особенным не заняты? Не поставили, случайно, какого-нибудь опыта?

Ксирдаль добросовестно порылся в памяти.

— Ровно ничем, — ответил он.

— В таком случае я попробую соблазнить вас. Неделя полного отдыха пойдет вам на пользу… А как хорошо будет вволю поболтать, лежа на песке!

— Уж не говоря о том, — перебил его Ксирдаль, — что это даст мне возможность уяснить вопрос о приливах, который давно меня интересует. Этот вопрос отчасти связан с проблемами общего характера, которыми я сейчас занимаюсь. Я как раз об этом думал, когда встретился с вами, — закончил он трогательно, убежденный, что именно так оно и было.

— Значит, решено?

— Решено!

— Ну, тогда в путь!.. Да, но… наверно, придется забежать к вам домой, а я не знаю, успеем ли мы тогда на поезд…

— Незачем! — с уверенностью ответил Ксирдаль. — У меня при себе все необходимое.

И рассеянный ученый указал глазами на пакет с двадцатью семью стаканчиками.

— Чудесно! — весело воскликнул Марсель Леру.

И оба друга бодрым шагом двинулись по направлению к вокзалу.

— Понимаете, дорогой Леру, я предполагаю, что поверхностное натяжение…

Какая-то пара, попавшаяся им навстречу, принудила собеседников отодвинуться друг от друга, и последние слова утонули в уличном шуме. Зефирен а Ксирдаля такая мелочь смутить не могла, и он спокойно продолжал излагать свою мысль, обращаясь то к одному, то к другому прохожему, у которых это красноречие не могло не вызвать удивления. Но оратор ничего не замечал и продолжал разглагольствовать, бодро рассекая волны парижского людского океана.

А в то время как Ксирдаль, целиком поглощенный своей новой мыслью, широко шагая, спешил к поезду, который должен был увезти его из города, на улице Кассет, в комнате, расположенной в седьмом этаже, безобидный на вид черный ящик продолжал тихо жужжать, металлический рефлектор, как и раньше, отбрасывал лучи голубоватого света, а цилиндр, образовавшийся из пляшущих пылинок, прямой и хрупкий, устремлялся в неведомую даль.

Предоставленная самой себе, машина, которую Ксирдаль, забыв о самом ее существовании, не счел нужным выключить, продолжала свою никем не направляемую таинственную работу.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,

Болид теперь уже был хорошо известен всем. Мысленно во всяком случае его ощупали со всех сторон. Определили его орбиту, скорость, вес, объем, его природу, его сущность. Он не вызывал больше беспокойства, — ведь ему было суждено вечно двигаться по своей траектории. Вполне естественно, что интерес публики к этому недосягаемому метеору, утратившему всякую таинственность, постепенно угас.

В обсерваториях кое-какие астрономы еще изредка бросали беглый взгляд на золотой шар, проплывавший над их головами, но, занятые решением других загадок мироздания, быстро отворачивались от него.

Земля приобрела второго спутника, — вот и все! Золотой ли это спутник, или железный, — не все ли равно ученым, для которых весь мир — просто математическая абстракция?

Приходится пожалеть, что мистер Форсайт и доктор Гьюдельсон не обладали таким душевным спокойствием. Растущее вокруг них равнодушие не способно было успокоить их разгоряченные воображения, и они продолжали наблюдать за болидом — их собственным болидом — со страстью, граничившей с безумием. Стоило появиться метеору, как они уже оказывались на своем посту и замирали, припадая глазом к объективу трубы или телескопа даже и тогда, когда метеор поднимался всего лишь на несколько градусов над горизонтом.

Погода оставалась великолепной и, к сожалению, благоприятствовала их страсти: им удавалось теперь лицезреть метеор раз по двенадцать в сутки. Суждено ли ему свалиться на землю, или нет, но необыкновенные свойства этого метеора делали его единственным в своем роде и предвещали ему вечную» славу. Это сознание еще усиливало болезненное желание соперников, чтобы честь открытия болида была признана не за обоими, а за одним из них.

Тщетно было в таких условиях надеяться на примирение соперников. Даже напротив: непреодолимая стена ненависти с каждым днем вырастала все выше. И миссис Гьюдельсон и Фрэнсис Гордон слишком хорошо это понимали. Фрэнсис Гордон уже не сомневался в том, что дядя будет всеми силами противиться его браку, а миссис Гьюдельсон уже перестала надеяться на покорность мужа, когда наступит долгожданный день. Нечего было обманывать, себя. К отчаянию жениха и невесты, к возмущению мисс Лу и Митс, свадьба, если ей вообще суждено было состояться, отодвигалась на весьма неопределенный, возможно очень отдаленный срок.

Но судьба решила еще больше усложнить положение, и без того достаточно серьезное.

Вечером 11 мая мистер Форсайт, который, по обыкновению, глядел в телескоп, внезапно глухо вскрикнув, отскочил, затем набросал что-то на бумаге и снова вернулся на свое место. Затем он опять отбежал, и такое странное поведение продолжалось до тех пор, пока болид не скрылся за горизонтом.

Мистер Форсайт побледнел как полотно, и дыхание его стало таким прерывистым, что Омикрон, думая, что господин его заболел, бросился к нему на помощь. Но Форсайт, жестом отстранив его, шатаясь, как пьяный, скрылся у себя в кабинете и заперся на ключ.