Необыкновенные приключения экспедиции Барсака - Верн Жюль Габриэль - Страница 22

И вот, когда мы гуляли по Канкану, Морилире и Чумуки останавливаются в двух шагах от хижины, не представлявшей ничего особенного. По случайности, которая, по-видимому, была подстроена, мы оказались перед жилищем знаменитого Кеньелалы. Они снова советуют нам посетить его, мы снова отказываемся. Но они не желают признать своё поражение и непоколебимо возобновляют хвалы почтенному колдуну.

Зачем нужно Морилире и его товарищу Чумуки, чтобы мы пошли к их Кеньелале? Неужели нравы этой страны настолько «просветились», что наши два бездельника получат комиссионные от их феномена? Быть может, они наняты им привлекать клиентов, как венецианские гондольеры заманивают туристов к фабрикантам хрусталя и кружев? Вот довод в пользу господина Барсака!

Два сообщника не унимаются. Они так настаивают, что мы, наконец, уступаем, чтобы только ублаготворите, их. Доставим им это удовольствие, и если они заработают несколько монеток, тем лучше для них.

Мы входим в отвратительную, грязную хижину, куда совсем не проникает свет. Кеньелала стоит посреди своего жилища. После того как он пять минут бил себя в грудь и повторял «ини-тили», что означает «добрый день», он садится на циновку и приглашает нас последовать его примеру.

Он берет горсть мелкого песку, с помощью маленькой метёлки рассыпает его веером. Потом выпрашивает у нас дюжину орехов кола, наполовину красных, наполовину белых, и, бормоча непонятные слова, быстро раскладывает их на песке в виде различных фигур — кругов, квадратов, ромбов, прямоугольников, треугольников, и делает над ними странные знаки, как бы благословляя их. Наконец, он заботливо собирает орехи и протягивает грязную руку, в которую мы кладём плату за предсказание.

Теперь нам остаётся только спрашивать. Он вдохновился. Он будет говорить.

Мы должны предложить ему по очереди несколько вопросов, он без промедления будет отвечать. Когда мы кончаем спрашивать, он говорит, в свою очередь, очень живо и быстро, как человек, знающий своё дело. Они невеселы, предсказания нашего мага! Если мы им поверим, — чего, к счастью, не случится, — мы выйдем из его заведения, полные забот и беспокойства.

Он начинает с меня; я спрашиваю о судьбе того, что для меня всего дороже на свете, — о моих статьях, которые я вам посылаю.

— Скоро, — говорит он мне по-арабски, — никто не будет получать от тебя известий.

Вот так удача! Но волшебник говорит: «Скоро». Значит, за это письмо я могу быть спокоен. Кеньелала переходит к Сен-Берену.

— Ты получишь, — предсказывает он ему, — рану, которая помешает тебе сидеть.

Я думаю о крючках. Он опоздал, старый шут. Он блуждает в прошлом, потёмки которого ему, без сомнения, осветили Морилире и Чумуки.

Теперь очередь мадемуазель Морна.

— Тебя поразит удар в сердце, — произносит Кеньелала.

Ну, ну! Не глупо! Заметьте, он не уточнил, будет ли рана физической или моральной. Я склоняюсь ко второму предположению и подозреваю, что наши два проводника не без греха и тут. Мадемуазель Морна, очевидно, поняла пророка, как и я, потому что она краснеет. Держу пари, что она думает о капитане Марсенее.

Но наш волшебник умолкает, потом смотрит на Барсака с угрожающим видом. Ясно, что нам предстоит самое важное предсказание. Он пророчит:

— За Сикасо я вижу белых. Для вас это — рабство или смерть.

Он очень весел, этот дед.

— Белых? — повторяет мадемуазель Морна. — Вы хотите сказать: чёрных?

— Я говорю: белых, — торжественно подтверждает Кеньелала, который симулирует вдохновение самым забавным образом. — Не переходите за Сикасо. Иначе — рабство или смерть.

Разумеется, мы принимаем предупреждение иронически. Кого этот гадатель хочет уверить, что на французской земле есть достаточно многочисленная группа белых, которая может быть опасной для такой значительной колонны, как наша?

За обедом мы все, не исключая боязливого Бодрьера, много смеялись над этой историей, а потом больше о ней не думали.

Но я думал, и думал очень серьёзно. В конце концов, ложась спать, я пришёл к заключению, что… что… Да вот, судите сами.

Запишем сначала условия задачи.

Существуют два с половиной факта.

Половина факта — это отсутствие Морилире в Тимбо и на последней остановке, перед Канканом.

Два факта — предполагаемое отравление ядом «дунг-коно» и зловещие предсказания чёрного колдуна.

Установив это, будем рассуждать.

Факт первый. Мыслимо ли, чтобы старшина ничтожной деревушки задумал бессмысленный проект атаковать экспедицию, охраняемую двумястами сабель, и это в Сенегамбии, давно уже занятой нашими войсками, в тридцати пяти километрах от Тимбо, где находится значительный французский гарнизон? Нет, это невероятно. Наоборот, это недопустимо, абсолютно недопустимо.

Факт второй. Мыслимо ли, чтобы старый негр, глупый и невежественный, обладал вл*астью читать в будущем? У него нет такой власти, в этом я совершенно убеждён.

Случай с «дунг-коно» достоверен; по меньшей мере, раз мною доказано, что такой проект не мог быть задуман всерьёз, его организовали так, чтобы заставить нас поверить в его реальность.

Верно и то, что Кеньелала, предоставленный самому себе и говорящий наугад, сказал бы нам всё, что угодно; однако он упрямо предсказывал нам рабство или смерть за Сикасо.

Заключение: нас хотят напугать.

Кто? Почему? — спросите вы.

Кто? — Этого я не знаю.

Почему? — Чтобы заставить нас отказаться от путешествия. Мы кого-то стесняем, и этот кто-то не хочет, чтобы мы перешли Сикасо. Теперь о полуфакте Морилире: или он не означает ничего, или, если Сен-Берен не проявил обычной рассеянности, Морилире — сообщник тех, кто пытается остановить наше путешествие. Его настойчивое желание заставить нас побывать у Кеньелалы очень подозрительно, и можно думать, что его подкупили. Надо выяснить этот пункт.

Таковы мои заключения. Будущее покажет, основательны они или нет. Поживём — увидим.

Амедей Флоранс.

В зарослях, день пути от Канкана. 26 декабря. Я добавляю эти строчки к моему позавчерашнему письму, которое Чумуки обязался вам препроводить.

То, что случилось этой ночью, необыкновенно.

Мы покинули Канкан вчера утром, 25 декабря, и после двух больших переходов, сделав в общем около тридцати километров, расположились лагерем в открытом поле. Местность мало населена. Последняя деревня Дьяк-гана осталась в двадцати километрах позади, и пятьдесят километров отделяют нас от ближайшего поселения Сикоро.

В обычный час лагерь спал. Среди ночи мы были внезапно разбужены странным шумом, которого никто из нас не мог объяснить. Это было как бы чудовищное гуденье, похожее на гул паровой машины или, точнее, на жужжанье насекомых, но насекомых гигантских, величиной со слона. По объяснению часовых, необычайный шум донёсся с запада. Сначала очень слабый, он постепенно усиливался. В момент, когда мы выскочили из палаток, он достиг наибольшей силы. Страннее всего, что он доносился до нас сверху, с воздуха, с неба. Причина этого шума находилась над нами. Но какова она была?

Мы напрасно таращим глаза. Невозможно ничего увидеть: густые тучи скрывают луну, и ночь черна, как чернила.

Пока мы бесполезно пытаемся просверлить глазами потёмки, гуденье удаляется к востоку, уменьшается, замирает… Но, прежде чем она окончательно замерло, мы слышим другое, которое к нам доносится с запада. Как и первое, это гуденье увеличивается, достигает максимума, постепенно уменьшается и удаляется на восток.

Лагерь поражён ужасом. Носильщики лежат лицом к земле. Мы все собираемся около капитана Марсенея. Здесь также Чумуки и Тонгане; пожив около белых, они приобрели некоторую силу духа. Напротив, Морилире я не вижу. Без сомнения, он лежит где-нибудь на брюхе и дрожит от страха…

Пять раз рождается ужасающий гул, увеличивается и угасает. Потом ночь возобновляет своё обычное спокойствие и кончается мирно.

Утром, это другое дело: когда начали строить колонну, испуганные негры упрямо отказываются идти. Капитан Марсеней в конце концов урезонивает их, и мы трогаемся в путь с трехчасовым запозданием.