Мэтр Захариус - Верн Жюль Габриэль - Страница 10

Мэтр Захариус, забыв, вероятно, о своем обещании, вернулся в мастерскую. Разуверившись в возможности возвратить к жизни все эти часы, он задумал делать новые. Он забросил починку в принялся доделывать начатые им ранее хрустальные часы, которые были действительно удивительным произведением искусства; но как он ни старался, какие предосторожности ни принимал, употребляя тончайшие инструменты, наилучшие рубины и алмазы, — часы треснули и развалились, как только он начал их заводить.

Старик скрыл этот случай от всех, даже от дочери; но с этой минуты жизнь его стала угасать. Это были уже последние раскачивания маятника, становившиеся все медленнее и медленнее. Казалось, закон тяжести, влияя непосредственно на старика, увлекал его непреодолимо в могилу.

Наконец наступило столь горячо ожидаемое Жерандой воскресенье. Погода была прекрасная, воздух теплый и живительный. Женевские жители наполняли улицы, радуясь возвращению весны. Жеранда под руку со стариком направилась к церкви св. Петра, а Схоластика шла сзади, неся молитвенники. Все смотрели на них с любопытством. Старый часовщик шел послушно, как ребенок, или, вернее, как слепой. Прихожане были видимо поражены, когда увидели его входящим в церковь, и многие даже отшатнулись от него.

Обедня уже началась. Жеранда пошла на свое обычное место и встала на колени в глубоком умилении. Мэтр Захариус остановился рядом с ней.

Служба шла с величавой торжественностью, отвечавшей непоколебимой вере того времени, но старик не верил. Он не просил у Неба милосердия во время скорбных возгласов, не восхвалял небесное величие во время пения «Gloria in excelsis»; чтение Евангелия не отвлекало его от повседневных дум, и он забыл даже присоединиться к общему чтению «Credo». Гордый старик стоял неподвижно, немой и бесчувственный, как статуя; даже в торжественную минуту, когда зазвонил колокольчик, возвещая великое таинство пресуществления, он не наклонил головы и посмотрел в упор на святую жертву, высоко поднятую священником над головами верующих.

Жеранда взглянула на отца, и горькие слезы потекли из ее глаз.

В это время церковные часы пробили половину одиннадцатого. Мэтр Захариус быстро обернулся, взглянув на это еще живое свое произведение. Ему показалось, что часы смотрели пристально на него, что цифры на них горели, точно раскаленные, и что стрелки распространяли электрический свет.

Обедня отошла. По принятому обычаю «Angelus» должен был быть отслужен ровно в двенадцать часов, и все молящиеся не уходили, ожидая, чтобы часы пробили полдень. Через несколько минут молитва должна была вознестись к Пресвятой Деве.

Но вдруг раздался резкий звук. Мэтр Захариус вскрикнул…

Минутная стрелка, дойдя до двенадцати, вдруг остановилась, и часы не пробили…

Жеранда бросилась к отцу, упавшему навзничь; его уже выносили из церкви.

— Это конец! — говорила Жеранда, рыдая.

Мэтра Захариуса принесли домой и уложили в постель в бесчувственном состоянии. Жизнь, казалось, еще витала над его телом, как дымок не совсем погасшей лампы.

Когда он пришел в себя, он увидел наклонившихся над ним Обера с Жерандой. В эту торжественную минуту будущее раскрылось перед ним. Он увидел свою дочь одинокой, без поддержки.

— Сын мой, — сказал он Оберу, — я отдаю тебе мою дочь. — И он поднял руку, благословляя молодых людей у своего ложа смерти.

Но в ту же минуту мэтр Захариус приподнялся. Ему вспомнились слова маленького старичка.

— Я не хочу умирать! — закричал он с озлоблением. — Я не могу умереть! Я, мэтр Захариус, не имею права умереть!.. Книги мои… счета!..

И, прокричав это, он вскочил с постели и бросился к книге, в которой были записаны имена покупщиков и предметы, им проданные.

— Вот, вот!.. — сказал он, — эти железные часы, проданные Питтоначио. Это единственные, которые мне еще не были возвращены. Они существуют! Они ходят! Я разыщу их, буду так ухаживать за ними, что смерть не коснется их!

И он упал без чувств.

Обер в Жеранда, встав на колени около старика, стали молча молиться.