Гектор Сервадак - Верн Жюль Габриэль - Страница 21

Надпись на конверте гласила:

«Адмиралу Фэйрфаксу, первому лорду Адмиралтейства, Соединенное королевство».

Но на горизонте не показывался ни один корабль, и до 18 февраля связь между островом и метрополией все еще не была установлена.

Встав ото сна, бригадир Мэрфи обратился к майору Олифенту со следующими словами:

— Сегодня праздник для каждого, в ком бьется подлинно английское сердце.

— Большой праздник, — подтвердил майор.

— Полагаю, что никакие чрезвычайные обстоятельства не должны помешать двум офицерам и десяти солдатам Соединенного королевства отпраздновать юбилей королевского дома.

— И я так полагаю, — ответил майор Олифент.

— Если ее величество до сих пор не соизволили установить с нами связь, то лишь потому, что ее величество не сочли это уместным.

— Именно так, сэр.

— Не угодно ли бокал портвейна, майор?

— С удовольствием, сэр.

И, словно созданное для англичан, вино полилось рекой в разверстые уста британцев, именуемые на лондонском жаргоне «ловушкой для картофеля»; однако уста эти с тем же основанием можно было назвать «устьем портвейна», подобно тому, как говорят, например, — «устье Роны».

— А теперь, — произнес бригадир, — пора произвести торжественный салют согласно уставу.

— Согласно уставу, — повторил майор.

На зов офицеров явился капрал Пим с еще не обсохшими от утреннего бренди губами.

— Капрал Пим, — начал бригадир, — сегодня у нас восемнадцатое февраля, если придерживаться доброго британского летоисчисления, а его должны придерживаться все истые англичане.

— Так точно, ваша честь, — ответил капрал.

— Сегодня, стало быть, юбилей королевского дома.

Капрал вытянулся и отдал честь.

— Капрал Пим, — продолжал бригадир, — приказываю произвести пушечный салют, дав двадцать один выстрел.

— Слушаюсь, ваша честь.

— Да вот еще что, капрал, — добавил бригадир, — присмотрите по возможности, чтобы ни у кого из канониров не оторвало руку!

— По возможности, ваша честь, — ответил капрал, не желая брать на себя больше, чем положено.

Из множества орудий, которые прежде защищали форт, осталась только двухсотсемидесятимиллиметровая пушка, заряжавшаяся с дула. Это была огромная махина, и, хотя обычно салют производили из пушек меньшего калибра, на сей раз пришлось пустить ее в ход как последнее орудие, представлявшее всю артиллерию острова.

Отдав распоряжение орудийной прислуге, капрал Пим отправился в блиндированный редут с косой бойницей, где стояла пушка. Сюда поднесли порох в количестве, потребном для двадцати одного выстрела. Само собой разумеется, стрелять должны были холостыми зарядами.

На церемонию явились бригадир Мэрфи и майор Олифент в парадной форме и в шляпах с плюмажем.

Пушку зарядили по всем правилам, предписываемым «Руководством для артиллериста», и загремел праздничный салют.

После каждого выстрела Пим, как ему было приказано, проверял, закрыт ли запал в пушке, чтобы она не выстрелила раньше времени и не обратила руку канонира в метательный снаряд, как то нередко случается на парадах. Но на сей раз обошлось без происшествий.

Нужно, однако, заметить, что сейчас при уменьшившейся плотности воздуха, выделившиеся из пушечного жерла газы вызвали более слабое сотрясение, чем шесть недель тому назад, отчего и выстрел прогремел не столь оглушительно, как обычно. Офицеры остались недовольны. Скалистые ущелья больше не откликались многозвучным эхом, превращая сухой треск выстрела в раскаты грома. Не слышно было того мощного гула, который прежде в неразреженном воздухе разносился далеко кругом. Разумеется, самолюбие английских офицеров, готовившихся достойным образом отметить юбилей королевского дома, было несколько уязвлено.

Один за другим раздались двадцать выстрелов.

Когда канонир хотел зарядить пушку в двадцать первый раз, бригадир Мэрфи жестом остановил его.

— Возьмите-ка боевой снаряд, — сказал он. — Любопытно посмотреть, какова будет сейчас дальнобойность.

— Это будет испытанием орудия, — подхватил майор. — Вы поняли, капрал?

— Слушаюсь, ваша честь, — ответил капрал Пим.

Солдат подкатил на тачке снаряд весом не менее двухсот фунтов, обладающий дальностью полета около двух лье.

Наблюдая в подзорную трубу за полетом такого ядра, можно было легко проследить место его падения в море и сделать приблизительный расчет дальнобойности огромного орудия в новых условиях.

Пушку зарядили, установили ствол под углом в сорок два градуса, чтобы увеличить траекторию полета ядра, майор скомандовал, и раздался выстрел.

— Святой Георгий! — вскричал бригадир.

— Святой Георгий! — воскликнул майор.

Оба возгласа прозвучали одновременно. Оба офицера застыли, разинув рты и не веря своим глазам.

Проследить полет снаряда, на который сила притяжения теперь влияла гораздо меньше, чем на земной поверхности, оказалось невозможным. Даже через подзорную трубу нельзя было установить место падения снаряда. Значит, он явно перелетел линию горизонта.

— Свыше трех лье! — сказал бригадир.

— Свыше… м-да… конечно! — ответил майор.

И вдруг, или то был обман слуха? Едва смолк грохот английского орудия, с моря донесся гул ответного залпа.

Офицеры и солдаты насторожились, напряженно прислушиваясь.

С той же стороны раздались еще три выстрела кряду.

— Корабль! — воскликнул бригадир. — И если корабль, то только английский!

Через полчаса на горизонте показалось двухмачтовое судно.

— Англия идет к нам! — провозгласил бригадир Мэрфи с видом человека, предсказания которого сбылись.

— Она узнала голос родной пушки! — ответил майор Олифент.

— Надеюсь, ядро не угодило в корабль, — пробормотал про себя капрал Пим.

А еще через полчаса уже был отчетливо виден корпус корабля. По небу полосой стлался черный дым, из чего явствовало, что это идет паровое судно. Вскоре англичане увидели шкуну, которая приближалась на всех парах, явно собираясь пристать к берегу. На гафеле развевался флаг, но различить его цвета было еще трудно.

Мэрфи и Олифент не отрывали глаз от подзорных труб и жадно следили за шкуной, готовясь приветствовать британский флаг.

Вдруг обе подзорные трубы, как по команде, разом опустились, и оба офицера с недоумением уставились друг на друга.

— Русский флаг!

Действительно, на гафеле шкуны реял морской флаг Российской империи: белое полотнище, разделенное синим крестом на четыре поля.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,

свидетельствующая о наличии некоторой напряженности в международных отношениях и кончающаяся географическим открытием обескураживающего свойства

Шкуна быстро подошла к острову, и англичане прочли на корабле ее название: «Добрыня».

На южном берегу островка, за скалами, лежала маленькая бухта, в которой не уместились бы в ряд и четыре рыбачьи лодки, но шкуне она вполне могла служить надежной гаванью, пока не начнется южный или западный ветер. Итак, шкуна вошла в бухту, бросила якорь, и четырехвесельная шлюпка вскоре доставила на берег графа Тимашева и капитана Сервадака.

Бригадир Мэрфи и майор Олифент со спесивым и чопорным видом поджидали их, храня горделивое молчание.

Первым его нарушил пылкий француз Гектор Сервадак.

— Слава богу, господа, — воскликнул он, — кроме нас, уцелели еще люди, и мы счастливы, что можем пожать руку нашим ближним!

Английские офицеры не пошевелились и не сделали ни шагу навстречу.

— Скажите скорее, — продолжал Гектор Сервадак, не замечая величавой неприступности британцев, — есть ли у вас сведения о Франции, России, Англии, Европе? Знаете ли вы, каковы размеры бедствия? Установили ли связь с родиной? Есть ли у вас…

— С кем имеем честь? — произнес бригадир Мэрфи, повернувшись к капитану Сервадаку ровно настолько, насколько это позволяло его достоинство.

— Ах, да, — сказал Сервадак, чуть заметно пожав плечами, — мы ведь еще не представились друг другу.