Драма в воздухе - Верн Жюль Габриэль - Страница 2

Между тем стало прохладнее.

— Я готов сделать для вас все что угодно, дорогой хозяин, — заявил мой спутник. — Если вам холодно, я сниму свой плащ и отдам его вам.

— Благодарю вас, — сухо ответил я.

— Экий вы! Необходимость — мать закона. Протяните мне руку, ведь я ваш соотечественник: вы можете многому от меня научиться, и я уверен, что вы скоро простите мне мою выходку.

Ни слова не говоря, я уселся на противоположном конце гондолы. Молодой человек вынул из кармана своего плаща объемистую тетрадь. Это был трактат по аэронавтике.

— У меня имеется весьма любопытная коллекция рисунков и карикатур на тему о нашем увлечении воздухоплаванием. Сколько восторгов и насмешек вызвало это замечательное открытие! К счастью, уже позади те времена, когда братья Монгольфьер пытались создать искусственные облака из водяных паров и получать газ, содержащий электричество, путем сжигания мокрой соломы и мелкорубленой шерсти.

— Вы, что же, хотите преуменьшить заслуги первых воздухоплавателей? — спросил я, невольно вовлеченный в беседу. — Разве не замечательная у них была цель? Доказать на своем опыте, что можно подниматься на воздух!

— Полноте, сударь! Кто отрицает значение первых воздухоплавателей! Требовалось огромное мужество, чтобы подниматься на таких ненадежных шарах, наполненных подогретым воздухом! Но позвольте вас спросить: далеко ли шагнула вперед наука воздухоплавания со времени полетов Бланшара, другими словами — почти за столетие? Взгляните-ка сюда, сударь!

Незнакомец вынул из папки рисунок.

— Вот, — сказал он, — первое путешествие по воздуху, предпринятое Пилатром де Розье и маркизом д'Арландом через четыре месяца после изобретения воздушного шара. Людовик Шестнадцатый не отпускал их в этот полет. Первыми воздухоплавателями должны были стать два приговоренных к смерти преступника. Это возмутило Пилатра де Розье, и он правдами и неправдами добился разрешения на полет. Тогда еще не была изобретена круглая площадка, окруженная бортами, в которой так удобно лежать под шаром. Аэронавтам приходилось неподвижно сидеть на противоположных концах площадки, которая вся была завалена сырой соломой. Под отверстием шара подвешивалась жаровня. Когда воздухоплаватели хотели взлететь, они подбрасывали в жаровню солому, рискуя при этом спалить весь аппарат. Подъемная сила шара возрастала, когда он наполнялся нагретым воздухом. Двадцать первого ноября тысяча семьсот восемьдесят третьего года отважные воздухоплаватели поднялись из парка Мюэтт, предоставленного дофином в их распоряжение. Аэростат величественно взмыл в высоту, некоторое время летел вдоль Лебединого острова, затем пролетел близ заставы Конференции. Потом, проплыв между куполом Дома инвалидов и Военным училищем, он стал приближаться к церкви св. Сульпиция. Тут аэронавты усилили огонь, пролетели над бульваром и спустились за заставой Анфер. Когда шар коснулся земли, из него вышел воздух, и пустой мешок, распластавшись, накрыл Пилатра де Розье, которого несколько мгновений не было видно.

— Дурное предзнаменование! — воскликнул я, невольно заинтересовавшись подробностями, столь близко меня касавшимися.

— Да, это предвещало катастрофу, в результате которой и погиб этот бедняга! — грустно промолвил незнакомец. — Ну, а вам не случалось терпеть аварию?

— Ни разу.

— Да что там говорить! Несчастья обрушиваются на нас и без всяких предзнаменований, — прибавил мои спутник.

Некоторое время он сидел молча.

Между тем мы направлялись к югу. Франкфурт уже давно исчез из поля нашего зрения.

— Мне кажется, надвигается гроза, — сказал молодой человек.

— Мы успеем спуститься до грозы, — ответил я.

— Зачем? Куда лучше подняться еще выше — тогда уж мы наверняка от нее уйдем.

И еще два мешка с балластом полетели за борт.

Шар стал быстро подниматься и остановился на высоте тысячи двухсот метров. Значительно похолодало. Но все же солнечные лучи, нагревая оболочку шара, вызывали расширение находящегося в ней газа, и его подъемная сила возрастала.

— Не бойтесь, — сказал незнакомец. — Человек может дышать даже на высоте трех тысяч пятисот сажен. Но я просил бы вас предоставить мне управление шаром.

Я хотел было встать, но сильная рука удержала меня, придавив к сиденью.

— Кто вы такой? — спросил я.

— Вы хотите знать мое имя? На что оно вам?

— Скажите, как вас зовут!

— Можете звать меня Геростратом или Эмпедоклом, — как вам больше нравится.

Такой ответ не обещал ничего хорошего. Да и вообще хладнокровие незнакомца мне казалось странным, и я не без тревоги задавал себе вопрос: с кем я имею дело?

— Сударь, — заговорил он снова, — со времен физика Шарля не изобретено решительно ничего нового. Через четыре месяца после изобретения аэростатов этот талантливый человек изобрел клапан, дающий возможность выпускать газ, когда шар переполнен или когда надо опуститься, гондолу, сидя в которой так легко управлять аппаратом, сетку, которая обтягивает шар, причем тяжесть гондолы распределяется равномерно по всей его поверхности. Он применил также балласт, позволяющий регулировать подъем и выбирать место спуска, стал пропитывать оболочку каучуковым составом, что сделало ее непроницаемой; стал применять барометр, чтобы определить, на какую высоту поднялся аэростат. Наконец, Шарль стал первый надувать шар водородом; этот газ в четырнадцать раз легче воздуха и позволяет подняться в самые высокие слои атмосферы; вдобавок, пользуясь водородом, можно не бояться, что аппарат загорится в воздухе. Первого декабря тысяча семьсот восемьдесят третьего года трехтысячная толпа собралась возле Тюильри. Шарль удачно поднялся. Солдаты дворцового караула отдали ему честь. Он пролетел девять лье, причем управлял своим шаром с искусством, непревзойденным и современными воздухоплавателями. Король пожаловал ему пенсию в две тысячи ливров, так как в те времена, сударь, открытия еще поощрялись.

Я заметил, что мой собеседник начинает проявлять беспокойство.

— Да, сударь, — продолжал он, — изучая этот вопрос, я убедился, что уже первые аэронавты умели управлять своими шарами. Не будем говорить о Бланшаре, которому я не слишком склонен доверять. Назовем хотя бы Гитона де Морво, который при помощи весел и руля заставлял свой аппарат двигаться в желаемом направлении; затем господина Жюльена, парижского часовщика, который не так давно проделал на Ипподроме весьма убедительные опыты: его воздушный аппарат удлиненной формы благодаря особому механизму двигался против ветра. Наконец, господин Петэн создал конструкцию из четырех соединенных вместе шаров; он надеется с помощью горизонтально установленных парусов изменять направление полета. Правда, в последнее время подняли вопрос о двигателях, преодолевающих сопротивление воздуха, — таких, как гребной винт. Но этот винт, вращаясь в воздухе, не даст нужного эффекта. Да будет вам известно, сударь, что я изобрел единственно возможный способ управления воздушным шаром, но ни одна академия не пришла мне на помощь, мои подписные листы так и остались незаполненными, и ни одно правительство не захотело меня выслушать! Чудовищно!

Незнакомец делал резкие движения, отчаянно жестикулируя, гондола сильно раскачивалась. Мне стоило немалого труда его успокоить.

Тем временем наш аэростат попал в довольно быстрое воздушное течение, и мы продвигались к югу на высоте полутора тысяч метров.

— Под нами Дармштадт, — сказал мой спутник, нагибаясь над бортом гондолы. — Видите вы его цитадель? Ее не так-то легко разглядеть, правда? Иначе и быть не может: надвигается гроза, и в знойном воздухе очертания предметов колеблются и расплываются; только опытный глаз может распознавать местность.

— Вы уверены, что это Дармштадт? — спросил я.

— Не сомневаюсь. Мы в шести лье от Франкфурта.

— В таком случае нужно спускаться.

— Спускаться! Уж не собираетесь ли вы садиться вот на те колокольни? — насмешливо спросил незнакомец.

— Я имею в виду окрестности города.