Дорога во Францию - Верн Жюль Габриэль - Страница 10

– А то, что вас отметили идущим по Цербстской дороге.

– Это объясняется кругом, который я сделал.

По-видимому, за мной следили, и шпионом, конечно, был хозяин постоялого двора Эквенде. Он ведь видел, как я пришел в то время, как сестра ожидала меня на дороге. В общем, было как нельзя более ясно, что Калькрейт хочет выудить кое-какие сведения насчет Франции, ввиду чего я насторожился более, чем когда-либо.

Калькрейт продолжал:

– Стало быть, вы не встретили немцев со стороны Тионвилля?

– Нет.

– И вам ничего не известно о генерале Дюмурье?

– Ничего.

– Ни о движении французских войск, собранных на границе?

– Нет.

Тут выражение лица Калькрейта изменилось, и голос его стал повелительным.

– Берегитесь, господин Дельпьер! – сказал он.

– Чего? – осведомился я.

– Настоящее время неблагоприятно для иностранцев в Германии, особенно для французов; нам не нравится, когда приходят смотреть, что у нас делается!..

– Но вы не прочь узнать о том, что делается у других? Я не шпион, сударь!

– Тем лучше для вас, – отвечал Калькрейт угрожающим тоном. – Я буду следить за вами. Вы – француз, уже посетили французскую семью, остановились в доме Келлер, сохранившем связи с Францией. При существующих обстоятельствах этого достаточно, чтобы находиться под подозрением.

– Разве я не имел права приехать в Бельцинген?

– Полное.

– Разве Германия и Франция воюют между собой?

– Нет еще. Скажите, господин Дельпьер, у вас, кажется, хорошее зрение?

– Превосходное!

– Ну так я бы вам советовал не слишком пользоваться им.

– Это почему?

– Потому что когда смотрят, – видят, а когда видят, – является желание рассказать о виденном!

– Еще раз повторяю, господин Калькрейт: я не шпион.

– А я еще раз повторяю вам: тем лучше для вас, а то…!

– А то что?..

– Я должен буду вас препроводить обратно через границу, если, впрочем…

– Впрочем?..

– Если мы, чтобы избавить вас от утомительного путешествия, не найдем нужным обеспечить вас жилищем и содержанием на более или менее продолжительное время!

С этими словами Калькрейт жестом дал мне понять, что я могу выйти, причем на этот раз рука его сжалась в кулак. Не имея ни малейшего желания дольше сидеть в этой полицейской канцелярии, я круто повернулся, сделав это, пожалуй, слишком по-солдатски, что, по всей вероятности, не ускользнуло от внимания Калькрейта.

Я вернулся в дом госпожи Келлер. Теперь я уже был предупрежден: меня не выпустят из виду.

Жан ждал меня. Я ему передал подробно свой разговор с Калькрейтом и сообщил о том, что мне угрожает.

– Это меня ничуть не удивляет, – заметил Жан, – и вы еще не развязались с прусской полицией! Не только для вас, Наталис, но и для нас я ожидаю в будущем больших осложнений.

Глава восьмая

Между тем в работе и прогулках время проходило очень приятно. Мой юный учитель имел возможность убедиться в моих успехах. Гласные уже крепко засели в моей голове, и мы принялись за согласные, причем некоторые из них заставили меня порядочно потрудиться, особенно последние; но тем не менее дело шло на лад, и я уже должен был скоро научиться составлять слова. Кажется, у меня были хорошие способности… для тридцати одного года!

О Калькрейте больше ничего не было слышно, и в канцелярию меня вторично не вызывали. Все-таки за нами, по всей вероятности, шпионили, в особенности за вашим покорным слугой, хотя мой образ жизни и не давал никакого повода к подозрению; ввиду этого я полагал, что дело ограничится сделанным мне предостережением, и начальник полиции не станет заботиться ни о моей квартире, ни о выдворении меня на родину.

В течение следующей недели Жан должен был отлучиться на несколько дней в Берлин из-за своего пресловутого процесса. Он хотел покончить с ним во что бы то ни стало, так как этого требовали обстоятельства. Как его примут в Берлине? Не вернется ли он обратно, даже не добившись назначения срока судебного решения? Не стараются ли там выиграть время? Это последнее предположение было весьма возможно.

По совету Ирмы, я, во время отсутствия господина Жана, взялся наблюдать за поведением Франца фон Граверта. Впрочем, так как Марта выходила из дому только раз, в церковь, то ей не пришлось встречаться с лейтенантом. Он по нескольку раз в день показывался около дома господина де Лоране, то прогуливаясь пешком и щеголевато поскрипывая сапогами, то гарцуя на лошади, – таком же великолепном животном, как и его хозяин. Но всегда в этих случаях решетки и двери дома бывали заперты… Воображаю, как он бесился! Благодаря всему этому, надо было торопиться со свадьбой; Жан и в Берлин-то поехал отчасти по милости лейтенанта, решив, чтобы там ни было, назначить день свадьбы сейчас же по своему возвращению в Бельцинген.

Жан уехал 18 июня и должен был вернуться только 21-го. Тем временем я продолжал усердно работать. Госпожа Келлер на уроках заменяла своего сына и была бесконечно терпелива со мной. Можно себе представить, с каким нетерпением ожидали мы возвращения отсутствовавшего! События принимали все более грозный характер, как читатель увидит из дальнейших подробностей, о которых я узнал уже впоследствии. Я передам их без всяких личных комментариев, так как откровенно признаюсь, что в политике ровно ничего не понимаю.

Французские эмигранты с 1790 года нашли убежище в Кобленце. В 1791 году король Людовик XVI, приняв конституцию, объявил об этом иностранным державам, причем Англия, Австрия и Пруссия рассыпались перед Францией в дружественных уверениях; но можно ли было доверять им! Эмигранты не переставали способствовать возникновению войны. Вопреки приказанию короля вернуться во Францию они все-таки продолжали свои военные приготовления, и несмотря на то, что законодательное собрание требовало от курфюрстов Трирского, Майнцкого и других имперских принцев рассеять стягивавшихся к границе эмигрантов, последние тем не менее оставались там, готовые вести за собой неприятеля. Тогда на востоке сформированы были три армии, таким образом, чтобы они все могли постоянно поддерживать между собой сношения.

Граф де Рошамбо отправился во Фландрию командовать Северной армией, Лафайет принял в Меце командование Центральной армией, а Люкнер получил Эльзасскую; все это вместе составляло около двухсот тысяч сабель и штыков. Что же касается эмигрантов, им не было никакого основания отказываться от осуществления своих планов, покорившись приказам короля, ввиду того что Леопольд Австрийский собирался пойти им на помощь.

Так обстояло дело в 1791 году, а в 1792 году произошло следующее.

Во Франции якобинцы с Робеспьером во главе горячо ратовали против войны. Их поддерживали кордельеры, боявшиеся учреждения военной диктатуры; жирондисты же, напротив, при посредстве Луве и Бриссо требовали войны во что бы то ни стало, имея в виду заставить короля разоблачить свои намерения.

Тогда-то и появился на сцене Дюмурье, до этого времени командовавший в Вандее и Нормандии. Его призвали послужить стране своим военным и политическим гением. Он принял предложение и тотчас же составил план кампании, одновременно наступательной и оборонительной. С ним можно было быть уверенным, что дело передано в энергичные руки.

Но пока Германия не шевелилась, войска ее не угрожали французской границе, и она даже продолжала повторять, что война причинила бы громадный ущерб интересам Европы.

Пока все это происходило, Леопольд Австрийский умер. Что предпримет его преемник? Будет ли он сторонником умеренности? Нет, в Вене издана была нота, требовавшая восстановления монархии на основах королевской декларации 1789 года.

Вполне понятно, что Франция не могла подчиниться подобному чрезмерному требованию. Впечатление, произведенное во Франции этой нотой, было значительно. Людовик XVI должен был предложить Национальному Собранию объявить войну Франциску I, королю Венгрии и Богемии. Этот вопрос был решен утвердительно, и предположено было прежде всего нанести Франциску I удар в его бельгийских владениях.