Агентство «Томпсон и Kо» - Верн Жюль Габриэль - Страница 34

И, упав на скамью, Таржела опять залилась слезами.

– Все это мило, любезный друг, – сказал Томпсон Роберу. – Но, в конце концов, как бы ни было печально положение этой девушки, оно нас не касается, и мы ничего не можем сделать для нее. Пожалуйста, объясните ей… Пора покончить с этой комедией.

Но при первых же словах, произнесенных Робером, Таржела подняла лицо свое, озаренное торжествующей радостью.

– Вы можете это! Вы можете! – воскликнула она. – Это закон.

– Закон? – переспросил Робер.

Но тщетно подступал он к вопросу со всех сторон. Закон стоял за нее, Таржела знала это. Впрочем, если господа англичане желают быть более осведомлены, почему не позвать им Жоакимо Саласара? Он тут, недалеко. Он все знает. Он ответит на все вопросы.

И, не дожидаясь ответа, Таржела увлекла за собой Робера на палубу, подвела его к абордажным сеткам левого борта и показала ему с улыбкой, осветившей все ее свежее лицо, высокого человека, стоявшего в одной из лодок.

– Жоакимо! Жоакимо! – позвала Таржела.

На зов этот последовали в ответ возгласы. Рулевой же, повернув лодку, пристал к «Симью», взобрался на палубу, после чего его лодка вернулась и заняла свою прежнюю боевую позицию.

Это был действительно красивый парень, с открытым и решительным лицом. Взобравшись на пароход, он первым делом поднял на руки девушку и наградил ее «перед небом и землей» двумя звонкими поцелуями, еще усугубившими гам и крик в двух враждебных лагерях. По исполнении этого долга между женихом и невестой завязался оживленный разговор; наконец Жоакимо, обернувшись к пассажирам, с любопытством смотревшим на эту сцену, в теплых выражениях поблагодарил их за помощь, которую они оказали его дорогой Таржеле.

Робер точно перевел. Томпсон же состроил гримасу. Какой, мол, дипломат этот парень! Не обяжет ли он его теперь перед экипажем и пассажирами?

Между тем Жоакимо продолжал свое импровизированное обращение. То, что говорила Таржела, правда.

Азорские законы разрешают молодым людям вступать в брак по собственному желанию, прибегнув лишь к следующему средству. Стоит им покинуть дом родителей, чтобы тем самым уклониться от их власти и подпасть под власть судьи, который тогда обязан дать желанное разрешение.

Впрочем, Жоакимо не знал в точности этого закона, но можно хоть сейчас отправиться к коррежидору,[15] и он осведомит господ англичан как о нравственности госпожи Лобато, так и о правах ее питомицы Таржелы и жениха ее Жоакимо. Если бы спросили его, почему девушка избрала убежищем «Симью», а не дом какого-нибудь друга, то он ответил бы: просто потому, что бедняки не имеют друзей. Кроме того, старуха Лобато, немножко ведьма, немножко ростовщица, застращиваниями или посулами привлекла на свою сторону половину пригородного простонародья, как это доказывала настоящая манифестация. На суше Таржела, значит, подвергалась бы опасности быть забранной домой. На «Симью» же под защитой благородного английского народа этого не может случиться.

Сказав это, искусный говорун смолк.

Последняя фраза подействовала. Доказательством того служила замеченная молодым азорцем перемена в поведении сэра Хамильтона. Не зная его, он, однако, задался целью убедить этого господина, изысканные манеры которого выдавали его как самого неприятного из слушателей. И вот Хамильтон бесспорно растаял. Он даже одобрил кивком заключение выслушанной речи.

Томсон в нерешительности, украдкой бросал взгляды направо и налево.

– Что думаете вы, капитан, насчет всего этого? – спросил он.

– Гм! – произнес капитан, скромно отворачиваясь. За ним на своем посту находился верный Артемон.

– Разве вы как английский джентльмен станете при таких условиях отталкивать женщину?

– Право, сударь, мне кажется, – сказала Алиса Линдсей, смело выступив из кружка туристов, – мне кажется, не предрешая вопроса, можно было бы сделать то, что предлагает этот юноша, то есть отправиться к коррежидору, который и решит, как быть.

– Пусть будет по-вашему, миссис Линдсей! – воскликнул Томпсон. – Агентство ни в чем не отказывает своим пассажирам.

Раздались крики «браво!». Очевидно, молодая чета завоевала симпатии пассажиров «Симью». К этим аплодисментам только сэр Хамильтон не присоединился. Удивительное явление: его обычная манера, корректная, но холодная, сразу вернулась к нему. Так как ведение дела некоторым образом взяла на себя американская гражданка, то оно сразу перестало его интересовать. Теперь оно должно было быть улажено двумя низшими нациями – португальцами и американцами. Англия в его лице была уже здесь ни при чем.

– Во всяком случае, – заметил Томпсон, – попытку эту можно будет сделать только после обеда, час которого уже давно наступил. Тогда останется прорваться через линию осаждающих. Вам следовало бы, господин профессор, потолковать на этот счет с парнем.

– Я берусь за это, – заявил Жоакимо. Подойдя к борту, он обратился к обеим сторонам, передав им о принятом решении. Сообщение его встретило различный прием. Но, наконец, раз дело шло не об увозе, не о похищении при содействии иностранцев, раз оно должно было получить правильное решение, оставалось только подчиниться ему, и все подчинились, причем каждая сторона вольна была приписывать себе победу. Доступ к «Симью» тотчас очистился, и когда по окончании обеда Томпсон и Робер в сопровождении Жоакимо высадились на набережной, то нашли, что настроение тут господствовало относительно спокойное.

Однако в канцелярию судьи они шли, провожаемые довольно многочисленной толпой. Коррежидора там не оказалось, и один из служащих должен был отправиться искать его. Вскоре он появился. Это был человек средних лет, лысый, смуглый, на вид раздражительного и желчного темперамента. Рассерженный, несомненно, этим непредвиденным беспокойством, он резко допрашивал своих поздних посетителей.

Робер в немногих словах ознакомил его с обстоятельствами и спросил его мнение. Но как ни кратко излагал он дело, он оказывался еще слишком многоречивым, на взгляд нетерпеливого коррежидора, барабанившего пальцами крайне бурный марш по столу, за которым сидел.