Красный Бубен - Белобров Владимир Сергеевич - Страница 27

Мешалкин часто заморгал. Потом ударил себя по щеке ладонью.

Татьяна приближалась. Она, приседая и подпрыгивая, двигалась на Юру. Еще она шипела и подвывала.

Мешалкин сделал шаг назад и больно ущипнул себя за ногу.

Сон не проходил.

Ну же… ну… Просыпайся, дурак… Она уже близко…

Ему, хоть он и понимал, что это сон, стало так страшно, что волосы у него на голове встали торчком.

Хоть это и сон, а всё как по-настоящему!

— Сгинь, нечистая… – крикнул он первое, что вспомнил.

Татьяна подпрыгнула и засмеялась зловещим издевательским смехом…

В жизни она никогда так не смеялась. У нее вообще отсутствовало чувство юмора. Это очень сильно раздражало Мешалкина, потому что он считал, что творческому человеку без чувства юмора жить нельзя. Это уже не человек, а бревно или робот… Однажды они должны были пойти в Театр Эстрады слушать Михаила Жванецкого. Мешалкин с большим трудом сумел достать через Куравлева два билета. Он прибежал домой и с порога радостно сообщил Татьяне, что сегодня вечером они идут… Угадай на кого?!. Ну на кого?.. Ну угадай с трех раз?!. Делать мне нечего!.. Если бы ты знала на кого мы пойдем, ты бы так не говорила! У тебя бы язык не повернулся бы!.. А ты бы только и рад был, чтобы у меня язык не поворачивался!.. Мешалкин в сердцах хотел подтвердить это ее высказывание, но сдержался, чтобы не испортить ТАКОЙ вечер. Всё нормально. Ты не знаешь, куда мы идем, а как узнаешь, сразу обрадуешься!.. По-твоему, я такая дура, что вообще никогда ничего не знаю! Конечно! Это ты у нас такой умный! Всё знаешь! Умник! А я у тебя только для того, чтобы обслуживать тебя и твоих бешеных детей!.. Да помолчи ты в конце концов! Дай сказать!.. Вот-вот! Вечно ты мне рот затыкаешь! Я вот твои речи должна с утра до вечера слушать! Думаешь, мне очень интересно каждый день слушать, как ты палки стругаешь?!. Да погоди ты! Я знаю, что ты мое творчество не уважаешь. Я понимаю, откуда в тебе эта нетонкость натуры, но дай же мне сказать… Что?! – перебила Татьяна. – Ты моих маму-папу не трогай! Ты их мизинца не стоишь!.. Чьего мизинца? Маминого или папиного?.. – Мешалкин начинал заводиться. – Или общего их мизинца?!. Не цепляйся к словам!.. Да послушай лучше, куда мы идем!.. С тобой вообще никуда ходить неинтересно! У тебя все друзья придурки!.. Сама ты дура! — Мешалкин не терпел, когда жена обижала его друзей. – Если у тебя в башке ничего нету, лучше помолчи! Лучше послушай, куда мы идем!.. Да я тебя уже затрахалсь слушать! Иди куда хочешь сам! Только без меня!.. Татьяна закусила зубами рукав, убежала в комнату и хлопнула дверью. Юра понял, что в очередной раз, вместо праздника, он получил оскорбительный выговор. Он так старался, с таким трудом достал билеты на Жванецкого, так радовался, и вот теперь – НАТЕ! Но билеты лежали в кармане и не давали ему покоя. Он решил попытаться все-таки помириться с женой, хотя внутри у него всё кипело. Юра постоял немного в коридоре, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, а потом подошел к двери в комнату, собрал волю в кулак и открыл дверь. Татьяна лежала на диване лицом вниз и противно всхлипывала… Ну ладно, я тебе скажу на кого мы идем. На самом деле мы идем на Жванецкого!.. Татьяна подняла голову и из-под руки посмотрела на Юру. Лицо у нее было всё красное, но плакать она перестала. Юра переступил с ноги на ногу. Ну давай, чего ты, собирайся… а то мы уже опаздываем… И тут раздался крик: Куда ты, сволочь, прошел в ботинках! Я весь день полы мою, а ты ходишь в ботинках! Что я тебе – уборщица?!. Дура ты, а не уборщица! Тупица! Мешалкин хлопнул дверью, прошел по коридору и хлопнул еще и входной дверью. Сначала он хотел пойти в гараж и там напиться. Но потом подумал, что это путь некультурного человека. К тому же в кармане лежали билеты на Жванецкого, а ему так хотелось пойти на концерт. И он пошел. Возле Театра Эстрады толпился народ на лишний билетик. Юра выбрал из толпы девушку посимпатичнее и предложил билетик ей. Сколько я вам должна?.. Нисколько… Как это?.. Я вам дарю… Они сидели рядом в партере, слушали любимого сатирика, смеялись, было так хорошо… А после концерта Мешалкин предложил ей заехать в мастерскую его друга, гениального, но непризнанного, по понятным причинам, уфимского художника Сутягина, чтобы посмотреть его работы. Там они выпили азербайджанского коньяку, и как-то совершенно естественно она ему отдалась. Во время этого дела Мешалкин подумал: Как хорошо себя чувствуешь с людьми, у которых есть чувство юмора…

Юра отступил еще на шаг и наступил на удочку. Удочка, как швабра, подскочила и стукнула его по спине. Юра автоматически схватил ее. Какое-никакое – оружие. Он ухватился за удочку уже двумя руками и стал яростно размахивать ею перед собой.

Татьяна остановилась. Что-то ей пришлось не по вкусу.

Мешалкин вспомнил, что нечистая сила не любит осиновую древесину. Мне помогает знание материала, – пронеслось у него в голове.

– Хо! – крикнул он и перешел в наступление. – Хо!

Татьяна отступила назад и зашипела по-другому. Теперь в ее шипении явно слышалась нерешительность.

– Что, обосралась, ведьма?! – Мешалкин почувствовал себя увереннее. – Сейчас я тебя, кикимора, отстегаю осинкой и в задницу тебе ее воткну, чтобы у тебя мозги вылезли из ушей, или что у тебя там вместо мозга! – Он пошел вперед, размахивая перед собой удилищем…

8

Ирина стояла за деревом и слушала весь этот странный, потусторонний (именно это слово пришло к ней на ум) разговор. Непонятный не только американке, но и человеку вообще. Стивен Кинг какой-то… — подумала она. Но отбросила последнюю мысль, как человек разумный. Она знала, что такого быть не может. Но ее собираются убивать и сейчас, видимо, убьют.

Дети шли прямо на нее, у них светились в темноте глаза, а на пальцах выросли лезвия, как у Фредди Крюгера. Ирина выхватила из кармана швейцарский нож. Но что она могла с ним сделать, когда у них таких ножей было по десять у каждого. Конечно, они дети, но в том качестве, в котором они выступали, от взрослых они отличались только ростом. Хотя бы этим нужно воспользоваться!..

Однажды Ирина ехала из Тамбова в Моршанск на встречу со связным. Было уже поздно, в вагоне электрички она сидела одна. Вошел пожилой мужчина и уселся напротив Ирины. Он выглядел, как бывший работник народного образования на пенсии. Серая шляпа, защитного цвета дождевик, короткие брюки и очки. На коленях – потертый кожаный портфель. Вроде вид был вполне нормальный. Мужчина посмотрел в темное окно, сказал э-хе-хе, покачал головой, вздохнул и вытащил из портфеля книгу в синей обложке. Раскрыл и углубился в чтение. Почитав страницы две, он оторвался от книги, снова уставился в окно, вздохнул, снял шляпу, провел рукой по волосам. И сказал как бы в сторону, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Безобразие. – Помолчал и добавил: – Свихнуться можно. – Потом медленно повернул голову и сказал, глядя на Ирину, но как будто через нее. – Правда, дочка?..

– Что правда? – спросила Ирина.

– Вот пишут так, – мужчина хлопнул тыльной стороной ладони по книжке.

– Что пишут?

– Философию, – ответил мужчина. – Я, дочка, работал в школе учителем обществоведения… Бронислав Иванович Магалаев меня зовут… Э-э… Вообще, я военное дело в школе преподавал (сам я бывший военный), а потом вакансия открылась, я и думаю: чего деньжат-то не подзаработать? Мели себе языком про общество и всё! Я в армии научился трудностей не бояться. Нет таких вершин, которые нельзя превозмочь!.. А?.. Кто, по вашему, это сказал?

– Суворов.

– Точно! Знаете историю! Похвально… Так вот. Прихожу я к директору школы и говорю (а директор – мой кум): слушай, Алексеич, не бери ты никого со стороны. Дай-ка я попробую. А если не получится, тогда посмотрим… Вот так и стал преподавать. И такой хороший преподаватель из меня вышел! На все вопросы философии отвечал без запинки. А ни одной книги по этому предмету я, между прочим, не читал тогда, и из философов знал только Маркса и Энгельса. И еще знал, что Диоген жил в бочке, а Спиноза вроде танцевал (я про это читал у кого-то). Но многие-то и этого не знают! Так что, считаю, преподаватель я был хороший. А вот вышел на пенсию и заинтересовался, что это за предмет такой философия. И вот теперь читаю и понимаю, какое это безобразие в широком смысле!