Клуб ангелов - Вериссимо Луис Фернандо - Страница 2

— Компании больше нет. Пропало желание.

— Сколько лет вы собираетесь?

— Двадцать один год. В этом году будет двадцать два.

— И все время одни и те же люди?

— Да. Нет. Один умер и был заменен. Всегда десять.

— Вы все примерно одного возраста?

Тогда я не обратил внимания на целенаправленность расспросов. Я рассказал все. Подробную историю «Клуба поджарки». Лусидио лишь скупо улыбался сжатыми губами и произносил «ага» или «гм».

Все мы были примерно одного возраста. Все более или менее богаты, хотя наши финансовые запасы заметно растряслись за двадцать лет. Это были унаследованные состояния, подвергнутые испытаниям из-за непостоянства наших характеров и рынка. Мое пережило три катастрофических женитьбы, прихоть коллекционирования странных историй, неуклюжее безделье. Да и то благодаря моему отцу, который платит за то, чтобы не я не втягивал семейный бизнес в орбиту моих интересов. Итак, все мы были примерно одного возраста и социального происхождения. Кроме Рамоса. И все мы, кроме Самуэла и Рамоса, выросли вместе. Педро, Пауло, Сауло, Маркос, Чиаго, Жуан, Абель и я. От почти ежедневных сборищ в баре «Албери», когда мы были подростками, от мясной поджарки «Албери» с фарофой [3] , яйцом и жареными бананами, которая многие годы определяла наш кулинарный вкус, мы доросли до еженедельных трапез в приличных ресторанах, а затем и до ежемесячных изысканных ужинов дома у каждого по очереди из нашей компании. Время и лекции Рамоса способствовали превращению нас из просто обжор в гурманов. Хотя Самуэл продолжал настаивать, мол, ничто в мире не может сравниться с жареным бананом.

Это все я и рассказал Лусидио. Он вежливо поинтересовался:

— Тот, кто принимает у себя гостей, всегда готовит сам?

— Не обязательно. Может готовить, может подать еду, приготовленную другим. Но он отвечает за качество ужина. И за вина.

— А что случилось? Я не понял.

— Что случилось?

— Желание. Ты сказал, пропало желание.

— А, да. Именно. Думаю, что со смертью Рамоса… Рамос — это тот, кто умер. Он написал устав, заказал бумагу со штемпелем, визитные карточки, даже нарисовал герб клуба. Рамос относился к этому серьезно. После того как он умер…

— От СПИДа.

— Да. Все изменилось. Прошлогодний ужин стал сплошным расстройством. Никто уже не мог смотреть друг другу в глаза. Мы собрались у Шоколадного Кида [4] . У Чиаго. Еда была превосходная, но ужин закончился ужасно. Даже жены переругались. А ведь последний ужин года всегда был особенным. Перед Рождеством. Думаю, за эти два года после смерти Рамоса…

— Вы потеряли стимул.

— Стимул, терпение, желание.

— Все, кроме аппетита.

— Все, кроме аппетита.

В торговом центре началось ночное оживление. Мы заказали еще кофе. Я положил в чашку сахар, как всегда рассыпав немного вокруг блюдца. И вот я уже рассказываю не только о медленном распаде нашей компании, но и вспоминаю все, что произошло с нами и нашим аппетитом за двадцать один год.

По первости нас объединяло не только удовольствие есть, пить и проводить время вместе.

Было в этом и бахвальство, не скрою. После того как мы сменили поджарку «Албери» на более изысканную пищу, наши ужины превратились в ритуал своеобразного превосходства над окружающими. Мы могли себе позволить хорошо есть и пить, поэтому ели и пили все самое лучшее и вели себя так, чтобы нас увидели и услышали во время обжорного процесса.

Но дело не только в этом. Мы сидели за одним столом не потому, что были эгоистичными богатыми оторвами. Мы были очень разными по характеру и, ко всеобщему удовольствию, радовались на этих шумных сборищах нашей дружбе. Мы давали жизни высшую оценку через ее вкусовые ощущения. Нас объединяла уверенность в том, что наш голод и наша способность поглощать неимоверное количество пищи — это здоровый аппетит, который когда-нибудь положит мир к нашим ногам. Мы были так ненасытны поначалу! Желали решать глобальные проблемы и завоевать мир… А закончили как самые обычные неудачники, каждый — в своем говне. Но я забегаю вперед, забегаю вперед…

Остановись, Даниэл.

Итак, мы сидим в кафе в торговом центре, и я рассыпаю мою жизнь на столике перед Лусидио вместе с сахаром.

В тот вечер, когда Рамос заявил об основании фонда «Клуба поджарки», названного в честь нашего прошлого необразованных гурманов, Маркос, Сауло и я решили не отставать и открыли агентство. Я убедил отца, что с ничегонеделанием покончено, а потому финансовая поддержка с его стороны будет вполне справедливой. Как вариант я готов истратить на открытие собственного дела карманные деньги, если отец выдаст их мне авансом на несколько лет вперед. Мы строили грандиозные планы, собирались стать звездами в рекламном бизнесе. Маркос — с его живописью, я — с моими текстами и Сауло — с его коммуникабельностью и талантом втюхивать любое дерьмо.

Пауло стал депутатом. Он придерживался левых идей, хотя они категорически расходились с состоянием его банковского счета. Пауло называл нас говенными реакционерами, но мы прощали, потому что он был гением. Мы знали, что его ждет блестящая политическая карьера. Все зависит лишь от обстановки в стране и возможностей его брата, работавшего в ДОПСе [5] .

Чиаго начал приобретать известность как архитектор. Педро наконец-то взял на себя ответственность за семейный бизнес, вернувшись из затянувшегося на целый год свадебного путешествия с Марой, в которую все мы были влюблены.

Умница Жуан, наш снабженец по части сигар и анекдотов и советчик по вложениям в финансовый рынок, сколачивал капитал, по выражению Самуэла, «в непристойном количестве».

Абель, добрый и легковозбудимый иезуит, специалист по барбекю, только что оставил адвокатскую контору отца, чтобы открыть собственную. Как и Педро, он недавно женился. В то время Абель пребывал в странной эйфории, замешанной на чувстве вины за избавление от владычества отца, энтузиазме от нового кабинета и сексуальном шоке от союза с Нориньей, которая уже переспала, чего он не знал, с двумя из нас и даже умудрилась схлопотать оплеуху от Самуэла. Именно Абель порой прерывал наши восхваления самих себя, чтобы произнести: «Народ! Почувствуйте волшебство момента! Волшебный момент!» После его дурацких воспоминаний пропадала охота хвастаться и позерствовать.