Кино - Белобров Владимир Сергеевич - Страница 2

Впереди показался караван верблюдов.

— Ого! — сказал Пётр. — К нам едут турки!

Турки подьехали поближе.

— Кильманда! — поздоровался царь.

— Кильманда, русский! — турки сняли чалмы.

— А ну-ка скажите мне, турки, как живётся у вас в Турции?

— Нам туркам живётся в Стамбуле хорошо. В Стамбуле живётся плохо только православным христианам. Им живётся хуже, чем нашим собакам.

— Ах вы басурмане штопаные! Кто вам дал право угнетать русских христиан хуже, чем ваших собак?! Как вы посмели их обижать в вашей проклятой Турции?! — Шварценеггер повернулся к своим. — Ребята, слышали ли вы, что говорят тут эти засранцы?! Отомстим же за русских братьев, которым живётся хуже, чем турецким собакам! Ура! — Царь стащил купца с верблюда и ударил его лбом в нос.

Завязалась битва. Меншиков сиджел на толстом турке и пытался его задушить.

Шварценеггер, выломав из забора доску, бил ею турок по голове. Все остальные тоже дрались как могли.

Следующим эпизодом показывали Петра и его мать Наталью Кирилловну.

— Сегодня, мама, — сказал Пётр, — мы побили турок за то, что русским в Турции плохо живётся. Когда у меня будет много войска, я построю флот, чтобы отвезти войско в те страны, где русским живётся плохо, и сделаю так, чтобы русским жилось хорошо.

— Куда именно ты хочешь поехать, сынок, — спросила мама.

— Больше всего я хочу поехать в Швецию и в Грецию.

— Это хорошая идея, но больше всего бойся бояр. Из-за бояр русским людям плохо жить не только в Европе, но и в России-матушке. Бояре грязные и кровавые засранцы. Чувствует моё материнское сердце, что они готовят против тебя какой-нибудь коварный план.

— Хорошо, мама. Клянусь тебе, что я буду внимательно относиться к этим мужланам. Когда я подрасту, я скручу их в бараний рог, оторву им длинные бороды и заставлю курить американский табак!

Пётр поцеловал маме ручку и пошёл есть.

В трапезной сидел Меншиков.

— Мин херц, — Меншиков поклонился, — где ты был? Я тебя заждался. Очень хочется есть.

— Я имел разговор с моей мамой о серьёзных проблемах.

— Какие проблемы, мин херц?

— Нет проблем, — ответил Пётр и сел на лавку.

К нему на колени запрыгнула любимая обезьяна Сенька.

— Я очень люблю зверей, — сказал царь. — Для меня они совсем как люди.

Кушай, Сенька, гуся. — Пётр вытащил из горшка гусиную ногу и сунул обезьяне.

Обезьяна схватила ногу и жадно стала от неё откусывать.

— Приятно смотреть, как Сенька ест мясо!

Вдруг обезьяа закатила глаза, выронила кость и сама упала с колен.

Царь Пётр заглянул под стол.

— Сенька! Что с тобой происходит?!

Меншиков тоже залез под стол.

— Мин херц, кто-то отравил обезьяну Сеньку. У меня есть идея, что кто-то хотел отравить тебя Питер, а отравил бедную обезьяну Сеньку.

— Проклятые бояре! — зарыдал Пётр. — Я знаю, что это дело их рук!

— Я хочу сказать тебе, гер Питер, что это дело не только их рук, но и рук твоей старшей сестры царевны Софьи и её парня князя Васьки Голицина.

— Не может быть! Я не могу поверить! Я знаю, что она не любит меня, но я не думал, что дело зашло так далеко!

— Я узнал точно, что это дело их рук. Мне сказал об этом князь Ромодановский, который подсматривал за ними в бане. И это ещё не все. Ещё у меня есть мнение, что тот засранец, который выколол мне глаз, не был сумасшедшим торговцем рыбой — этот сукин-сын тоже человек Софьи и Васьки!

— Мать твою! Я отомщу Софье, Ваське, боярам и всем врагам русского народа везде!

Царь Пётр и Меншиков сидят на берегу Москвы-реки и ловят рыбу.

— Есть у меня, Александр, мысль. Поймать большую щуку, надеть ей на жабры золотое кольцо и на кольце написать, когда эта щука попалась. Щуку после этого не варить в рыбном супе и не делать из неё начинку для расстегаев, а отпустить назад в реку.

— Зачем это вам надо, гер Питер?

— Интересно будет потом её поймать снова и обнаружить, что это старая знакомая.

— Да, — согласился Меншиков. — Это было бы интересно… А помните, мин херц, как я вас здесь спас, когда вы чуть не утонули?

— Да, — сказал Пётр, — разве такое забудишь. Я тогда чуть не умер. — Шварценеггер закурил сигару.

— Как все русские люди, — сказал Крамаров, — я верю, что есть такая золотая рыба, которая может исполнять любые три желания рыболова. Что бы вы хотели, гер Питер, попросить у этой рыбы, если она попадётся к вам на крючок?

— Я бы хотел, — царь выпустил дым, — надрать задницы боярам, для того чтобы в России была абсолютная монархия. Это раз. Прорубить окно в Европу.

Это два. А для души я хотел бы полюбить самую прекрасную девушку.

— С моей точки зрения, у вас великолепные желания, — Меншиков поплевал на червя. — Как все русские я верю, что если поплевать на червя, то на него клюнет рыба.

— А что хочешь ты, Александр, если поймаешь золотую рыбу?

— Я хочу то же самое.

— Для того, чтобы надрать задницы боярам, нужно иметь то, чего у них нет.

Чего у них нет, Александр?

— У них, по моему, все есть. У них всего очень много.

— Да, — грустно вздохнул царь.

Панорамно показали реку, берега, перелесок. Камера двигалась слева направо, пока на экране не показалась привязанная к дереву лодка.

— Я понял! — Шварценеггер бросил удочку и вскочил на ноги. — Я знаю! Я знаю, чего нет у бояр! У бояр нет флота! Мы построим флот и надерём боярам задницы!

— Ура! — Крамаров тоже вскочил и запрыгал по берегу. — Гениально! Мы покажем этим засранцам! Мать их!

— Да здравствует абсолютная монархия в России! — Пётр и Меншиков ударили по рукам.

— Да здравствует русский царь! Мы будем самые крутые парни в Европе!

Пётр и Меншиков обнялись и упали в реку.

Пётр и его друзья сторят на берегу реки потешный флот. Долго и красиво показывают, как рубанки снимают с дерева стружку, пилы перепиливают бревна, в боски вколачивают длинные железные гвозди. Над кострами в котлах кипит смола. Один мужик топором вырубает деревянного медведя с поднятыми лапами, чтобы укрепить его на носу корабля. Другой мужик сшивает из красной материи парус. Пётр ходит в клетчатой рубахе и всем помогает.

В следующем эпизоде готовые корабли спускают на воду.

Царь Пётр с корабля произносит речь:

— Давайте назовём наши первые корабли — дедушками российского флота. Хотя они ещё маленькие, но со временем они будут большими и тогда мы надерём зады всем засранцам мира! Да здравствует Россия и абсолютная монархия! Да здравствуют реформы!

— Але, ребята, качай Петра! — закричал Меншиков.

Петра подняли на руки и стали подбрасывать в воздух. На лету царь курил сигару.

Вечером царь Пётр выкатил на берег бочку вина.

— Отмечаем праздник рождения русского флота. Пей, ребята, и веселись!

К ночи все перепились. Пётр Первый кинул окурок в трюм, где лежало сено.

Один корабль сгорел.

Меншиков сказал Петру:

— Не расстраивайся, гер Питер, мы построим ещё много таких кораблей.

Спать решили на оставшихся кораблях.

Утром на Петра и его сподвижников напали взбунтовавшиеся стрельцы. Но потешный полк успел отплыть от берега.

Стрельцы на берегу трясли саблями, стреляли из пищалей и пистолей.

— Трусы! — орали они. — Идите сюда, мы вам покажем кузькину мать!

— Что, обосрались?! — орал им Меншиков. — Не на чем плавать?! Пехота сраная!

По стрельцам пальнули из пушки. Стрельцы отошли на безопасное расстояние и стали ждать, когда корабли причалят к берегу.

К вечеру стрельцы перепились и уснули мертвецким сном.

Ночью корабли причалили к берегу. Сподвижники Петра перевязали пьяных стрельцов верёвками.

— А теперь, — сказал царь, — бежим к Софье.