Буколики. Георгики. Энеида - Вергилий Марон Публий - Страница 18

Вакха славят! О, кто б перенес меня к свежим долинам

Гема и приосенил ветвей пространною тенью!

490 Счастливы те, кто вещей познать сумел основы,[238]

Те, кто всяческий страх и Рок, непреклонный к моленьям,

Смело повергли к ногам, и жадного шум Ахеронта.

Но осчастливлен и тот, кому сельские боги знакомы, —

Пан, и отец Сильван, и нимфы, юные сестры.

495 Фасци[239] – народная честь – и царский его не волнует

Пурпур, или раздор, друг на друга бросающий братьев;

Или же дак[240], что движется вниз, от союзника Истра;

Рима дела и падения царств его не тревожат.

Ни неимущих жалеть, ни завидовать счастью имущих

500 Здесь он не будет. Плоды собирает он, дар доброхотный

Нив и ветвей; он чужд законов железных; безумный

Форум[241] ему незнаком, он архивов народных не видит.

Тот веслом шевелит ненадежное море, а этот

Меч обнажает в бою иль к царям проникает в чертоги,

505 Третий крушит города и дома их несчастные, лишь бы

Из драгоценности пить и спать на сарранском багрянце.[242]

Прячет богатства иной, лежит на закопанном кладе;

Этот в восторге застыл перед рострами[243]; этот пленился

Плеском скамей, где и плебс, отцы, в изумленье разинут

510 Рот;[244] приятно другим, облившись братскою кровью,

Милого дома порог сменить на глухое изгнанье,

Родины новой искать, где солнце иное сияет.

А земледелец вспахал кривым свою землю оралом, —

Вот и работы на год! Он краю родному опора,

515 Скромным пенатам своим, заслужённым волам и коровам.

Не отдохнешь, если год плодов еще не дал обильных,

Иль прибавленья скоту, иль снопов из Церериных злаков,

Не отягчил урожаем борозд и амбаров не ломит.

Скоро зима. По дворам сикионские ягоды[245] давят.

520 Весело свиньи бредут от дубов. В лесу – земляничник.

Разные осень плоды роняет с ветвей. На высоких,

Солнцу открытых местах виноград припекается сладкий.

Милые льнут между тем к отцовским объятиям дети.

Дом целомудренно чист. Молоком нагруженное, туго

525 Вымя коровье. Козлы, на злачной сойдясь луговине,

Сытые, друг против друга стоят и рогами дерутся.

В праздничный день селянин отдыхает, в траве развалившись, —

Посередине костер, до краев наполняются чаши.

Он, возливая, тебя, о Леней, призывает. На вязе

530 Вешают тут же мишень, пастухи в нее дротики мечут.

Для деревенской борьбы обнажается грубое тело.

Древние жизнью такой сабиняне жили когда-то,

Так же с братом и Рем. И стала Этрурия мощной.

Стал через это и Рим всего прекраснее в мире, —

535 Семь своих он твердынь[246] крепостной опоясал стеною.

Раньше, чем был у царя Диктейского скипетр,[247] и раньше,

Чем нечестивый стал род быков для пиров своих резать,[248]

Жил Сатурн золотой на земле подобною жизнью.

И не слыхали тогда, чтобы труб надувались гортани,

540 Чтобы ковались мечи, на кремневых гремя наковальнях.

Но уж немалую часть огромной прошли мы равнины, —

Время ремни развязать у коней на дымящихся выях.

Книга третья

Также и вас воспоем, великая Палес[249] и славный

Пастырь Амфризский,[250] и вас, леса и потоки Ликея!

Всё остальное, что ум пленило бы песнями праздный.

Всё – достоянье толпы: жестокого кто Эврисфея,

5 Кто и Бузирида жертв ненавистного ныне не знает?[251]

Кем не воспет был юноша Гилл или Делос Латонин?[252]

Гипподамия, Пелоп, с плечом из кости слоновой[253]

Конник лихой? Неторным путем я пойду и, быть может,

Ввысь подымусь и людские уста облечу, торжествуя![254]

10 Первым на родину я – лишь бы жизни достало! – с собою

Милых мне Муз приведу, возвратясь с Аонийской вершины.[255]

Первый тебе принесу идумейские[256], Мантуя, пальмы;

Там на зеленом лугу из мрамора храм я воздвигну

Возле воды, где, лениво виясь, блуждает широкий

15 Минций[257], прибрежья свои тростником скрывающий мягким.

Цезарь будет стоять в середине хозяином храма.[258]

В тирский багрец облачен, я сам в честь его триумфально

Сто погоню вдоль реки колесниц, четверней запряженных!

Греция вся, покинув Алфей и рощи Малорка,

20 Будет ремнем боевым и ристаньем коней состязаться.[259]

Я между тем, увенчав чело свое ветвью оливы,

Буду дары приносить. Мне заране отрадно: ко храму

Шествие я предвожу, быков убиение вижу,

Сцену, где вертится пол с кулисами, где перед действом

25 Пурпурный занавес вверх британнами ткаными вздернут.[260]

Изображу на дверях – из золота с костью слоновой –

Бой гангаридов, доспех победителя в битвах, Квирина;[261]

Также кипящий войной покажу я широко текущий

Нил[262] и медь кораблей, из которой воздвиглись колонны;

30 Азии грады явлю покоренные, участь Нифата;[263]

Парфов, что будто бегут, обернувшись же, стрелы пускают;

Два у различных врагов врукопашную взятых трофея,

Две на двух берегах одержанных сразу победы;

В камне паросском резец, как живые, покажет и лица:

35 Ветвь Ассарака, семью, чей род Юпитером начат,

Вас, родитель наш Трос, и Кинфий, Трои создатель![264]

Зависть злосчастная там устрашится фурий и строгих

Струй Коцита[265] и змей ужасающих вкруг Иксиона,

Свивших его с колесом, и неодолимого камня.[266]

40 Нет, за дриадами вслед – к лесам, к нетронутым рощам!

Ты, Меценат, повелел нелегкое выполнить дело.

Ум не зачнет без тебя ничего, что высоко. Рассей же

Леность мою! Киферон громогласно нас призывает.

Кличут тайгетские псы, Эпидавр, коней укротитель,[267] —

45 И не умолкнет их зов, повторяемый отгулом горным.