Белое танго - Вересов Дмитрий - Страница 33

Папик затрясся, сполз на пол. Взяв шефа под мышки, Таня поволокла его на выход.

Через минут двадцать, совершенно трезвый, он варил ей кофе, как истый дамский угодник после интимной близости.

— Папик, я замуж хочу, — неожиданно для себя сказала Таня.

Шеров выпрямился и вопросительно посмотрел на нее.

— Замуж вообще или замуж конкретно?

— Замуж конкретно.

— М-да, — сказал он. — Не ожидал, хотя ситуация классическая. Что ж, отвечу тоже по классике: «Когда бы жизнь семейным кругом я ограничить захотел…»

Таня с улыбкой поцеловала Шерова в лоб. Ну и самоуверенность!

— Папик, милый, ты-то тут при чем?

— Тогда кто же?

Она рассказала ему все то немногое, что знала про Павла.

— Да, — сказал он, немного подумав. — Неожиданно, но очень перспективно. Сын того самого Чернова, обкомовского? Ты уверена?

— Господи, да я ж у них в доме бывала. Давно, правда.

— А осилишь?

— Или! — Таня весело подмигнула.

— Чем, говоришь, он занимается?

— Павел? Камнями какими-то. Геолог. Могу разузнать поточнее.

— Разузнай, пожалуйста… А вообще так у нас с тобой получается: замысел твой я одобряю, но отпустить тебя в ближайший год-два не могу. Ты мне здесь нужнее.

— Возьми замену.

— Кого?

— Анджелу, например. Шеров поморщился.

— Это после тебя-то?.. Хотя некоторые задатки в ней есть… Что ж, начинай потихонечку вводить в курс дела. Я через годик проэкзаменую, и если справится — отпущу тебя.

— А если его за этот год у меня уведут?

— Это уже твои проблемы. Постараешься — не уведут.

Таня старалась по мере сил. Но своим обществом Павла не баловала. Как говаривал дядя Кока, клиент должен созреть. С другой стороны, совсем не напоминать о себе было бы неосмотрительно — какое бы сильное впечатление она ни произвела на него при первой встрече (а впечатление, как догадывалась Таня, было неслабое), все имеет тенденцию забываться. Тут очень подстатилась случайная встреча. Таня была «при исполнении»: ублажала в «Садко» на пару с Анджелкой одного киевского козла, и как раз появился Павел с каким-то нахряпистым парнишей в легком подпитии. Лучшей обстановки для углубления знакомства и представить было невозможно. Инстинкт подсказывал ей, как лучше действовать… Иногда она готова была сорваться. Когда внутри особенно сильно бурлило, Таня решительно уходила в сторону, подсознательно пугаясь этой стихии, боялась, что почва снова уйдет из-под ног — и тогда она потеряет и его, и себя перед ним…

Новая фаза началась десятого апреля, когда Павел пригласил ее на день рождения. Без толку просидев дома почти до вечера, она уже подумывала позвонить, ему как бы случайно. Но тут как раз позвонил он сам. Обрадовался, что застал дома (еще бы не застал, она специально взяла у Шерова отгул!), извинялся, что не пригласил заблаговременно. Оказывается, начисто забыл о собственном двадцатипятилетии. Что поделать, люди науки славятся рассеянностью — судя по этом показателю, ученый он выдающийся. Свой выход к Черновым она продумала тщательно и вроде не прокололась ни в чем. Очаровала мамашу, особу, судя по всему, изрядно «сучковатую»; вроде бы глянулась самому Дормидонтычу, потенциальному тестюшке; похоже, закрепилась и в сердце Павла. Женщина в ней говорила, что не сегодня-завтра он откроет свои чувства. Подарил ей чудной алмаз — крупный, с мизинный ноготь величиной, мутноватый и почему-то голубой. Видимо, этот алмаз представлял для него какую-то особую ценность. Он даже сказал, что в этом камешке вся его жизнь. И она подолгу держала алмаз в ладошке, разглядывала на просвет, словно тайну Павла разгадывала.

Потом показала камешек Шерову. Он долго изучал кристалл через лупу и попросил на недельку одолжить ему. В Москве он связался с ювелиром, который лишь подтвердил выводы, сделанные Вадимом Ахметовичем: крупный промышленный алмаз, не имеющий практической ювелирной ценности, со множеством трещин и графитовых включений. Голубой цвет камня говорит, с вероятностью до 98%, о родезийском происхождении. За величину и цвет какой-нибудь любитель экзотики мог бы дать тысячи полторы, но такого любителя надо еще поискать. Шеров вернул Тане камень без комментариев. Да и не надо ей комментариев. Ей уже просто не хватало рядом самого камня, как талисмана.

На ранчо все шло тихо-мирно, своим чередом. Но в конце апреля появился гость, которому суждено было стать последним для Тани.

Это был высокий, толстый, седой и очень вальяжный грузин лет шестидесяти.

Он прибыл в отсутствие Шерова, которого на ранчо ожидали со дня на день. Получив предварительные указания от хозяина, Джабраил распорядился принять гостя по высшему разряду.

Гость привез с собой бочонок великолепного полусладкого вина и несколько бутылок коньяка с рельефным позолоченным профилем Шота Руставели. Этот двадцатипятилетней выдержки коньяк прославился тем, что никто и никогда не видел его на прилавках какого бы то ни было советского магазина.

Тане он велел называть его «дядей Афто», от похода в Эрмитаж и театры отказался, альбом с девочками просмотрел с интересом, но от их услуг тоже отказался, зато с удовольствием прогулялся с Таней по островам, подернутым первой нежной зеленью. Обедал и ужинал он на ранчо.

На второй вечер, когда они остались в гостиной одни, он накрыл руку Тани своей большой волосатой ладонью и выразительно посмотрел в глаза. Таня приготовилась дать вежливый отпор, но по интонациям дяди Афто поняла, что дело тут совсем в другом.

— Знаешь, дэвочка, — сказал он. — Моя дочь Нино вышла замуж за мингрела, рыжего, как пламя, и подарила мне внучку Кэтэван, по-русски Катя. Ты, дэвочка, очень похожа на мою Катю. Когда я тебя увидел здесь, мое старое сердце заныло. Я не понимаю, объясни мне, ты — жена Вадима?

— Нет.

— Ты любишь его?

— Нет. Я у него работаю.

— Извини, но разве это работа для хорошей девушки? Тебе нужно найти порядочного, надежного человека, выйти за него замуж и подарить ему много красивых и умных детей…

В голосе дяди Афто была какая-то магическая сила, которой Таня не могла противостоять; у нее язык не поворачивался сказать этому старому прохвосту, что это не его ума дело.