Белое танго - Вересов Дмитрий - Страница 22

— Ой, бля, щас обосрусь, какая куколка к нам на прописочку пришла! — прогундосило человекообразное, шевеля корявыми пальцами. — А скажи-ка нам, принцессочка, будешь со стола мыло кушать или…

Договорить ей не пришлось. Таня, не раздумывая, схватила по счастью нетяжелую табуретку и с маху приложилась по стриженой голове. Человекообразное упало.

А Таня отскочила в угол и пнула ногой закрытую парашу. Содержимое разлилось по полу.

— Кто Прасковью опрокинул, сикорахи?! — звонко крикнула Таня. — Вон девка навернулась, башку расшибла!

Цыганочка хлопнула в ладоши, а квадратная чувырла забарабанила в дверь:

— Эй, дубаки, в сто седьмой авария! Брезгливо обойдя лужу, Таня остановилась возле лежащей в моче уродины, лучезарно улыбнулась и ангельским голосочком произнесла:

— Стол не мыльница, параша не хлебница…

Через четыре часа, когда Таня лежала на нижней шконке у окна и задумчиво водила пальцем по наколкам примостившейся рядом Цыганочки, со скрежетом отворилась дверь, и Захаржевскую кликнули на выход.

В общих чертах Таня представляла себе, что скажет следователю, и догадывалась, что скажет ей он. Однако через пару коридоров и три поста ей приказали встать лицом к стене. Звякнули ключи, заскрипела петлями дверь, и Таню опять легонько подтолкнули в спину. Она вошла и огляделась. Деревянный пол, большое окно с ажурной решеточкой и занавеской, обои в цветочек, полочка с эмалированной кружкой и чайником, чистое белье на кровати типа больничной, столик, покрытый клеенкой, рядом — стул с мягким сиденьем, а на столе — раскрытая книга. Таня присела, стала читать. Пушкин. Через некоторое время щелкнуло, открываясь, окошечко в двери, и Таня приняла сеточку с яблоками, печеньем и даже пачкой «Варны» и коробком спичек. Есть контакт! Дядя Кока запустил свою машину.

Человек в темно-синем прокурорском мундире с большими звездами отодвинул в сторону бумаги и нажал кнопку звонка.

— Пригласите Иванова!

Вошел невысокий круглолицый средних лет гражданин в отутюженном сером костюме с толстой картонной папкой под мышкой.

— Вызывали, Петр Алексеевич?

— Садись, Геннадий Генрихович, в ногах правды нет… Ну, что у тебя по делу Генералова? Принес?

— Так точно! — Иванов положил папку перед человеком в мундире.

— Меня Фомичев с твоим рапортом ознакомил. Молодец, хорошо копаешь.

Интересно, понимаешь, получается, очень интересно. Целый пучок «глухарей» можно одним махом раскрутить. Можешь рассчитывать на полную поддержку. Только, понимаешь, особо не увлекайся, у тебя ж еще четыре дела, не запускай. Как у тебя по ним?

Иванов начал рассказывать, а человек в мундире слушал, изредка вставляя вопросы и замечания, при этом листая папку и пробегая глазами бумаги.

— Значится так, Геннадий Генрихович: это я у тебя до десяти ноль-ноль забираю на ознакомление. И чтобы, понимаешь, ночью не корпел. Теперь слушай приказ — домой, ужинать и спать! И чтобы до десяти ноль-ноль ноги твоей на службе не было! Мне, понимаешь, работники нужны, которые без износу! Понял?

— Так точно!

— Свободен!

Иванов вышел, и тут же из другой двери, расположенной позади начальственного стола, показались двое — седой и импозантный адвокат Николай Николаевич Переяславлев и его московский друг Вадим Ахметович Шеров, поджарый, довольно молодой и по-своему не менее, а то и более импозантный. При взгляде на его лицо сразу вспоминался портрет Юлия Цезаря.

— Ну, ты, Петр Алексеевич, не начальник, а прямо отец родной, — улыбнулся Переяславлев, а Шеров молча сел в хозяйское кресло и перевернул папку на первую страницу.

— Стараемся, понимаешь, проявляем заботу о людях, — сказал человек в мундире. — Вы, значится, располагайтесь, изучайте, а я пока пойду, отпущу Марусю, а кофейком лично займусь. Годится?

— Годится, — сказал Переяславлев.

Шеров тем временем проглядывал страницы и время от времени записывал что-то в свой блокнот. Переяславлев пристроился рядом и стал изучать те листы, с которыми уже ознакомился Шеров. Хозяин большого кабинета принес поднос с двумя кофейными чашечками, поставил и извлек из шкафчика рюмки и початую бутылку армянского коньяку.

— А себе-то что же? — спросил, поднимая глаза, Переяславлев.

— Я, понимаешь, кофе не пью. Сердце. Так что только коньячку за компанию.

— А я — только кофе, — сказал Шеров. И истинное положение дел, и русло, в которое следует направить расследование, было в принципе понятно всем троим.

Оставалось выработать тактику. Хозяин кабинета и адвокат смотрели на московского гостя, ожидая, что предложит он.

— Хороший у вас работник Иванов, — серьезно сказал Шеров, не отрываясь от бумаг. — Надо бы его поощрить. И желательно скорее. У вас, Петр Алексеевич, есть по этому поводу соображения?

— Так, так… — задумчиво произнес Петр Алексеевич, — Что-то такое было…

Он поднялся, вышел в приемную и стал рыться в одном из шкафов. Шеров вновь обратился к папке и принялся с большим вниманием изучать. Что-то Ахметыч там явно высмотрел. Закончив чтение, Шеров впервые за все пребывание здесь улыбнулся, захлопнул папку и с наслаждением потянулся, не вставая с кресла.

Похоже, он нашел то, что искал.

Человек в мундире вернулся из приемной и положил перед Шеровым пожелтевший листок.

— Академия и в столице есть, — сказал Шеров, прочитав листок. — Я из задней комнатки позвоню, если позволите. Городской который?

— Белый, — сказал хозяин кабинета, почему-то вытянувшись во фрунт.

— И неплохо бы еще кофе, — сказал Шеров, закрывая за собою дверь.

Человек в мундире направился в закуток к заграничной кофеварке, а Переяславлев задумчиво налил себе вторую рюмку. Оба прислушивались к чуть слышному голосу из задней комнатки.

— Ого! — сказал Петр Алексеевич.

— Ага! — подтвердил Переяславлев.

— Петр Алексеевич, возьмите там трубочку, — окликнул Шеров. — С вами будут говорить.

Человек в мундире почтительно снял трубку двумя пальцами.

— Повезло Иванову, — с улыбкой прокомментировал Переяславлев.

Дочитать «Онегина» Тане не пришлось. На следующий день около полудня ее отвели куда-то вниз, вернули поясок, ключи и сумочку с кошельком, дали расписаться в какой-то бумажке и препоручили молчаливой Аде и улыбающемуся дяде Коке.