Три девочки [История одной квартиры] - Верейская Елена Николаевна - Страница 16

– У меня нет третьей руки, – беспомощно пробормотал доктор.

– Смотрите! – кричала Наташа. – Здесь Гуливер в стране лилипутов.

– Какой Гуливел? – спросил Тотик и огляделся вокруг.

– Это такой великан.

– Ты Гуливел? – спросил Тотик доктора,

– А как вам кажется, Тотик?

– Наташа! Тотик! Мойте руки, сейчас кушать будем, входя, Софья Михайловна.

– Кушать! – обрадовался Тотик. – Гуливел, пойдем кушать!

Доктор с трудом поднялся с ковра, уронив мишку и паяца.

– Нет, нет, – запротестовал Тотик, – мишку ты возьми, ты его колмить будешь.

На другой день доктор вернулся домой, весь обвешанный пакетами.

Он заглянул в комнату, где Тотик строил дворец из кубиков, и сконфуженно произнес:

– Тотик, теперь пойдемте ко мне играть в мои игрушки.

Тотик бросил кубики и, топая ножками, побежал в комнату доктора.

– Мама! Ты подумай! Доктор-то! – изумилась Наташа.

–  Милый доктор, – с грустной улыбкой произнесла мать, – у него, наверно, никогда не было детей, и он не знает, какая это радость. И он, видно, давным-давно никого не любил… а без этого так трудно жить!

Софья Михайловна по рассеянности стала отпирать комод не тем ключом и испортила замок. Дело было в воскресенье. Яков Иванович был дома, и она попросила его помочь беде. Старый слесарь пришел в ее комнату с целым ящиком инструментов.

– Сложный замок у вас. Придется повозиться.

– Уж повозитесь, Яков Иванович. Дело соседское. Другой раз и я вам услужу, – сказала Софья Михайловна. – Да вот знаете что? Ведь девочкам скоро в школу идти. Я сегодня хочу поехать Наташе на школьное платье материал купить. Хотите, я Катюше тоже возьму?

– А у меня уже набрано, – сказал Яков Иванович.

– Да ну? Вы сами покупали?

– А кому же еще? Сам.

– А ну, покажите.

Яков Иванович ушел в свою комнату и через минуту вернулся.

– Ой-ой, – протянула Софья Михайловна, – какой некрасивый материал!

– А я в этом деле мало смыслю, – спокойно возразил Яков Иванович, копаясь в ящике с инструментами, – вижу, что прочный.

– Катя не захочет в таком платье в школу идти. Моя Наташа ни за что бы не пошла.

– А Катюшка пойдет.

– Бедная девочка! – вырвалось у Софьи Михайловны.

– Как бедная? – Яков Иванович оторвался от работы и гневно посмотрел на Софью Михайловну. – Разве я о ней не забочусь? У Катюшки все есть, что надо. Всегда одета, обута, сыта. Читать любит – книжек ей покупаю, сколько хочет. Образование какое захочет дам, в люди выведу. А вы «бедная»! Сказали тоже! – и он, сердито сопя, снова принялся за работу.

– Мало этого, Яков Иванович, – тихо сказала Софья Михайловна.

– Мало? – Яков Иванович с ожесточением вывинчивал какой-то шуруп. – Гм! Мало! А как я сам с семи лет в чужих людях вырос? Голодный, босой. Досыта только пинков да колотушек хлебнул. В двенадцать лет в подмастерье к кузнецу отдали. Снова пинки да колотушки. Ни тебе поесть, ни тебе поспать досыта. Грамоте только с пятнадцати лет чуть-чуть научился. Тяжести не по силам таскал, надорвался. В больницу попал, много месяцев отлежал, а там все сызнова началось. Посидели бы тогда в моей шкуре!

– Расскажите о себе, Яков Иванович, – попросила Софья Михайловна, подсаживаясь к нему с вязаньем в руках.

– А чего рассказывать? – буркнул старик, не отрываясь от работы, но Софья Михайловна почувствовала, что ему не неприятна ее просьба.

– С детства пинки да колотушки, а как на заводе стал работать да разобрался что к чему, против царя пошел. Ну и начались тут тюрьмы да ссылки, – заговорил он снова. – До самого семнадцатого года и жизни-то, почитай, не видел. В ссылке и женился и овдовел. Остался с сынишкой маленьким на руках! Тоже горя хлебнул, пока вырастил. Учиться опять некогда. Только свое ремесло и знал. Октябрю порадоваться не успели – гражданская война. Вместе с сынишкой на фронт пошел. В двадцать втором году сын женился. Невестка хорошая попалась. Ну, думаю, отдохну теперь. Да недолго отдыхал. Померли оба тифом. А у меня снова на руках внуки, Вася да Катюшка. Катюшке двух лет не было. С тех пор и ращу. А вы: «Мало»! Эх!

– Славная ваша Катюшка! – Софья Михайловна подняла голову и посмотрела на старого слесаря.

– Девчонка ничего, – сказал он спокойно.

– И учится хорошо?

– А чего бы ей не учиться? Все есть, всего вволю, – только учись. Дед обо всем позаботится. Чего ей не хватает?

– А я вам скажу, Яков Иванович, чего не хватает. Сказать?

– Ну? – Он вдруг оторвался от работы и поднял на Софью Михайловну настороженный и недружелюбный взгляд.

– Ласки, Яков Иванович.

Старик сразу снова взялся за работу.

– Известно… без матери… – пробормотал он чуть слышно, прилаживая замок.

– Не худо бы ее и дедушке иной раз приласкать, – тихо сказала Софья Михайловна.

– Не обижаю я ее. Пальцем ее в жизни не тронул. А приласкать… – он спешно бросал инструменты в ящик, – не умею… Получайте ваш замок. Готово. – И он быстро двинулся к двери, не взглянув на Софью Михайловну.

– Куда же вы, Яков Иванович? Спасибо! А вы мне еще про Васю не рассказали.

– Про Васю? – Яков Иванович остановился вполоборота. – Что же про Васю?.. Ничего парень. Хороший комсомолец, весь в отца, – прибавил он не без гордости.

– Ну, а дадите мне денег другой материи Катюшке купить?

– А куда я этот дену?.. Ну да ладно, покупайте, вам видней. Какой своей дочке, такой и ей. Денег сейчас дам.

И он вышел из комнаты.

Софья Михайловна уронила вязанье на колени и задумалась.

Срок сдачи рукописи в издательство приближался, и Леонтий Федорович, с помощью жены, работал вовсю. Часто Софье Михайловне приходилось весь день стучать на машинке, и тогда Наташа и ходила на рынок, и стряпала обед, благо еще не кончились каникулы. Готовить она еще умела плохо и, не желая мешать матери, обращалась за советом к Кате. Катя солидно объясняла ей сорта мяса и как варить гречневую кашу, чтобы она была рассыпчатой, и даже как обращаться с тестом.

– И откуда ты все это знаешь? – удивлялась Наташа.