Последний секрет - Вербер Бернард - Страница 34

Затем Самюэль Феншэ рассказал, как Посейдон решил завести в туман суда правителя Итаки.

«Ход черных».

– Тогда к Одиссею явилась Афина и посоветовала ему отправиться на остров Эолия, где он получил в подарок бурдюк, содержавший в себе «буреносные ветры».

«Ход белых».

– Но моряки открыли бурдюк, и корабль снова принесло к Эолии.

«Ход черных».

– Одиссей и его спутники смогли вернуться домой только после долгих лет странствий.

Бывший служащий юридического отдела ниццкого банка с восхищением слушал рассказ об Одиссее. Он прекрасно знал эту историю, но в устах Феншэ каждое приключение древнего героя освещалось по-другому.

Голос Феншэ смягчился, когда он стал говорить о возвращении моряка, переодетого в нищего, к себе домой. Наконец он рассказал и о его мести: Одиссей убил из лука поклонников его жены Пенелопы.

С испугом в глазу Жан-Луи Мартен напечатал то, что вдруг показалось ему откровением.

«Ulysse = U-lis».

Феншэ понял не сразу.

«U, греческий префикс, который означает „нет“, как u-topie, или u-chronie. U-lysse – это противоположность LIS. Пример Одиссея поможет мне бороться с болезнью».

Этот неожиданный каламбур заставил врача улыбнуться.

Одиссей! Он хочет, чтобы его звали Одиссеем. Как моего друга детства. Неужели это всего лишь совпадение? Знал бы он, что воскрешает в моей памяти это имя: Одиссей!

«Но мне постоянно не хватает практики. Все это – работа ума. Мне нужен контакт с материальным».

– Кто знает, возможно, когда-нибудь к Интернету подключат руки, способные производить действие.

«У меня была такая надежда. Но ее больше нет. Материю движет разум. С помощью Интернета моя мысль может вызвать события во всем мире».

– Какой у вас мотив сейчас?

«Воодушевить вас. Заставить вас совершить открытие».

– Нельзя так легко перешагнуть через десять лет университетских занятий и пятнадцать практики в больничной среде.

«Кто хочет, тот может. Ваша фраза, мне кажется. Я ищу, и я найду».

Жан-Луи Мартен начал с того, что поменял псевдоним. «Овощ» умер, комплекса у него больше не было. Он решил стать героем фильма о своей жизни. Он был Улисс, U-lis. Пришло его время быть сильным, хозяином своей мысли, хозяином своего мозга.

Больше не терпеть, – сказал он себе.

Он дал своему уму развернуться в Сети, подобно великому мореплавателю, устремляющемуся за морскими течениями. Афина была рядом с ним.

50

Открыв глаза, Лукреция Немро видит ногу в ботинке. Во рту все еще вязко от хлороформа. Она обнаруживает, что на ней смирительная рубашка.

Мышка попалась.

Она барахтается. Поднимает глаза на ногу в ботинке и понимает, что это нога капитана Умберто, а сама она, Лукреция, находится на борту «Харона».

– Умберто! Сейчас же освободите меня!

Она хочет встать, но смирительная рубашка завязана накрепко.

– Не так-то легко было найти этот допотопный инвентарь в больнице, которая борется с архаизмами, – вздыхает Умберто, наконец повернувшись к ней. – Тогда я пробежался по барахолкам. Удобно, правда?

В иллюминатор Лукреция видит, что судно направляется к Леринским островам. Она бьется.

– Отпустите меня!

– Успокойтесь, или я буду вынужден вколоть вам транквилизатор. Мы едем в больницу, и все будет в порядке.

– Я не сумасшедшая.

– Знаю. Все вы так говорите. Я уже спрашиваю себя, не эта ли фраза всякий раз помогает вычислить душевнобольных.

Он хохочет.

– Это вы сумасшедший! Немедленно верните меня в Канны. Вы отдаете себе отчет в том, что делаете?

– Мудрецу снится, что он бабочка, или это бабочке снится, что она мудрец?

Бывший нейрохирург зажигает свою трубку и выпускает несколько густых клубов дыма.

– Освободите меня! – приказывает Лукреция.

– Свобода – только идея, которой забивают наши головы.

Он увеличивает скорость «Харона», чтобы побыстрее добраться до форта, который вырисовывается на горизонте.

– Умберто! Это вы напали на меня в морге, да?

Моряк не отвечает.

– Порой Харон ступает на берег и служит представителем одного народа у другого.

– Мифологический Харон требовал золотой за переправу через Ахерон. Что бы вы сказали о тысяче евро за то, чтобы вернуть меня в порт?

– Есть более веские мотивы, чем деньги. Вы забываете, что я был врачом до того, как стал нищим.

– Если вы немедленно меня не освободите, я подам жалобу; вы рискуете иметь неприятности с правосудием.

– Для начала было бы неплохо, чтобы вы смогли встретиться с вашим адвокатом. Сожалею, морковка не работает, как и палка.

– Вы не имеете права лишать меня свободы. Я журналист. Не знаю, отдаете ли вы себе отчет…

– Нет, мадемуазель Немро, в этом я не отдаю себе отчета, мне плевать на вежливость, хорошие манеры, страх молвы и того, что пресса обо мне скажет. Вы не знаете, что такое оказаться БОМЖОМ. Это обнуляет счетчик.

– Вы должны меня вернуть! – решительным голосом приказывает она.

Распоряжение, приказ, внушение чувства вины – мне надо пробить его защиту.

– Это ваш долг!

Он перемещает свою большую пеньковую трубку на другую сторону рта.

– Припоминаю об одном эксперименте по поводу «долга», как вы говорите, проведенном в пятидесятых годах профессором Стэнли Милграмом. Он подобрал студентов-добровольцев. Они получили право ударить током человека, который ошибался при банальном опросе типа викторины на тему рек и столиц. Им разрешили наказывать за неверные ответы, и притом все более и более болезненно, по мере того как опрашиваемый делал все больше ошибок. Цель опыта была в том, чтобы измерить, до какой степени обычное существо способно мучить своего ближнего, когда это ему позволяет официальное учреждение. В действительности тока не было, а для изображения страданий наняли актеров. Восемьдесят процентов протестированных дошли до того, что били током в четыреста пятьдесят вольт, а это смертельно для человека. Поэтому, когда вы говорите мне о «долге», я только насмехаюсь. Я не чувствую себя обязанным ни родине, ни моей семье, ни кому бы то ни было.

Надо попробовать еще несколько рычагов. Как его рассердить?

Она роется в памяти, стараясь найти то, что о нем знает.

Он был нейрохирургом. Оперировал свою мать. Операция прошла неудачно. Он должен был чувствовать себя виноватым. Ему должны были внушить чувство вины. Его коллеги.

– Они укоряли вас в больнице, после той неудавшейся операции?

– Так вы меня не достанете. Я не испытываю никакой злобы к людям из больницы. Напомню, что именно они дают мне работу.

– Поняла. Вы хотите меня изнасиловать.

Росси пожимает плечами.

– Конечно, вы мне очень нравитесь, но существуют более сильные мотивы, чем секс.

– Алкоголь, наркотики?

– За кого вы меня принимаете, мадемуазель Немро? За бывшего пьянчужку, который снова может пасть? У меня есть мотив посильнее алкоголизма. А что касается наркотиков, мне не нравится вкус травы и я не люблю уколы.

– Что же тогда мотивирует ваш поступок?

– Последний секрет.

– Никогда об этом не слышала. Это что, новый наркотик?

Он хватает свою трубку и поигрывает ею.

– Это намного больше всего! Это то, чего жаждет каждый человек, даже не осмеливаясь это выразить. Самый напряженный, самый чудесный, самый великий опыт, который может познать человек. Лучше денег, лучше секса, лучше наркотиков.

Лукреция пытается представить, о чем может идти речь, но на ум ничего не приходит.

– Так кто же хранит Последний секрет?

Он таинственно выдыхает:

– Никто… – и разражается сильным грохочущим смехом.

51

Все остальные больные вокруг него лежали неподвижно, словно мумии в саркофагах из проводов и зондов. У них были мутные потерянные взгляды, но Мартен знал, что они ревновали его, потому что доктор Феншэ регулярно приходит к нему и потому что он обладает компьютером, Интернетом, возможностью высказываться.

Больной LIS не был зол на своих соседей, он жалел их больше, чем кто-либо. Он говорил себе, что, как только станет достаточно сильным, найдет и для них способ себя выражать. В этом был смысл его битвы: чтобы никто больше не страдал так, как страдал он сам.