Муравьи - Вербер Бернард - Страница 12

Двадцать восемь муравьев погибли, эти двадцать восемь яиц их заменят.

Однажды, с роковой неизбежностью, чьи-то пальцы лягут на эти страницы, чьи-то глаза прочтут эти слова, чей-то рассудок воспримет их смысл.

Я не хочу, чтобы этот миг наступил слишком рано. Последствия могут быть ужасными. И сейчас, когда я пишу эти фразы, я все еще борюсь за то, чтобы сохранить свой секрет.

Тем не менее, необходимо, чтобы однажды стало известно все, что произошло. Даже очень хорошо спрятанные тайны в конце концов становятся явью озера. Время — их злейший враг.

Кто бы вы ни были, прежде всего, я вас приветствую. В то время, когда вы читаете мои строки, я, скорее всего, мертв уже добрый десяток, если не сотню, лет. По крайней мере, я на это надеюсь. Иногда я сожалею о том, что получил это знание. Но я человек, и, даже если моя родовая солидарность находится в данный момент на самой низкой ступени развития, я помню свой долг. Свои обязанности, наложенные на меня лишь тем уже, что я родился однажды среди вас, людского рода вселенной. Я должен передать свою историю.

Все истории похожи, если изучить их поближе. Сначала «будущий» герой спит. Потом он переживает кризис. Этот кризис провоцирует реакцию героя. В зависимости от того, какой была его реакция, он умирает или начинает развиваться. Первая история, которую я вам расскажу, это история нашей вселенной. Потому что мы в ней живем. И потому что все в большом и в малом, подчиняется одним и тем же законам и связаны узами взаимозависимости.

Например, вы переворачиваете страницу, вы прикасаетесь указательным пальцем к целлюлозе бумаги. От этого контакта происходит неуловимое нагревание. Но оно, тем не менее, вполне реально. Это нагревание вызывает движение электрона, который уходит из орбиты своего атома и ударяется о другую частицу. Но эта частица, на самом-то деле, «относительно» себя самой, огромна. И столкновение с электроном для нее — настоящее потрясение. До этого она была инертной, пустой и холодной. Из-за того, что вы перевернули страницу, она пережила кризис. Ее лижут гигантские языки пламени. Своим незначительным жестом вы дали начало событиям, последствия которых вы никогда не узнаете. Может быть, родились миры, а в них — люди, и эти люди изобретут металлургию, прованскую кухню и межпланетные путешествия. Они даже могут оказаться умнее нас. И они никогда бы не существовали, если бы к вам в руки не попала бы эта книга, и если бы ваш палец не произвел бы нагревание именно в этом месте листа бумаги.

Точно так же и наш мир находится, несомненно, в уголке книжной страницы, в подошве ботинка или в пивной пене поверх кружки из какой-то другой гигантской цивилизации.

Наше поколение уже не сможет это проверить. Но мы знаем, что когда-то наша вселенная, или, может быть, частица, включающая нашу вселенную, была пустой, холодной, черной, неподвижной. Потом что-то (или кто-то) спровоцировало кризис. Перевернули страницу, наступили на камень, сдули пену с пивной кружки. Произошла какая-то катастрофа. Наша частица проснулась. У нас, мы знаем, это был огромный взрыв. Его назвали Big Band .

Каждую секунду, быть может, рождается мир, неизмеримо большой, неизмеримо маленький, неизмеримо далекий, но подобный нашему, родившемуся более пятнадцати миллиардов лет назад. Мы не знаем других миров. Но о нашем нам известно то, что он ведет начало со взрыва самого «маленького» и самого «простого» атома: водорода.

Представьте же себе это огромное пространство тишины, вдруг разбуженное исполинским взрывом. Зачем сдули пену с пива? Не важно. Важно то, что водород загорается, взрывается, пышет жаром. Мощный свет пронизывает нетронутый доселе космос. Кризис. То, что было недвижимо, приходит в движение. То, что было холодным, нагревается. То, что хранило безмолвие, обретает голос.

Потом изначальное пожарище водорода трансформируется в гелий, в атом чуть посложнее водорода. Но уже из этого можно вывести первое важное правило игры нашей вселенной: ВСЕГДА К БОЛЕЕ СЛОЖНОМУ.

Правило это кажется очевидным. Но ничто не говорит о том, что в соседних вселенных оно такое же. Там, быть может, это ВСЕГДА К БОЛЕЕ ГОРЯЧЕМУ, или ВСЕГДА К БОЛЕЕ ТВЕРДОМУ, или ВСЕГДА К БОЛЕЕ СМЕШНОМУ.

У нас тоже все может становиться более горячим, или более твердым, или более смешным, но это не изначальное правило. Это, что называется, постольку-поскольку. Наше коренное правило, на котором зиждутся все остальные, звучит так: ВСЕГДА К БОЛЕЕ СЛОЖНОМУ.

Эдмон Уэллс.

«Энциклопедия относительного и абсолютного знания»

Самец № 327 бредет по южным коридорам Города. Он не обрел покоя. Он повторяет знаменитую фразу:

Он — разведчик, он был лапкой.

На месте он был глазами.

Вернувшись, он стал побудительным стимулом.

Почему она не действует? Где ошибка? Его тело кипит от непереданной информации. Он чувствует, что Племя пострадало и даже не заметило этого. А стимул боли — это он. Он должен заставить Город отреагировать.

О, как тяжело держать в себе послание страдания и не находить усиков, которые захотели бы его воспринять. Он так мечтает освободиться от этого бремени, разделить с другими страшное знание.

Рядом с ним проходит муравей — посланец тепла. Чувствуя, каково на душе у собрата, он думает, что тот неудачно проснулся, и предлагает ему солнечных калорий. Они придают № 327 немного сил, которые он тут же использует, чтобы попытаться убедить соплеменника. Тревога, карлики устроили засаду и перебили всю нашу экспедицию, тревога!

Но № 327 растерял даже те крохи правдоподобия, которыми обладал вначале. Посланец уходит, как ни в чем не бывало. № 327 не отступает. Он бежит по коридорам, испуская послание тревоги.

Иногда воины останавливаются, слушают его, даже начинают разговаривать, но его слова о разрушительном оружии кажутся чистейшим вымыслом. И группа, способная выполнить военное задание, не сформировывается.

И № 327 понуро бредет дальше.

Неожиданно, проходя пустынным тоннелем четвертого подземного этажа, он различает шум позади себя. Кто-то его преследует.