Ускользающие улики - Вентворт Патриция - Страница 24

— Вроде бы мисс Болдер не понравилось, что мисс Холидей решила проверить, как горит камин. Особо вникать я не стала и постаралась отвлечь ее от этого разговора.

— Она была расстроена?

— Ну, не то чтобы очень… Но жаловалась, что миссис Болдер ужасная ворчунья, что никогда не знаешь, из-за чего она заведется. А потом мы попили чаю, и она стала рассказывать мне о леди Ровене, у которой когда-то была компаньонкой, и сказала, что никогда не думала, что придется работать простой служанкой.

— Значит, она была подавлена?

— Ну нет, этого бы я не сказала. Воспоминания о леди Ровене всегда поднимают ей настроение. Она любит о ней рассказывать.

— И она была в хорошем настроении, когда уходила? — спросила мисс Силвер.

— О да, мисс Силвер.

— А когда она ушла от вас?

— Незадолго до девяти. Ах, мисс Силвер, неужели вы думаете, что с ней могло случиться что-то ужасное? Она была в очень хорошем расположении духа, но сказала, что ей пора, потому что миссис Мэйпл не любит, когда она возвращается позже девяти. Только если она поедет в Мэлбери посмотреть иногда кино, и все равно — сплошное недовольство. А отсюда-то до их дома всего два шага.

Ой, не понимаю, как с ней могло что-либо случиться.

Ведь идти тут всего ничего.

Фрэнк Эбботт ободряюще сказал:

— Ну-ну, миссис Сэлби, мы еще не знаем точно, случилось что или нет, но в любом случае обязаны это выяснить. А поскольку вы видели ее последней, попробуйте вспомнить, как она была одета.

— О, она была в своем голубом платье.

— Это не та одежда, в которой она работала в Крю-хаус?

— Ну что вы! — возмутилась миссис Сэлби. — Она бы никогда не пришла сюда в рабочей одежде! Это было очень симпатичное платье, она купила его год назад, очень приятного оттенка, который прекрасно сочетался с ее бусами.

— А на ней были бусы?

— Да, она носила их постоянно. Очень нарядные, голубые, с золотыми и серебряными крапинками. Они были привезены из Венеции или откуда-то еще… Подарок леди Ровены. Мисс Холидей очень ими дорожила.

— И, наверное, на ней было пальто?

— О да, черное.

— А шляпа?

— О нет, ведь идти совсем недалеко.

— А если она куда-нибудь уезжала, в Мэлбери или куда-то еще, надевала она шляпу?

— Разумеется, мистер Эбботт. Она не принимала этой новой моды — ходить без головного убора.

Спрашивать, казалось, было больше не о чем, но по дороге к парадной двери мисс Силвер завела речь о том, как, наверное, славно живется в бунгало:

— Вас, наверное, очень радует, что больше не нужно подниматься по лестницам. В старых домах они часто бывают такими крутыми. А вода у вас проведена?

— Да, но не городской компанией. Мистер Сэлби говорит, что на это и не рассчитывал. У нас очень удобное устройство с насосом и цистерной под крышей. Надо только почаще подкачивать воду, и тогда она так же хорошо бежит из кранов, как при обычном водопроводе.

— И у вас нет колодца?

— Нет, что вы! — воскликнула миссис Сэлби. — Мне бы и в голову не пришло пить воду из колодца — что вы, нет, конечно!

Мисс Силвер и Фрэнк Эбботт пожелали хозяйке доброй ночи и вышли за ограду.

Когда они отошли подальше, Фрэнк спросил:

— А вы полагали, что у них может быть колодец?

— Допускала такую возможность. У миссис Мэйпл есть — в конце сада.

— Откуда вам это известно?

— Мне сказала Флорри Хант.

— Неужели вы считаете…

— Не знаю. По всем отзывам, мисс Холидей была (или таковой остается) женщиной очень ограниченной и в некоторых вопросах исключительно щепетильной. К примеру, она не могла зайти в дом, если там находился хоть один мужчина. Это из-за болезненной гордости, ей казалось, что это унизительно — работать прислугой. Ссора с кухаркой из Крю-хаус могла оказаться не такой уж безобидной.

Или, даже не будучи серьезной, могла подействовать на психику мисс Холидей. Пока эта впечатлительная особа находилась в гостях у миссис Сэлби, обида могла развеяться. Но как только она вышла в темноту, болезненное отчаяние накатило с новой силой. У бедняжки могло возникнуть желание покончить с собой. Я этого не утверждаю.

Это лишь одна из версий.

— Завтра же я пришлю полицейских из Мэлбери — пусть осмотрят колодец миссис Мэйпл, — сказал Эбботт.

Глава 19

Рассказ Крейга о ночной прогулке Дженни очень встревожил Розаменд. Он видел, как далеко за полночь Дженни перелезала через живую изгородь у дороги. Раз он так сказал, значит, так оно и было. И все-таки, вопреки очевидным фактам, она не могла заставить себя поверить безоговорочно. Розаменд собралась сама поговорить с сестрой. Но всякий раз, представив, как она говорит: «Дженни, вчера ночью Крейг видел тебя у дороги», — Розаменд понимала, что этого делать нельзя. А если Дженни начнет отпираться, что будет дальше? Дженни будет лгать все больше и больше, и между ними вырастет непреодолимая стена. Розаменд чувствовала, что, если такое случится, вся их жизнь переменится — раз и навсегда. Если на Дженни слишком надавить, она вынуждена будет лгать. Нельзя толкать ее па это. Лучше за сестрой понаблюдать и убедиться, что ночные прогулки не повторяются.

Когда сестры только-только переехали в Крю-хаус, Розаменд спала в одной комнате с Дженни, которой требовался уход и ночью. Но как только Дженни стало лучше, она добилась, чтобы Розаменд перешла в другую. Дженни хотелось иметь отдельную спальню, чтобы можно было включать свет и читать, когда вздумается. И вообще она не хотела, чтобы ее грезам и снам мешали чьи-то еще…

Только теперь Розаменд поняла, что эти вздорные капризы были только ширмой, ей нужно было втайне выбираться из постели и пробовать ходить — без всяких провожатых. Однако было ясно: вернуться в спальню Дженни она не может и запирать ее — тоже. Надо просто ждать, когда Дженни уснет, и, лишь убедившись в этом, ложиться самой, но быть начеку. Бесплодное беспокойство только сбивает с толку. Итак: наблюдать, не уходить надолго и стараться не упустить ни одного звука, даже еле слышного Шороха в соседней комнате.

У Дженни появилась новая книга Глории Гилмор, и весь вечер она читала запоем, перенесшись в другой мир, где не было никаких бед, случившихся с ней. Героиню звали Колин О'Хара, и у нее были потрясающие романы со многими молодыми людьми, но по-настоящему она любила лишь своего опекуна, необыкновенно красивого мужчину, конечно же, со слегка поседевшими висками, но слишком благородного, чтобы просить ее руки, и от этого втайне сурово страдающего. В этом упоительном мире Дженни забывала обо всем, о чем так хотела забыть.

К сожалению, едва она возвращалась в реальность, все неприятности снова были тут как тут. Как ни убеждай себя, что беда случилась лишь в страшном сне, все равно в это трудно поверить.

Дженни совсем не торопилась засыпать, но в конце концов явилась Розаменд с чашкой горячего молока, расправила и подоткнула одеяло. Обычно девочка ничего не имела против горячего молока, но сейчас устроила скандал, а потом предложила: если Розаменд выпьет с ней молока, то и она выпьет.

— И только так!

Спорить было бесполезно, и Розаменд сдалась. Но она не заметила, как Дженни что-то подсыпала в свою чашку.

Розаменд повернулась, чтобы взять свою, но ее остановил жалобный голосок:

— В этой чашке так много пенки.

— Дженни, это же сливки!

Дженни уселась прямо, сморщив нос от отвращения.

— Противная скользкая пенка, меня стошнит, если я ее проглочу! Ты нарочно мне ее даешь, думаешь, от этого я пополнею!

— Дженни, да нет же!

— Нет да! Давай поменяемся чашками! Я не стану пить из этой!

Обмен был совершен, и Дженни прекратила воевать.

А потом даже обняла Розаменд за шею, когда они желали друг другу спокойной ночи.

Через пятнадцать минут Розаменд приоткрыла дверь в спальню сестренки и прислушалась: легкое, ровное дыхание Дженни ее успокоило. Самой ей отчаянно хотелось спать, как никогда прежде. Розаменд бесшумно закрыла дверь, открыла у себя окно и потушила свет. И как только ее голова коснулась подушки, она погрузилась в глубокий сон.