Шестое чувство - Вентворт Патриция - Страница 28

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Миссис Смоллетт спускалась вниз по лестнице в весьма радужном настроении и натолкнулась прямо на мистера Уилларда. Он выглядел гак, как будто гулял всю ночь, вид У него был изрядно помятый и хмельной, что было вдвойне невозможно с таким явным джентльменом как он. Миссис Смоллетт, которая обычно легко принимала на веру все и вся, почувствовала в голове некоторый сумбур, силясь понять такое событие.

Когда она проходила через холл, то из первой квартиры выглянула мисс Крейн, причем с такой живостью, что стало ясно – она высматривала и подслушивала, не желая упустить ни малейшего шанса разузнать побольше о случившемся.

– О, миссис Смоллетт, зайдите ко мне на минутку! Какое неприятное дело! Как только вы все вынесли? Я подумала, может чашка чаю с капелькой бренди успокоит ваши расстроенные нервы…

Миссис Смоллетт великодушно приняла это предложение. Она перестала быть незаметной и малозначительной особой. Она сознавала, что стала важной персоной. Ее будут осаждать репортеры, ее фотографии появятся во всех газетах. Но она не возражала против небольшой репетиции, а публику ей заменит мисс Крейн. Горячий чай и бренди – какой соблазн. Она прижала руку к своему внушительному животу и сказала, что у нее были страшные спазмы, она даже не знала, выдержит ли.

Мисс Крейн была сама любезность. Она не представляла себе, как только миссис Смоллетт все вынесла. А еще ей придется стоять в суде на месте для дачи свидетельских показаний, приносить клятву, нет, она, мисс Крейн, всегда надеялась, что ее минует подобная участь, ибо она совершенно уверенна в том, что не перенесет этого.

– Сейчас к нам приходил молодой человек, он все выспрашивал, кто из нас и когда видел мисс Роланд или майора Армтажа. Такой бравый мужчина с военной выправкой. Я говорю о майоре Армтаже, не о детективе, хотя последний тоже очень приятный молодой человек. Я честно призналась, что мы никого не видели. Это так приятно, особенно если не желаешь никому причинять неприятностей. Так вот я сообщила ему, что никто из нас не выходил вчера из квартиры, только разве до почтового ящика и назад. Так что я никого не видела, кроме мисс Гарсайд, которая поднималась из подвала. Я тогда еще удивилась, что она там делала, впрочем, это не моего ума дело. Итак, я сказала ему, что не стоит меня благодарить, потому что любая подробность, касающаяся убийства, оказывает отрицательное воздействие на здоровье мисс Мередит, именно это я всегда учитываю в первую очередь. Она вчера очень неважно себя чувствовала, вот почему никто из нас не выходил на улицу. Мы с Пакер места себе не находили от волнения. Но мне приятно заметить, что ночь прошла вполне спокойно, и сегодня она чувствует себя гораздо лучше.

В этот момент Пакер случайно проходила через комнату, и мисс Крейн обратилась к ней, чтобы та подтвердила, что мисс Мередит выздоровела. Пакер, долговязая, худая, с застывшим и каким-то угрюмо-кислым выражением лица, как-то механически дернула головой и плечом, что, по всей видимости, следовало считать за подтверждение, и пошла себе дальше, со стуком закрыв за собой дверь.

Мисс Крейн вздохнула и с осуждающим видом заметила:

– Худшее в убийстве то, что оно действует крайне огорчительным образом. Пакер совершенно расстроена. Ну а теперь, миссис Смоллетт, еще одну чашку чая и немного бренди, капельку бренди…

Мистер Уиллард прошел мимо миссис Смоллетт, так и не заметив– ее. Он открыл ключом дверь в свою квартиру, прошел через переднюю и отворил дверь в гостиную. Все шторы были еще опущены, и горел свет. В какое-нибудь другое время подобная преступная расточительность вызвала бы у него всплеск негодования, облеченное в соответствующие слова и упреки. Однако состояние мистера Уилларда было таковым, что сейчас ему было совсем не до этого. Он стоял на пороге и смотрел на свою жену.

Миссис Уиллард сидела за письменным столом из мореного дуба. На ней по-прежнему было то же самое платье из искусственного шелка красно-зеленых тонов, что и вчера. Оно выглядело как любой другой наряд, который не снимали всю ночь. Сама мисс Уиллард выглядела ничуть не свежее своего наряда. Она давно перестала рыдать. Платок, превратившийся вчера в мокрую тряпочку, валялся скомканный в углу кушетки. Он совсем высох, часов десять минуло с того момента, как она, отбросив его, поднялась по лестнице наверх, на этаж выше. Ее обычно спокойное состояние ума пришло в страшное возбуждение от одной лишь мысли, что Альфред находился там, за этой дверью под номером восемь. Охватившее ее сильное возбуждение высушило ее слезы. Потом она уже не могла больше плакать, она выдохлась. Она вернулась к себе в квартиру и села опять на кушетку, время текло медленно, но все же текло.

Часов в девять утра она подошла к письменному столу и позвонила брату Альфреда. Эрнест Уиллард жил в Илинге. Эрнест работал чиновником в адмиралтействе. Миссис Уиллард с трудом и очень медленно наконец сообразила, что Альфред мог быть у брата. Она набрала номер, трубку взяли сразу после первого же звонка. Она услышала голос Эрнеста, очень похожий на голос Альфреда, но более низкий. Сходство усиливалось благодаря четко различимому раздражению.

– Да, Альфред здесь. Мы как раз собираемся выходить, на самом деле мы уже выходили. Лучше будет, если вы позвоните ему в офис.

Миссис Уиллард проговорила холодным безразличным голосом.

– Я не могу, Эрнест. Он должен вернуться домой. У нас кое-что случилось. Передайте ему, что мисс Роланд убили сегодня ночью, – желая прекратить разговор, она уронила трубку с глухим стуком на рычаг.

После этого она долго и неподвижно сидела в своем помятом платье и с растрепанными волосами. Краснота, покрывавшая ее лицо, сменилась восковой бледностью.

Мистер Уиллард стоял и смотрел на нее. На какой-то миг она показалась ему женщиной, которую он никогда прежде не видел. Но затем его собственные пережитые волнения и муки стерли это впечатление, и он увидел перед собой прежнюю Амелию, ту саму Амелию, которая была всегда так добра к нему, которая ухаживала за ним, когда он болел, Амелию, на которой он уже был женат двадцать лет. Спотыкающимися неровными шагами он подошел к ней, затем упал на колени, уронив голову на грудь, и разрыдался как ребенок, потерявший свою любимую игрушку. Его сухая бездушная аккуратность исчезла, он начал говорить простыми ясными словами, которые то и дело прерывались всхлипываниями.

– Она была… так прекрасна. Но ничего не было… Амелия. Только из-за того… что она была… так прекрасна. Я даже… не поцеловал ее… она не позволила. Она смеялась надо мной… и называла меня… смешным человечком. Возможно, что я… ведь она была так прекрасна.

Но Амелия уже ласково обнимала его. Никогда ни один ребенок не умолял ее о прощении. Может быть, поэтому она любила Альфреда больше как ребенка. Ради этого ребенка, она двадцать лет терпела его педантичную аккуратность, его вечные придирки, его властные указания-. Но, когда он уставал, когда ему было грустно, когда он болел, разве он не льнул к ней как ребенок. Муки прошедшей ночи были муками от охватившего ее ощущения, что этот ребенок умер.

Но теперь она снова обнимала его, укачивала, нашептывала ласковые глупые слова. Немного погодя он приподнял заплаканное лицо. Его очки покривились и испачкались, тогда Альфред снял их, насухо протер линзы, вытер глаза, высморкался, опять надел очки и взглянул на Амелию. Когда он отодвинулся от нее, она поставила правый локоть на стол, чтобы подпереть ладонью щеку.

И тут взгляд у Альфреда Уилларда стал напряженным и испуганным. Когда Амелия подняла руку, и рукав ее платья чуть спустился вниз, стало вдруг видно, что рукав весь порезан и в пятнах крови.