Шестое чувство - Вентворт Патриция - Страница 12

– Недостаток денег или времени? Когда в самом деле произошла помолвка?

– В день нашего отплытия.

– Как это досадно – ни для чего нет времени! Ну что ж, в таком случае я выгляжу каким-то неприятным и скупым типом. Жаль, что у тебя до сих пор нет обручального кольца, потому что тогда ты легко бы могла бросить его через стол со словами: «Между нами все кончено». Разве не так? – Он горько усмехнулся. – Послушай, у меня возникла великолепная идея. Мы возвращаемся в город, и ты получаешь свое кольцо. И только тогда ты бросаешь его с соответствующими пояснениями. Как это тебе?

– Совершенно безумная идея, – ответила Меада.

– Есть прекрасная испанская пословица: «И в безумии есть своя сладость». В более общем смысле это означает: «Горькую пилюлю надо подслащивать». Пойдем, кофе откладывается. Все это выглядит отвратительно. Какое кольцо будем покупать – с изумрудом, сапфиром, брильянтом, рубином? Что ты предпочитаешь?

Меада была поражена этими язвительными насмешками.

– О, Жиль, ты такой дурачок! – воскликнула она.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

В этот день произошло несколько событий. Ни одно из них не имело какого-то особого значения, тем не менее каждое из них заняло свое место в складывающейся страшной картине. Это очень походило на рисунок на ткани – светлые тона вызывают радость, темные – печаль, красные наводят мысли о крови, черные – на уныние; этот рисунок как будто отпечатался на доме Ванделера и на всех его обитателях. Ни один тон не имел сам по себе смысла, но все вместе они составляли картинку.

Миссис Андервуд, упаковывая посылки под бдительным оком мисс Миддлтон, все время думала о Кароле Роланд и никак не могла избавиться от этих мыслей.

– Нет, нет, миссис Андервуд, боюсь, так не годится. Этот узел сползет.

Невыносимая особа. Миссис Андервуд надеялась, что Меада будет не только ей благодарна за это, но также с пользой для себя проведет время вместе с Жилем Армтажем, он такой приятный мужчина, как они подходят друг другу. Если только нет ничего плохого. Только бы ничего не стряслось. Это надорванное письмо. Вряд ли я сумею найти деньги, не рассказав Годфри. Драгоценности у меня одна дешевка… Мисс Сильвер, она мне не по карману. Кроме того, что она может сделать? Нет, надо что-то предпринять. Допустим, они не станут ждать, допустим, они расскажут Годфри. Нет, они не должны… надо что-то делать. Если в сумочке Каролы Роланд лежало мое письмо… Возможно, это не мое письмо… Бумаги такого цвета так много…

– Миссис Андервуд, в самом деле, так не годится…

Автомобиль Жиля и Меады съехал с дороги и стоял на пустыре, где запоздало отцветали заросли дрока.

– Меада, дорогая!

– Жиль, ну перестань!

– Перестать? Мне? Но ведь я люблю тебя. Ты что забыла?

– Это ты все забыл.

Его руки обхватили ее, его губы оказались рядом с ее губами.

– Нет, ничего из того, что происходит. Моя глупая голова всего лишь дала трещину. Зато ты помнишь все. О, Меада, разве ты не видишь, я потерял голову от тебя?

Мисс Гарсайд, мрачная и напряженная, подобрала с прилавка кольцо, которое подтолкнул в ее сторону через весь прилавок дородный еврей в очках. Точно швырнул: в жесте явственно сквозило презрение. Она сказала:

– Но оно застраховано на сотню фунтов.

Ювелир лишь пожал плечами.

– Это меня не волнует. Ваш камень поддельный, это страз.

– Вы уверены? – на какой-то миг сквозь напряженность проступила явная недоверчивость.

Ювелир-еврей снова пожал плечами.

– Несите его куда хотите, вам везде скажут то же самое.

Миссис Уиллард из квартиры № 6 мерно всхлипывала, лежа на кушетке и уткнувшись лицом в подушку с оборками. Кушетка представляла собой часть гарнитура, который Альфред и она приобрели на скопленные ими деньги перед тем, как пожениться. Гарнитур стоял на месте, заново перетянутый незадолго перед войной, но Альфред… В ее руке была сжата скомканная и смоченная слезами записка. Она обнаружила ее в кармане плаща, который собиралась отдать в химчистку. Ничего такого особенного в ней не содержалось, но несчастной миссис Уиллард, не имеющей никакого опыта в подобного рода делах, казалось, что содержалось. Альфред был непоседливым и порой раздражительным: он укорял ее за неаккуратность, неопрятность, беззаботное отношение; он не умел ценить ее умение готовить; но, чтобы он был ей неверен, чтобы бегал за блондинкой, живущей наверху, казалось ей немыслимым.

А она так верила ему. Она снова прочитала записку, держа ее перед заплаканными глазами.

«Хорошо, Уилли, дорогой, обед, как обычно, в час. Карола».

Слова «как обычно» острой болью отозвались в измученном сердце миссис Уиллард. Как только она смеет называть его Уилли? Дерзкая девчонка в два раза младше его!

Карола Роланд вкрадчиво улыбалась низенькому человеку с серыми волосами, очень чистому, очень опрятному, его глаза взирали на нее из-за поблескивающих стекол пенсне, словно на золотую рыбку сквозь стекла аквариума. Наверное, мистер Уиллард удивился бы, если бы кто-нибудь из посторонних грубо заметил, что он буквально вытаращился на девушку, но именно так это выглядело. Мисс Роланд было не привыкать к подобным взглядам. По крайней мере они не представлялись ей оскорбительными. Она воспринимала их как должное. Она позволила мистеру Уилларду заплатить за обед, а также купить ей коробку дорогих шоколадных конфет. И в военное время в Лондоне можно было найти шоколадные конфеты, если вы только знали, где их искать. Мисс Роланд знала…

После полудня распогодилось, и старая мисс Мередит выбралась на улицу в своей инвалидной коляске; ее везла Пакер, а с правой стороны степенно шла мисс Крейн. Спуск коляски с крыльца выглядел как настоящее представление. Белл поддерживал ее снизу, и коляска медленно опускалась, удерживаемая тремя парами рук, тогда как старая мисс Мередит, вся закутанная платками, лишь одобрительно кивала головой, не произнося при этом ни единого слова.

Они направились к магазинам. Мисс Крейн заверила Агнесс Лемминг, что мисс Мередит очень довольна прогулкой.

– Ей так нравится гулять…

Агнесс вышла на улицу во второй раз, чтобы поменять в библиотеке книгу для матери. Миссис Лемминг вовсе не интересовало, что Агнесс уже выходила по хозяйственным делам и принесла домой тяжелую сумку с продуктами.

– Наверное, мама, ты смогла бы сама поменять книгу, пока шла к мосту…

Лишь страшная усталость заставила Агнесс высказать подобное предположение. В этом не было ничего хорошего, и никогда не было, но порой, когда ты отчаянно устала, почему бы не попытаться. Изящные брови миссис Лемминг недоуменно выгнулись вверх.

– На моем пути? Моя дорогая Агнесс, с каких это пор библиотека находится по пути к Кларкам? Неужели ты на самом деле так глупа, как прикидываешься? Тебе следует быть более благоразумной, иначе люди начнут думать, что с тобой не все в порядке.

Возвращаясь назад из города, Агнесс совсем не чувствовала себя в порядке. Она еле-еле волочила ноги, голова у нее как-то легко и странно кружилась, как будто плавно плывя по воздуху, совершенно отдельно от уставшего до изнеможения тела. Ей казалось, что все вокруг нее плывет по воздуху. Только ее утомленные, ноющие от боли ноги тяжело передвигались по твердой, поднимавшейся вверх дороге. Вдруг чья-то рука подхватила ее под локоть, и раздался голос:

– Мисс Лемминг, вы же больны.

Агнесс очнулась и обнаружила стоящего перед ней мистера Дрейка из квартиры напротив Уиллардов, участие и беспокойство слышались в его голосе.

– Вы больны.

– Нет, только устала.

– Это одно и то же. Я на машине. Позвольте мне вас подвезти.

В ответ она улыбнулась ему – застенчиво и признательно, а потом она словно куда-то провалилась. Очнулась у себя дома, в гостиной, она лежала на кушетке, а мистер Дрейк кипятил чайник на газовой плитке. Это было настолько необычно, что она раза два моргнула. Однако мистер Дрейк и чайник не исчезли. Он оглянулся, заметил ее широко открытые глаза и, одобрительно кивнув, сказал: