Павильон - Вентворт Патриция - Страница 20

Глава 15

Алтея отвела мать домой и уложила в постель. Нескончаемый поток упреков, суровых приговоров и мрачных предсказаний разбивался о ее молчание. Оно не было упрямым или оскорбительным, оно было абсолютно непроницаемым.

Алтея подала матери нюхательную соль, налила вторую бутылку горячей воды, но при этом ничего не говорила, только иногда спрашивала: «Теперь тепло?», «Удобно?», «Принести что-нибудь еще?» И наконец: «Спокойной ночи, мама».

Она словно отгородилась от нее звуконепроницаемым стеклом. По одну сторону была она и Ники, по другую — мать с ее мелочной тиранией, упреками и ненасытным желанием самоутвердиться. Она видела эти скорбные жесты, попытки сохранить власть, стремление побольнее ранить ее, дочь-предательницу, но все это было как бы на расстоянии: ни бурные причитания, ни ярость не достигали ее сердца. Она отгородилась барьером. Она была теперь недосягаема. Ничто не могло заставить ее изменить свое решение: завтра они поженятся, и она привезет сюда Эмилию Чейпел. Преград больше нет, двери ее тюрьмы распахнуты.

Она легла в кровать и заснула, как только коснулась головой подушки.

Миссис Грэхем тем временем ворочалась, не в силах уснуть. И эта бессонница была причислена к прочим грехам Алтеи. Спать совершенно не хотелось, а это губительно для ее здоровья. Людям с тонкой психикой нужно много отдыхать, а она очень чувствительная натура. Она часто говорила доктору Баррингтону, что чересчур восприимчива, и он с ней неизменно соглашался. Сегодня ее подвергли невыносимому испытанию, и ей теперь понадобится много времени, чтобы прийти в себя. Даже если она и не простудилась — ведь ночной воздух так коварен, — то все равно ей пришлось так напрягаться! Идти в гору, преодолевать ступени, ведущие в павильон. Что с того, что она пока не чувствует никаких симптомов? Когда болезнь наступает не сразу, результаты бывают еще более ужасны.

В настоящий момент она чувствовала себя вполне прилично, только эта проклятая бессонница жутко действовала на нервы. Ну совсем не хотелось спать! Ей было тепло и уютно, приятно было лежать и думать о том, до чего у нее скверная дочь, совсем отбилась от рук — опять завела шашни с Николасом Кареем, мчится среди ночи к нему на свидание! И вдруг ее кольнула кошмарная мысль: эта девчонка могла еще раз улизнуть.

Неблагодарная! Да-да! Никакой благодарности!

Что, если Николас не ушел, хотя сказал, что уходит?

А сам остался ждать Тею в павильоне. Что, если она сейчас там — с ним? Нет, этого она не могла вынести. Она вскочила с постели, накинула на себя черное пальто и прошла в ванную. Вообще-то она надевала халат, когда думала, что ее могут увидеть, — только неряхи надевают пальто прямо на рубашку. Вообще-то халат у нее прелесть — стеганый, из голубого шелка, но он очень светлый, и если она высунется из окна ванной, ее сразу увидят. Конечно, скорее всего, в павильоне никого нет, но если они там, то лучше надеть черное пальто.

Занавески в ванной были раздвинуты — так она сама их недавно раздвинула. Она подошла к окну, дернула шпингалет, распахнула окно — и ей показалось, что в павильоне горит свет.

Ей показалось, что там был свет, но когда она высунулась из окна, его уже не было. Была только смутная, призрачная темнота. Миссис Грэхем замерла. Ничто не нарушало мрак за окном. И когда ее уже стал охватывать озноб от ночной сырости, она снова увидела свет! Он мелькнул и погас, но она его видела! В павильоне кто-то был. Вспышка света — это сигнал. Окна Теи выходят на эту сторону.

Миссис Грэхем свесилась из окна так, чтобы их увидеть.

Окна, как всегда, были открыты, но света в них не было, а внутри комнаты никакого движения.

Миссис Грэхем бегом ринулась в свою комнату, сунула ноги в туфли — она не стала задерживаться на то, чтобы надевать платье и чулки. На ней были юбка и черное пальто, этого достаточно. Она только накинула два шарфа, шифоновый — на голову, и шерстяной — на шею. Раз в павильоне горит свет, значит, Николас там, он не ушел, и Тея или уже с ним, или вот-вот придет. Миссис Грэхем затряслась от злости. Они думают, что провели ее, но она им покажет! А Тея хороша — укладывала ее в постель с горячей водой, подавала соль, желала спокойной ночи, как послушная девочка, — ну, она ей задаст! Она так разозлилась, что теперь, наверное, никогда в жизни не захочет класть с постель бутылку с горячей водой. Передняя дверь, конечно, заперта на ключ и задвижку. Она вынула ключ и сунула себе в карман. Взяв со столика в холле фонарик Теи, она вышла через заднюю дверь и тоже ее заперла и забрала ключ. Теперь если Тея захочет выйти из дому, ей придется лезть в окно!

Она одолела дорогу к павильону и на ступеньках остановилась, прислушиваясь. Там кто-то был. У нее был тонкий слух, и она слышала, что там кто-то ходит. И тут она снова увидела вспышку света за контурами мужской фигуры. Это Николас Карей сидит в темноте и ждет, когда к нему прибежит Тея! Она бесшумно поднялась по ступеням и застыла на пороге. Он стоял к ней спиной и ничего не слышал. То-то она его сейчас напугает! Громким звонким голосом она крикнула:

— Как вы смеете, Николас Карей!

Это были последние слова в ее жизни,

Глава 16

Алтея проснулась. Она спала без снов и чувствовала себя отдохнувшей. Вчерашний день остался где-то далеко, он не имел значения. Она посмотрела на часы — полседьмого. Нужно многое успеть: подготовить комнату для Эмилии Чейпел, приготовить ленч. Сегодня у них с Ником день свадьбы, и все должно идти как по маслу.

Она подошла к окну и выглянула. Мокрый туман. Иногда начинал моросить дождь, но, скорее всего, туман разойдется, и наступит безоблачный день. Она постояла, прислушиваясь к шороху листьев на деревьях и кустах. Потом прошла в ванну, потрогала воду и решила, что она недостаточно горячая, поэтому сразу оделась. Надела старую коричневую юбку и желтый свитер, «Санглим» и в самом деле придал блеск волосам, они выглядели очень красивыми. Она надеялась, что Ники тоже понравится. Потом она спустилась вниз и отодвинула засов на входной двери. Она собралась ее отпереть, но ключа в замке не было…

Он не мог исчезнуть, наверное, упал, хотя непонятно, как это могло случиться. Если он упал, то должен лежать на начищенном полу или под ковриком. Она подняла коврик, потрясла его, потом обыскала все вокруг. Она сдвинула два стула и стол, подняла коврик у подножия лестницы и все время ждала, что мать ее вот-вот окликнет и спросит, что это она так расшумелась. Ключа нигде не было, и мать молчала.

Алтею вдруг осенило, что это мать взяла ключ. Она покраснела и, сжав губы, прошла к задней двери дома. Та тоже была заперта, и в ней тоже не было ключа. Что за детские игры! Она быстро поднялась на второй этаж, подошла к двери матери и только тут заметила, что она не заперта, а всего лишь закрыта. Мать не оставила ни щелочки, но крючок не был наброшен. Тея толкнула дверь. В глаза ей сразу бросилась пустая кровать.

Это ее не встревожило. И только увидев, что дверь ванной по-прежнему открыта настежь, как она сама ее оставила, она почувствовала что-то неладное.

— Мама, ты где?

Ответа не было. Она позвала еще раз, и голос отозвался гулким эхом в пустом доме. Она сбежала вниз, заглянула в столовую, в чулан под лестницей, в кухню, кладовку, в бельевую, потом снова взбежала наверх и обыскала весь второй этаж. К тому времени, как у дверей постучался почтальон, она знала, что, кроме нее, в доме никого нет.

Она вернулась в комнату матери, раскрыла гардероб и обувной шкаф. Не было черного пальто и юбки, которые она сама повесила где-то около полуночи. Не было туфель, которые она собственными руками убрала в шкаф.

Мать ушла.

Алтея изумилась. Чтобы мать встала раньше семи часов и вышла на улицу в этот промозглый туман и, мало того, заперла двери и унесла ключи — это было совершенно невероятно. И не просто невероятно, это пугало: Алтея обнаружила, что, хотя туфель нет, чулки и прочая одежда по-прежнему лежат на стуле у кровати, аккуратно прикрытые голубым шелковым халатом с розовой и серебряной вышивкой. Дальнейшие поиски показали, что в шкафу осталось платье и костюм, но нет ночной рубашки и мохнатой кофты, которую миссис Грэхем надевала на ночь, и двух шарфов. Они исчезли, и мать тоже исчезла. Напрашивалось заключение, что она вышла из дому, сунув босые ноги в уличные туфли, надев юбку и пальто прямо поверх ночной рубашки. Только несчастный случай мог толкнуть ее на подобные действия, но в течение двадцати лет мать предоставляла разбираться со всеми несчастьями Алтее. За первым выводом следовал еще более неожиданный и пугающий: впервые за двадцать лет мать отстранила ее от чего-то.