Дело закрыто - Вентворт Патриция - Страница 22

Впервые за все время Генри посмотрел ей прямо в лицо.

— А это точно была миссис Мерсер?

— Еще бы! Марион показала мне потом фотографию, и я сразу ее узнала. Миссис Мерсер собственной персоной.

— А как она выглядела?

— Хочешь, чтобы я ее описала?

— Да нет. Я хотел узнать, как она тебе показалась. Ты сказала, с ней случилась истерика. Она хоть понимала, что говорит?

— Да, наверное. То есть я так думаю. То есть даже уверена. Под истерикой я не имела в виду, что она визжала как резаная на весь вагон. Просто она была жутко чем-то расстроена: все время дрожала, плакала и задыхалась. Она, бедняжка, старалась взять себя в руки, только уж больно плохо у нее это получалось.

— Значит, понимала, — сказал Генри и со значением проговорил: — А тебе не показалось, что она не в себе?

— Да нет, что ты, только поначалу. Понимаешь, она все смотрела на меня, смотрела, а потом вдруг выдала, что сразу меня узнала, и «Благодарение Богу, что он не узнал», потому что «он ни за что бы не вышел, если б узнал».

— Кто он?

— Мерсер. Он вышел. Я смотрела в окно, а когда обернулась, как раз увидела мужчину, выходящего из купе. А до того я пыталась привести в порядок мысли, которые ты распугал на вокзале своими грозными взглядами, а когда обернулась, увидела только спину этого мужчины и еще женщину, которая сидела в том же купе, вытаращив на меня глаза, и целых полторы минуты думала, что она сумасшедшая.

— Почему?

— Почему я думала так вначале или почему я не думала так в конце?

— Вообще почему?

— Ну, за сумасшедшую я ее приняла потому, что она смотрела на меня ну прямо как на икону, — любой бы на моем месте принял. А потом, когда поняла, что она действительно меня знает, потому что видела на суде с Марион, а вся ее нервозность и истеричность вызваны тем, что она жутко переживает за Марион и никак не может о ней забыть, я уже не считала ее сумасшедшей. Такие вот люди действительно очень сильно переживают за тех, кто им нравится. А когда я узнала, кто она такая, все ее странные речи заставили меня подумать…

— А все ли у нее в порядке с головой? — услужливо подсказал Генри.

— Нет. Что она хотела сказать мне на самом деле. Генри подался вперед, уперся локтем в колено и ухватился рукой за подбородок.

— Но ведь ты сама говорила, что ее показания едва не привели Джеффри Грея на виселицу.

— Говорила. Она, видите ли, была наверху, застилая мистеру Эвертону постель, и поклялась, что, спускаясь по лестнице, услышала в его кабинете громкие голоса, испугалась и подошла к двери послушать. Узнав голос Джеффри, она успокоилась и хотела уже идти дальше, когда за дверью раздался выстрел. Она закричала, и из кухни тут же выскочил ее муж, чистивший серебро в кладовке. Дверь кабинета оказалась запертой, и они принялись в нее стучать, а потом ее изнутри открыл Джеф, и он держал в руке пистолет. Это убийственное свидетельство, Генри.

— А что говорит Грей?

— Что в восемь вечера ему позвонил дядя и попросил немедленно приехать. Он был очень расстроен. Джеф немедленно отправился в путь и прибыл на место между четвертью и двадцатью минутами девятого. Он прошел в кабинет из сада через открытую балконную дверь и увидел, что дядя лежит поперек письменного стола, а у самой балконной двери валяется на полу пистолет. Он говорит, что поднял его совершенно машинально. А потом он услышал крик, в дверь начали стучаться, и, обнаружив, что она заперта, он повернул ключ и впустил Мерсеров. В результате и на ручке двери, и на пистолете нашли только его отпечатки.

— Да, я помню, — сказал Генри и спросил наконец то, о чем не решался узнать все шесть месяцев, пока они были помолвлены: — Вообще-то улики очень красноречивые. Почему ты считаешь, что он этого не делал?

На щеках Хилари вспыхнул румянец. Она стиснула руки и страстно воскликнула:

— Потому что не делал! Генри, он просто не мог! Понимаешь, я слишком хорошо знаю Джефа.

Такая беззаветная преданность немедленно нашла отклик в душе Генри. Это было как сигнал горна или барабанная дробь. Это будоражило кровь и поднимало на бой. Однако напрасно Хилари дожидалась бы внешних проявлений того, что расшевелила Генри. Он чуть нахмурился и спросил:

— Марион тоже в этом уверена?

Краска отхлынула от лица Хилари так же стремительно, как появилась. Марион уже не была в этом уверена. Бедная Марион. Страдания и боль подточили ее силы. Теперь в ней постоянно жил ледяной ужас, заставляющий ее предавать и себя, и Джефа. Хилари посмотрела Генри в глаза и спокойно и твердо повторила:

— Джеф этого не делал.

— Тогда кто?

— Миссис Мерсер знает, — сказала Хилари, и собственные слова удивили ее настолько, что она вздрогнула. Она и не подозревала, что может это сказать. Она не знала даже, что у нее есть такая мысль.

— Почему ты так говоришь? — тут же спросил Генри.

— Не знаю.

— Но ты должна знать. Нельзя говорить такие вещи, не зная наверняка.

Генри снова сел на своего конька. На самом деле это был не конек даже, а огромный-преогромный конь, и его топот немедленно воскресил прежнюю Хилари. Прежняя Хилари могла выходить замуж за Генри, могла не выходить за него, но никому и никогда не позволила бы себя топтать. Она выпятила подбородок и заявила:

— Можно. Я не знаю, почему так сказала. Это просто выскочило. Я не подумала сначала: «Миссис Мерсер знает», а потом высказала это вслух — я сначала сказала и тут же поняла, что это действительно так. Так уж у меня мозги устроены. Вещи, о которых я никогда и не думала, срываются вдруг с языка, а когда я потом начинаю над ними думать, оказывается, что это чистая правда.

Генри свалился со своей лошади, звучно шлепнувшись на землю. Слишком уж уморительно выглядела в такие моменты Хилари: она снова раскраснелась, в ее взгляде появилось что-то по-птичьи дерзкое, а мелкие каштановые кудряшки под маленькой шляпкой, казалось, излучали негодование. Ее хотелось схватить, хорошенько встряхнуть и поцеловать, но для начала Генри расхохотался.

— Очень смешно! — возмутилась Хилари, внутренне смеясь тоже и даже распевая про себя маленькую радостную кричалку, потому что, если люди начинают вместе смеяться, у них уже ни за что не получится ссориться. Просто не получится. А сказать по правде, она до смерти устала ссориться с Генри.

— Какая же ты дурочка! — простонал Генри, отбрасывая наконец свою напускную вежливость.

Хилари помотала головой и закусила губу, чтобы не рассмеяться тоже. Она вовсе не собиралась облегчать Генри жизнь.

— Ты просто завидуешь, — заявила она. — И потом, Генри, как я уже говорила, ты чересчур ревнив и, если когда-нибудь на ком-нибудь женишься, смотри в оба, потому что ей придется или тебя бросить, или превратиться в жалкое забитое существо со сломленным духом и жутким комплексом неполноценности.

Во взгляде Генри появилось что-то такое, что она занервничала. Это был именно тот насмешливый взгляд, от которого сердце начинало биться сильно и часто.

— По тебе этого не скажешь, — сказал он.

— Просто я из того разряда, который уходит, — ответила Хилари с мрачным блеском в глазах.

Генри промолчал. Он не собирался поддаваться на провокации. Он просто продолжал пристально смотреть на Хилари, и та, запаниковав, поспешно вернулась к миссис Мерсер.

— Понимаешь, Генри, если не верить показаниям миссис Мерсер, а я им не верю, получается, что она знает, кто настоящий убийца. Не забавы же ради она все это выдумала, потому что непохоже, чтобы это сильно ее забавляло, — она выглядела жутко, жутко несчастной. И не для того, чтобы Досадить Джефу, потому что она страшно переживает и за него, и за Марион. Значит, если она лгала — а я в этом уверена — то затем, чтобы кого-то выгородить. И мы должны выяснить, кого именно. Мы просто обязаны.