Дело закрыто - Вентворт Патриция - Страница 12

Обратимся теперь к показаниям Бертрама Эвертона. Уверен, вы и без моих подсказок прекрасно понимаете их важность. Мистер Бертрам Эвертон присягнул, что в понедельник пятнадцатого июля, ужиная со своим дядей Джеймсом Эвертоном, узнал от последнего об изменениях в его завещании. Покойный изложил свою мысль в выражениях, позволивших мистеру Бертраму Эвертону догадаться о том, что завещание изменено в его пользу. Я позволю себе зачитать вам небольшой отрывок из стенограммы его показаний.

« — Он сообщил вам, что намерен изменить завещание в вашу пользу?

— Ну, знаете, почти.

— И что же он вам сказал ?

— Ну, если вам действительно необходимо знать, он сказал, что раз уж ему приходится выбирать между льстивым лицемером и шутом гороховым, он, знаете, лучше уж выберет дурака.

— И вы отнесли это замечание на свой счет ?

— Ну, во всяком случае, мне так, понимаете, показалось.

— Истолковав его как намерение изменить завещание в вашу пользу?

— Ну, знаете, я не особенно верил, что он и впрямь это сделает. Я просто решил, что он поссорился с Джеффри.

— Он сам вам это сказал ?

— Нет. Просто, знаете, мне так показалось».

Эти показания подкреплены установленными фактами. Доподлинно известно, что утром шестнадцатого числа — иными словами, наутро после ужина со своим племянником Бертрамом — мистер Джеймс Эвертон послал за адвокатом и изменил свое завещание. Вы слышали показания мистера Блэкетта. Он заявил, что получил по телефону указание срочно приехать в Солвей-Лодж, захватив с собой завещание мистера Эвертона. Оказавшись на месте, он застал своего клиента в весьма расстроенных чувствах. Он производил впечатление человека, недавно испытавшего сильнейшее потрясение. Вы помните, как мистер Блэкетт его описывал. Никакой агрессии или гнева — напротив, он был очень бледен, подавлен и крайне чем-то обеспокоен. Его руки дрожали, и, по всей видимости, он не спал всю ночь. Без каких бы то ни было объяснений он разорвал старое завещание и бросил в зажженный камин. Главным наследником согласно этому уничтоженному завещанию являлся мистер Джеффри Грей. Остальное приходилось на долю миссис Грей, мистера Фрэнсиса Эвертона, а также мистера и миссис Мерсер. Расправившись со старым завещанием, мистер Эвертон тут же продиктовал мистеру Блэкетту новое, в котором имя Джеффри Грея уже не упоминалось. Миссис Грей и мистер Фрэнсис Эвертон также лишались какого бы то ни было наследства. Распоряжения, касавшиеся четы Мерсеров, остались без изменений; а вся остальная собственность отходила мистеру Бертраму Эвертону. Обратите внимание, что это в точности соответствует впечатлению, которое последний вынес из своей беседы с дядей, ужиная с ним днем раньше.

В делах об убийстве подозрение ложится обычно на человека, более остальных выигрывающего от смерти. В нашем случае, однако, мистер Бертрам Эвертон полностью избавлен от подозрений, поскольку, к счастью для себя, находился в момент убийства в Эдинбурге и вдобавок не имел мотива, поскольку, даже зная о намерении дяди переписать завещание в его пользу, никак не мог быть уверен в том, что покойный выполнит и, более того, уже выполнил свое намерение. Показания служащих отеля «Каледониан» в Эдинбурге подтверждают, что его видели в отеле за завтраком и ленчем, потом еще около трех часов, сразу после четырех, в половину девятого вечера шестнадцатого числа и, наконец, в девять утра семнадцатого. Невозможно даже и пытаться поэтому приписывать ему какую-либо связь с этим убийством.

И наконец, мы подходим к показаниям Джеффри Грея. Он отрицает как ссору с дядей, так и то, что знал о каких-либо изменениях в его завещании. И, однако, мистер Эвертон изменил его! И, как указывает мистер Блэкетт, изменил его, находясь в крайне подавленном состоянии духа. Составив новое завещание, мистер Эвертон, сопровождаемый все тем же Блэкеттом, отправился в свой банк, где и заверил его в присутствии управляющего и одного из клерков. Я обращаю на этот факт особое ваше внимание, поскольку он свидетельствует о том, что мистер Эвертон изменил завещание исключительно по собственной воле, а не под каким-либо давлением. Он лишил наследства одного своего племянника и оставил все другому, и при этом мистер Грей пытается убедить нас, что ничего не знает о причинах подобного поступка. Более того, он поклялся, что его дружеские — сердечные даже — отношения с дядей не претерпели ни малейших изменений.

Обратимся к его показаниям. Он утверждает, что шестнадцатого июля в восемь часов вечера ему позвонил мистер Джеймс Эвертон. Миссис Грей подтверждает это. Не думаю, что следует подвергать сомнению их показания в этом пункте. Итак, телефон зазвонил, и мистера Грея вызвали в Солвей-Лодж. Он утверждает, что тон звонка был глубоко дружеским. Прошло лишь несколько часов с тех пор, как убитый горем мистер Эвертон лишил его наследства, и, однако, он клянется, что голос у мистера Эвертона был дружелюбный и ласковый. Он клянется, что, прибыв в Солвей-Лодж, нашел дядю уже мертвым, а пистолет — орудие убийства — лежащим на полу возле двери в сад. Он клянется, что поднял его, услышал крик миссис Мерсер, подошел к двери и обнаружил, что она заперта, а ключ торчит в замке. Тогда он повернул его, открыл дверь и впустил Мерсеров».

Хилари оторвалась от чтения. Бедный, бедный Джеф! Свидетельства против него были просто убийственными. Что можно было им противопоставить? И что оставалось делать с ними присяжным? Они отсутствовали только десять минут, и, пока их не было, ни один из сидевших в зале ни на секунду не усомнился, каков будет их вердикт: Джеффри Грей виновен в умышленном убийстве.

Хилари захлопнула папку. У нее уже не было сил читать дальше, да, в сущности, в этом не было и нужды. Суд в точности повторил предварительное слушание — показания проверялись более тщательно, но это были все те же показания, заключительная речь длиннее, но факты — столь же убийственными. И все это она уже читала. Присяжные отсутствовали не десять минут, а полчаса, но, вернувшись, вынесли все тот же вердикт.

Джеффри Грей. Виновен в умышленном убийстве.

Глава 7

Часы в гостиной пробили три. Хилари дремала, откинув голову на спинку кресла и прижав к коленям пухлую тяжелую папку. Оставленная включенной лампа высасывала из ее лица все краски. Цветы и птицы на ситцевой обивке дивана казались живыми и яркими, а лицо Хилари — бледным и сонным. Свет касался ее закрытых век, не в силах пробиться глубже. Все произошло очень быстро. Только что она еще была в комнате, захваченная горем Джефа и Марион, а в следующее мгновение одна из дверей в гладкой бесконечной стене города сна вдруг распахнулась, и Хилари затянуло внутрь.

И в странном же месте она оказалась! Это был длинный и темный тоннель, по огромной дуге уходящий куда-то в сторону, и, поскольку дело происходило во сне, темнота не мешала Хилари видеть стены тоннеля, сделанные сплошь из черного зеркала, и свое в них отражение — двух Хилари, идущих с нею бок о бок. Во сне это казалось совершенно естественным и нормальным, но, по мере того как она шла Дальше, отражения искажались все больше и больше — пусть понемногу и почти незаметно, но в конце концов изменившись так, что Хилари вдруг с ужасом обнаружила, что рядом идут уже не две точные ее копии, а совершенно чужие люди. Она никак не могла их как следует рассмотреть, но была твердо уверена, что не знает их. Если бы только ей удалось немного повернуть голову, она сумела бы разглядеть их, но как раз этого она и не могла. Ледяной ужас точно обручем сдавил ее затылок и шею, заставляя смотреть только вперед. И какая-то ее часть глубоко внутри снова вдруг превратилась в маленькую девочку, которая заблудилась в этом сне и не хотела, совсем не хотела смотреть его дальше. И эта часть глубоко раскаивалась, и плакала, и звала Генри на помощь, потому что совершенно забыла во сне о его Чудовищном Поведении и помнила только, что он никому не позволит причинить ей зло.