Дело закрыто - Вентворт Патриция - Страница 1

Патриция Вентворт

Дело закрыто

Анонс

Эпиграфом ко второму роману с участием мисс Силвер вполне может послужить высказывание из четырнадцатой главы: «Всегда найдется столько причин ничего не делать, что ничего бы никогда и не делалось, если бы что-то не подталкивало человека вперед почти против его воли». У молодых людей — героев романа — энтузиазм в стремлении помочь своим близким бьет, что называется, ключом, благодаря чему почти все события происходят как бы вопреки их осознанным желаниям и намерениям. Но сами молодые люди настолько импульсивны, что спустя девять лет автор вынужден вспомнить о мисс Силвер, чтобы сохранить их от неприятностей, угрожавших самой их жизни.

На сей раз мы получаем куда более детальное описание внешности мисс Силвер, а также узнаем о ее знакомстве с еще не приобретшей к тому времени широкой известности мисс Марпл. Не этот ли факт повинен в том, что мисс Силвер избрала не совсем привычную для дамы ее возраста работу? Похоже, все старые подруги мисс Марпл делят ее проницательность и любознательность. По крайней мере это наглядно можно проследить в «Фокусе с зеркалами», где другие ее подруги выказывали подобные качества, хотя и не использовали это в жизни.

Так или иначе после дела об убийстве Джеймса Эвертона мисс Силвер уже не сходит со сцены, продолжая в течение последующих двадцати лет поражать клиентов подробным знанием криминальных происшествий, даже многолетней давности, и цитировать своего любимого лорда Теннисона.

«Дело закрыто» написано в духе некоего полуабсурда, закрепившегося в литературе со второй половины XIX века благодаря творчеству Эдварда Лира и Льюиса Кэрролла — который, кстати говоря, упоминается на страницах романа. Более современное по тем временам увлечение — психоанализ — нашло свое отражение в снах Хилари Кэрью, выразительно оттеняющих сюжет и одновременно сгущающих характерную забавно-ужасную оксимороновую окраску романа. Кстати, стишки, которые придумывает на каждом шагу чертенок Хилари, хоть и более простые по форме, вполне соответствуют направлению поэзии Лира, Кэррола, а также Честертона и Бентли (двое последних, между прочим, оставили в детективном жанре очень заметный след). Так или иначе абсурдное и серьезное хорошо уживается в английском характере, так что, возможно, Хилари и ее суженый все же смогут найти общий язык, и в их семье вряд ли будет главенствовать только мужчина. Более того, мужчине как лидеру выражено решительное недоверие. Правда, от лица Хилари, все это время питавшей теплые чувства к своему ругаемому жениху, это не воспринимается достаточно серьезно. Незамужнее положение мисс Силвер и мисс Марпл вскользь упоминается как вполне оправданное. Да и мнение автора о мужчинах вообще и о мужчинах, занимающихся искусством, в частности, явно не слишком лестное. И даже наиболее достойным из них, как выясняется, было бы весьма полезно хоть какое-то время провести в тюрьме, чтобы в сих «комфортных» условиях поразмышлять о своих грехах. Но в конце концов, они могут быть уверены, что рано или поздно женщины их выручат.

Роман вышел в Англии в 1937 году.

Перевод И. Борисова выполнен специально для настоящего издания и публикуется впервые.

А. Астапенков

Глава 1

Хилари Кэрью села не на тот поезд и теперь злилась на Генри, потому что в этом был виноват он, и только он. Это не вызывало ни малейших, ни даже самых крошечных сомнений, потому что если бы она не увидела, как он вышагивает по платформе навстречу ей с таким видом — а другого у него и не было, — будто только что купил этот вокзал и теперь твердо намерен навести здесь порядок, она не бросилась бы в панике в первый попавшийся вагон, который оказался вагоном третьего класса и стоял от нее справа. Теперь-то было абсолютно ясно, что садиться нужно было в поезд, стоявший слева. И вот, вместо того чтобы ехать сейчас в электричке до Уинсли-Гроув, которая, даже останавливаясь каждые пять минут, доставила бы ее к дому номер двадцать по Миртл-Террас как раз вовремя, чтобы успеть к тете Эмелин на чай с печеньем, она неслась куда-то в экспрессе, который с каждой минутой разгонялся все больше и не выказывал ни малейшего намерения останавливаться в ближайшие несколько часов.

Хилари отвернулась к окну и обнаружила там лицо Генри. Это был страшно дождливый, пасмурный день, и Генри злобно смотрел на нее из тумана. Нет, «злобно» было не совсем подходящим словом, потому что для этого Генри пришлось бы, как минимум, разозлиться, а он не делал этого никогда, вместо чего смотрел на тебя так, будто ты маленькая назойливая букашка или невероятно капризный маленький ребенок. Разозлиться, конечно, было бы куда действеннее, но это ведь еще нужно уметь! Вот Хилари, например, умела, с неизменной готовностью и охотой бросаясь в самую гущу любой заварушки. Она кипела от ярости, вспоминая Бучу — большую Бучу-Конец-Помолвке — и чудовищное спокойствие Генри. Он смотрел на нее точно с тем же выражением, с каким только что разглядывал станцию. Самодовольным — вот каким он при этом выглядел. Самодовольным болваном! Вот если бы он попросил ее не ходить на прогулку с Бэзилом, она, возможно, и уступила бы, но он вздумал ей запрещать, наговорив вдобавок про Бэзила кучу гадостей, что уже было и вовсе не его делом. Естественно, она вышла из себя.

Особенно раздражало, что Генри-то оказался прав, но выяснилось это уже после Бучи, кошмарной прогулки с Бэзилом и после того, как она в подробностях высказала Генри все, что думает о нем в целом и его собственнических замашках в частности, и швырнула ему в лицо обручальное кольцо, и, кстати, попала.

Выйди он тогда из себя, они могли бы еще доругаться до полного взаимопонимания и в конце концов помириться, но он оставался спокоен — спокоен, когда она разрывала их помолвку! В ее голове тут же сложился подходящий случаю стишок. Хилари постоянно досаждал маленький бессовестный чертенок, вечно высовывающийся с обидными и дрянными стишками в самые неподходящие моменты. Когда ей было шесть, он поставил ее в чудовищно сложное положение сочинением про тетю Беллу, ныне покойную:

У тетушки Беллы замечательный нос:

Длинней, чем у слоника,

Красней, чем у кролика.

Но зачем такой ей — вот это вопрос!

Она никогда не испытывала к тете Белле особой приязни, а после стиха тетя Белла никогда уже не испытывала особой приязни к ней. Сейчас чертенок выдал следующий шедевр:

Если бы Генри мог рассердиться,

Нам не пришлось бы с ним расходиться.

И это была горькая правда.

Теперь с момента разрыва прошел уже целый месяц, а очень трудно злиться на кого-то столько времени. Не было ничего проще, чем разозлить Хилари, но вот злиться она не умела. Во всяком случае, не очень долго. Где-то к середине месяца у нее появилось ощущение, что самое время получить от Генри письмо с извинениями. Этого письма она прождала всю третью неделю. Последние несколько дней мрачная и унылая перспектива жизни, напрочь лишенной скандалов с Генри, начала не на шутку ее тревожить. Повод разозлиться поэтому пришелся как нельзя более кстати.

Но тут воображение сыграло с ней одну из подлейших своих шуток. Глаза Генри, смотревшие на нее из тумана за окном и ее собственной памяти, утратили вдруг свое надменное и презрительное выражение, совершенно переменились и, сделавшись улыбчивыми, смотрели теперь на нее с любовью. «И никогда уже так не посмотрят! Никогда больше. О Генри!» Это было как нож в сердце. Не успела она порадоваться, что опять на него разозлилась, как вся злость исчезла, оставив ее совершенно беспомощной и беззащитной — с ножом в сердце — во власти чувства ужасной и невосполнимой утраты. В глазах вдруг что-то резко защипало. «Если ты думаешь, что это очень удачная мысль — разреветься прямо в вагоне…»