Дело Уильяма Смита - Вентворт Патриция - Страница 34

— Ты все вспомнишь, — сказала Кэтрин.

Уильям на мгновение повернулся к ней, и она заметила беспокойство в его глазах.

— Вспомню… Что? Может быть, мне нельзя было на тебе жениться.

Кэтрин положила руку ему на колено.

— Милый, не будь таким глупым. Ты прекрасно все вспомнишь. И волноваться будет не о чем, сам увидишь.

Они выехали за пределы домов и оживленного городского движения и покатили дальше.

Впоследствии Кэтрин, оглядываясь назад, думала, какой странной была эта поездка — мягкий, полный влаги воздух, с полей поднимается дымка, облака низко нависают над землей. Мир словно нарисован серебряным карандашом — никаких цветов, серые облака и голые деревья, ветви живых изгородей увешаны похожими на кристаллы каплями, река в серебряных и свинцовых полосах, с полей как дым поднимается туман.

Всю дорогу они молчали, лишь раз Уильям произнес:

— Тумана не будет до наступления темноты.

Их охватило странное чувство отчуждения — не друг от друга, а от привычных форм вещей. Скоро исчезло ощущение расстояния. Очертания начали размываться и мутнеть. Влага, висевшая в воздухе, намерзала на ветровом стекле, и его приходилось очищать. Дорога, которую Кэтрин очень хорошо помнила, приобрела какой-то странный вид, как что-то узнаваемое, но как будто не вполне реальное. Девушка перестала размышлять, что нужно будет сделать и сказать. В этом не было никакого смысла. Дорога приведет их прямо к дому, а войдя туда, она будет знать, что говорить и делать. Кэтрин вспомнила, как они с Уильямом приехали в Седар-хаус после своей свадьбы в июле — в июле тридцать девятого, а все уже думали и говорили о войне… Ясный, сияющий день, и июльское солнце клонится на запад над полями, почти готовыми к сбору урожая. Кэтрин оглянулась назад, в прошлое, на агонию любви, агонию разлуки, бесконечную агонию медленно умирающей надежды. Теперь они вместе, путешествуют в тумане по старой дороге, к старому дому, январским днем.

Они миновали Ледлингтон на исходе дня, когда на улицах уже зажглись фонари. Уильям не останавливаясь вел машину через город до его противоположного конца. Оставив позади разбросанные в беспорядке новостройки, которые, как грибы, выросли повсюду вокруг старого города, автомобиль проехал еще семь миль по пустынной дороге и достиг середины деревенской улицы, где и остановился. Фары его отбрасывали прямые яркие лучи, и капли тумана сверкали в них, как пылинки на солнце.

— Вот мы и добрались, — промолвила Кэтрин.

Уильям не ответил. Он просто вышел из машины и открыл жене дверь. Обняв Кэтрин, он сказал:

— Я только отгоню машину. Я не задержусь.

Сердце Кэтрин замерло. Июльский вечер… Конфетти на ее шляпке… Деревенская улица, освещенная косыми лучами… Новый, блестящий автомобиль… Уильям открывает дверь и обнимает Кэтрин, когда она выходит… «Я только отгоню машину. Я не задержусь»…

Гараж находился через дорогу, двери его были открыты — не для нового, блестящего «Алвиса», а для старой жестянки Уильяма, по кусочкам собранной из металлолома. Кэтрин слегка улыбнулась, на мгновение задержала его руку и поднялась по трем ступенькам к дверям Седар-хауса. Она увидела, как Уильям дал задний ход и заехал в гараж, как делал это уже сотню раз.

Кэтрин подняла щеколду и вошла в дом. В холле горели огни. Она выключила все, кроме одного. Потом направилась к двери в дальнем конце холла и спустилась по каменной лестнице в кухню.

Миссис Перкинс, полная и розовощекая, в синем платье и белом переднике, повернулась от плиты:

— О, мисс Кэти, а я и не слышала, как вы подъехали!

Кэтрин поцеловала ее и сказала, держа ее руки в своих:

— Перки, дорогая, я тебе говорила, что у меня для тебя большой сюрприз. И у меня только полминутки, чтобы рассказать тебе, что это. Ты же не упадешь в обморок, правда?

Миссис Перкинс хихикнула:

— Я не из тех, кто падает в обморок! Такая толстуха не может себе этого позволить. Кто будет меня поднимать, с моим-то весом? — Голос ее внезапно изменился: — О, мисс Кэти, так что же это?

— Уильям… — произнесла Кэтрин.

— О, моя дорогая, ты получила какие-то новости?

Кэтрин кивнула. На телеграмму, извещавшую об исчезновении мужа, она смотрела сухими глазами. Теперь слезы полились безудержно. Глаза ее заблестели. Слезы текли по щекам, по дрожащим губам, оставляя на них соленый вкус.

— Он вернулся…

Глава 26

Кэтрин поднялась в холл. Свое меховое пальто она уронила на черное с золотом лаковое кресло, стоящее под портретом брата ее прадеда Амброза Талбота, изображенного в военной форме, которую он носил во времена битвы при Ватерлоо — узкие белые бриджи, алая куртка, высокий узел шейного платка, светлое, почти девичье лицо. Ему не было еще и девятнадцати, когда с него рисовали этот портрет — к тому моменту Наполеон уже отбыл на Святую Елену, и исчезла его черная тень, накрывшая мир. Седар-хаус принадлежал семье Талботов с тех пор, как Уильям Талбот построил его в качестве загородного дома около века назад. Имение получило свое название от огромного кедра, посаженного Талботом в конце лужайки, и кедровых панелей, покрывавших стены. С годами дерево постепенно рассыхалось, превращаясь в тонкую, летучую пыль, но слабый, нежный аромат кедра до сих пор разносился в воздухе.

Бабка Уильяма была последней представительницей длинной ветви Талботов. Свое имя молодой человек получил от основателя рода: Уильям Талбот Эверзли. Весь этот дом, наполненный портретами и другими отголосками прошлого, принадлежал ему. А портретов здесь было много — судья в алой мантии и парадном георгианском парике, адмирал с косичкой, подзорной трубой в руке и глазами Уильяма на смуглом морщинистом лице. Девушкой в розовом платье середины восемнадцатого века была Аманда Талбот, совершившая романтический побег с чернобровым якобитом родом из шотландских горцев и после сорок пятого года проведшая остаток жизни вместе с ним в изгнании. У нее были чудесные лукавые глаза и нежные, улыбающиеся губы. Портрет ее висел над камином, где сейчас полыхали поленья. Кэтрин стояла у огня и ждала. Дверь была плотно закрыта, но не заперта. Скоро она распахнется… В доме все такое мирное и родное — по одну сторону холла наверх уходит лестница. Прямо у ее начала — дверь в столовую. По Другую сторону, за стеной, в которую вделан камин, — гостиная. Стены в ней выкрашены в цвет слоновой кости, а вдоль них, в старинных шкафчиках времен Аманды Талбот, — китайский фарфор, который они с Уильямом в детстве рассматривали вместе с бабушкой.

Сердце Кэтрин, колотившиеся вначале, теперь успокоилось. Ведь волноваться не о чем. Уильям возвращается домой.

Отворилась дверь и Кэтрин двинулась навстречу мужу. Он молча обнял ее. В такие моменты слова не нужны. Когда Уильям наконец поднял голову и заговорил, обоим показалось, будто они очнулись от сна. Что-то скользнуло прочь от них, чтобы присоединиться к мириадам других воспоминаний. Уильям произнес ее имя. Потом сказал:

— Да, хорошо, что мы сюда приехали. Здесь я всегда чувствовал себя по-настоящему дома.

Все еще обнимая жену за плечи, он оглянулся на камин, где жарко пылали наваленные грудой поленья — одни раскаленные, выгоревшие изнутри, другие — черные, лишь снизу охваченные языками пламени. Улыбаясь, Уильям произнес:

— Выглядит неплохо. Но что за климат! Кто бы мог подумать, что сейчас июль!

Июль! А они ехали сюда сквозь январские сумерки… Всего половина шестого, а на землю уже опустилась тьма январской ночи. Кэтрин отстранилась от мужа, боясь, что он может почувствовать ее дрожь. Затаив дыхание, она ждала его следующей фразы. И Уильям произнес ее — самым жизнерадостным тоном:

— Боже, как я голоден! Надеюсь, у Перки есть для нас что-нибудь. Еще ведь не слишком поздно, правда?

Уильям взглянул на часы и воскликнул:

— Сколько времени? Эти часы остановились на двадцати минутах шестого. А сейчас, должно быть, уже часов десять!