Возвращение - Веллер Михаил Иосифович - Страница 1

А в Ленинграде шел снег. Вспушились голые ветви Александровского сада. Мягко выбелился ледок, стянувший сизые разводья Невы. Ударила петропавловская пушка, взметнув ворон из-под стен.

– Ким приехал!

Колпак Исаакия плыл. Медный всадник ссутулился под снежным клобуком. Несли елки.

– Дьявол дери… Ким!

– Здор-рово! Ким! Бродяга! Ух!

– Ну… здравствуй, Ким! Старина…

– Кимка! Ах, чтоб те… Кимка, а!

– Салют, Ким. Салют.

– Ки-им?!

– Братцы: Ким!

Билеты спрашивали еще от остановки. Подъезд светился у Фонтанки. Высокие двери не поспевали в движении. Билетерши снисходили в причастности искусству. Программки порхали заповедно; шум предвкушал: сняв аплодисменты, двинулся занавес.

– За встречу!

– Ким! – твой приезд.

– Гип-гип, – ур-ра!!

– Горька-а! Ну-ну-ну… – эть!

– Ха-ха-ха-ха-ха!

– Ти-ха! Ким, давай.

– И чтоб всегда таким цветущим!

– Позвольте мне себе позволить… э-э… от нашего… э-э…

– "Пр-риходишь – привет!"

– Ну расскажи хоть, как ты там?

– Спой что-нибудь, Ким. Эй, дай гитару.

– Пойдем потанцуем!

Раскрывается свежее тепло анфилад, зеленая и призрачная нестеровская дымка, синие сарьяновские тени на горящем песке, взрывная белизна Грабаря, сиреневый парящий сумрак серовской балерины и предпраздничная скорбь Демона.

– Отлично выглядишь! ЗдОрово!

– Надолго теперь?

– Молоток. Завидую я тебе!..

– Ну ты даешь.

– Расскажи хоть поподробнее!

– Все такой же красивый.

– Что, серьезно?

– Одет прекрасно.

– Где? Ой, я хочу на него посмотреть!

Назавтра день был прозрачный, оттепель, влажные ветви мотались в синеве, капало с блестящих под солнцем крыш, девушки, блестя глазами, гуляли по набережным, и большой водой, фиалками и талым подмерзающим снегом пахли сумерки.

– Мощный мужик.

– Ну авантюряга!

– Вот живет человек так как надо!

– Не каждый так может, слушай.

– Этот всегда своего, в общем, добивался.

– Ким, ну идем!

– Значит, в восемь, Ким!

– Так жду тебя обязательно.

– Завтра-то свободен? Все, соберемся. Приходи смотри!

– Так в субботу, Ким, мы на тебя рассчитываем.

– На дне рождения-то будешь?

– Да давай, Ким, не сомневайся, тебе там понравится!

В филармонии было душно, музыка звучала в барабанные перепонки, тихо вступили скрипки, нарастая, музыка прошла насквозь, захватила в мерцании и сполохах, и в отчаянии заламывала руки и падала женщина на угрюмом берегу, метались под тучами чайки, и накатилась, закрывая все в ярости, огненная волна, стены городов рушились в черном дыму, гремел неотвратимо тяжелый солдатский шаг, но среди этого запел, защелкал невесть откуда уцелевший дрозд, и утренний ветер пробежал по высокой траве, березки затрепетали, в разрыве лазури с первым утренним лучом показался парус, он рос победно, и только пена кипела в прибрежных скалах.

"Да. Эдуард слушает. Что?! Ким, драть твои веники!! Старик сто лет когда скотина давай идет титан конечно. Да как, у меня нормально. Митьке? Пятый уже, недавно вот стихотворение выучил. Анька молодцом, вертится. Обязательно, о чем речь, сейчас я смоюсь с работы. Подходи, подходи! Да у меня и останешься, и не думай, что отпущу… кто стеснит – ты? С ума сошел! Посидим хоть душу отведем. Отлично! Добро!"

– Здорово!

– Даже так?

– Помнишь!..

– Помнишь…

– Помнишь…

– Помнишь…

– Помнишь…

– Помнишь…

Официант склоняет пробор: коньячок, икорка; оркестр в полумраке. Покойно; вечер впереди; твердые салфетки; по первой. Женщины красивы.

– Танька – вон, русый, высокий.

– Это и есть тот знаменитый Ким? Хм. Симпатичный.

– … – …? – … – …! – … – …

"…откуда ты взялся такой… господи… мне кажется, я знаю тебя давным-давно… Поцелуй меня еще… милый…"

Витрины в гирляндах ярки. Длинноногая дива склонилась к окошечку кассы. Светлые волосы легли по белой шубке. Короткая шубка задиралась. Девушка чуть приседала, говоря к кассирше. Открытые бедра подавались в прозрачных чулках. Она отошла к прилавку, переступая невероятно длинными и стройными ногами, гордая головка возвышалась.

– Дорогой! Заходи же скорее, заходи!

– Спасибо, ну зачем же; спасибо, родной. О! Боренька, ты посмотри какая прелесть.

– Да не снимай ты туфли ради бога. Ниночка, скажи ему.

– Ну дай-ка я тебя поцелую. Да загорелый ты какой!

– Выглядишь ты прекрасно, должен тебе сказать.

– И как раз к обеду, очень удачно! Боренька, достань белую скатерть из шкафа.

– Так; водка у нас есть? – хорошо. Сейчас я только позвоню Черткову, скажу, что мы сегодня заняты.

– Ну дай же я на тебя посмотрю-то как следует.

– Ниночка, где у нас в холодильнике семга оставалась?

– Кушай ты, милый, не стесняйся, давай-ка я еще подложу.

– Ну, как твои успехи? А что делать собираешься?

Болельщики выламывались из троллейбусов. Из надеющихся доказывал книжкой рыбфлота. Шайба щелкала под рев. Лед в хрусте пылил веерами. Короткие выкрики игроков. Транслирующий голос закреплял взрывы игры.

– Привет, Ким!

– Как дела, Ким?

– Здравствуй, Ким.

– Здравствуй.

– Здравствуй.

– Ким приехал.

– Он мне звонил вчера.

– А мы с ним в пять встречаемся, присоединяйся.

– Давно, давно я его не видел.

Неимоверно морозный день калился в багровом дыму над Марсовым полем. Побелевшие деревья обмерли над кровоточащим солнцем, насаженным на острие Михайловского замка. Звон стыл.

– За встречу!

– Ким! – твой приезд.

– Гип-гип, – ур-ра!!

– Горька-а! Ну-ну-ну… – эть!

– Ха-ха-ха-ха-ха!

– Ти-ха! Ким, давай.

– И чтоб всегда таким цветущим!

– Позвольте мне себе позволить… э-э… от нашего… э-э…

– "Пр-риходишь – привет!"

– Ну расскажи хоть, как ты там?

– Спой что-нибудь, Ким. Эй, дай гитару.

– Пойдем потанцуем!

Дети катались с горки, падали, ликующе визжа, теребили своих пап в саду Дворца пионеров. Светилась огнями елка, лохматый черный пони возил малышей, бренчал бубенчиками, струйки пара вылетали из широких мягких ноздрей. Румяный кроха восседал на папиных плечах, всплескивая радостно руками.

– Как Ким-то? Что рассказывает?