Приключения майора Звягина - Веллер Михаил Иосифович - Страница 61

– Послезавтра я дежурю, – сказал Джахадзе.

Реакция Риты на «Волгу» – Саша написал ей все на следующий же день поразила его немного неприятно. Рита захлебывалась от восторга. Рита писала, что всю жизнь мечтала именно о белой «Волге». Рита рассуждала, что вообще ее можно и продать, раз пока денег у них немного, причем продавать лучше на Кавказе или в Средней Азии, там дадут дороже. У нее есть друзья, которые это устроят и возьмут очень умеренные комиссионные. Рита делила деньги за непроданную «Волгу»: квартира, гарнитур, шуба; из ее слов явствовало, что это сущие гроши для настоящей жизни. Рита вздыхала по серьгам с бриллиантами, «хоть маленькими», которые он ей обязательно подарит, правда же? И надо будет завести афганскую борзую, это очень современно. Рита считала, сколько денег они могут скопить, если он станет работать чуть больше, а пожары станут чаще… М-да…

Саша разложил пачку писем по числам и стал медленно перечитывать…

Нет, письма не давали ни малейших сомнений в том, что все в порядке, были полны слов о преданности, верности и терпении: для нее существует он и только он. Кроме этих постоянных уверений шли рассказы о подругах, которые ему были, по правде говоря, довольно безразличны и представляли интерес лишь как часть ее, Ритиной, жизни. Случаи были какие-то банальные: кто с кем живет, кто что купил, у кого какая квартира, – «а у нас будет лучше».

Опять рассуждения о тряпках, телевизорах, мебели. Неприятно царапнуло упоминание о знакомстве в книжном магазине, так что удастся составить приличную библиотеку, а если с соответствующей переплатой покупать детективы по нескольку экземпляров, то их можно выгодно продавать и менять на черном рынке. Все это так, но… То, что месяц назад, когда он дрожащими пальцами вскрывал конверты, воспринималось как трогательные попытки вить гнездышко и казаться практичной, сейчас выглядело как-то… ну, не самым лучшим образом выглядело.

Она писала, что готова на все, в любой момент все бросит и приедет, пусть он только скажет: она всем пожертвует, от всего откажется! И тут же намекала, что это ей дорого обойдется, но неважно, лишь бы ему было хорошо… пусть только скажет.

И по телефону на переговорной она повторяла то же самое.

Что ж – он не требовал, чтоб она все бросала и приезжала. Она плохо себя чувствует. Ее подсиживают на работе. Она так любит театр. Ее мать положили в больницу и надо ежедневно ее навещать… Если она готова пожертвовать всем, лишь бы ему было хорошо – что ж, жертву должен, конечно, принести он, мужчина. Он потерпит. Вынесет. Он любит – значит, он обязан прежде всего заботиться о том, чтобы ей было хорошо, чтобы она была счастлива. Она не должна жертвовать собой – ему было достаточно и того, что она на это готова. Знание того, что она принадлежит ему, и ради ее блага он жертвует желанием видеть ее, быть с ней сейчас, всегда, – это знание наполняло его спокойствием и самоуважением. Он чувствовал себя хозяином ситуации. Все будет.

Он бережно сложил письма в пакет и спрятал на место – на дно сумки, под вещи. Включил Борин магнитофон и задумался…

В смутном настроении он не осознавал еще, что же именно его раздражает и обескураживает, даже начинает слегка тяготить: это были еще не чувства, а тени, контуры чувств. Он боялся отдать себе отчет в том, что Рита уже не значит для него столько, сколько значила раньше, всегда, до той встречи, до отъезда.

…Зато во всем этом отдавал себе отчет Звягин. Со стороны все просто, с вершины прожитых лет все яснее… Создавшиеся отношения следовало свести на нет, причем так, чтобы не травмировать Сашу, а напротив – принести облегчение, освобождение (задачка, а!).

– Интересно, не родился ли я иезуитом? – спросил он как-то Риту, наставляя, как следует писать очередное письмо.

– А мне его жалко, – тихо призналась Рита. – Всеми обманут…

– Маленькая поправка: всеми спасаем! – жестко возразил Звягин. – Не нравится? Так выходите за него замуж, он согласен, да?

– Вы думаете, у него это пройдет – ко мне?

– По преданию, на кольце одного древнего мудреца было написано: «Все пройдет». А на внутренней стороне кольца: «И это тоже пройдет». Человек может вечно тосковать по тому, чего он страстно желает и не имеет. Но если он полагает, что полностью владеет этим, то может потерять интерес и охладеть. Особенно если есть что-то другое. В смысле – другая.

– А есть другая? – спросила Рита ревниво.

– Женщины, – сказал Звягин. – А вам бы хотелось остаться единственной, разумеется. Да, есть.

– Вы оплели его паутиной обмана! – вдруг театрально оскорбилась Рита.

– В цирке такая паутина называется страховочной сеткой, – в тон ей ответил Звягин.

Другая работала там же, где раньше Саша.

– Как вы меня нашли? И зачем? – удивилась она печально.

– Сашины родители рассказали, – пожал плечами Звягин, – что живет на свете одна девушка, безнадежно влюбленная в их сына. Вот я и подумал, что вы – именно тот единственный человек, который необходим, Оля.

По мере развития беседы Олино лицо меняло цвет от нормального к розовому, красному, пунцовому и белому.

– Но я ему никогда не нравилась.

– Понравишься.

– Вообще ему нравятся брюнетки, он сам говорил.

– Покрасишься.

– Я толстая.

– Похудеешь.

– Я неинтересный человек…

– Напряжешься. Заинтересуется.

– Но как я уеду из Ленинграда?

– На поезде.

– Что я там буду делать?!

– Я скажу.

– Где, как, с чего?.. – Она еще не воспринимала слова Звягина всерьез. Веяло несбыточной фантазией, наивными грезами. И лишь постепенно доходили до сознания аргументы – собеседник производил впечатление никак не мечтателя, а скорее деляги.

– А где я буду работать?

– На заводе. В узле связи. Программисткой. По специальности. Они недавно приобрели новую аппаратуру, возьмут готовно.

– А где жить?

– В общежитии. Дадут. Но лучше снять комнату.

– Как у вас все просто!..

Эта фраза была единственным комплиментом, который действовал на Звягина безотказно. Как всякий смертный, имел и он уязвимый пункт тщеславия: тратить недели напряженного труда, мотаться в поездах, договариваться с десятками людей, убеждать и подчинять своей воле и логике, устраивать, увязывать одно с другим, по песчинке возводить здание, – чтобы потом небрежно пожать плечами и заметить, что да, все действительно очень просто, и странно, если некоторые думают иначе: а что тут, собственно, невыполнимого, укажите конкретно?

Он взглянул на Олю с явной симпатией:

– Да, – сказал он. – А все в жизни вообще просто: взять и сделать, только и всего. Оля, ты скажи одно: ты его любишь?

– Д-да…

– Его жизнь тебе не безразлична?

– Вы говорите… Для меня весь мир почернел, когда узнала…

– Отвечай внятно: хочешь, чтоб он выздоровел и женился на тебе?

– Если б это было возможно… Зачем вы… только мучаете…

– Это возможно. Это – твой единственный шанс, и одновременно это его шанс. Поняла? Прочти, – протянул ей записи.

Если Звягин в абсолютной мере обладал даром убеждения, то секрет этого дара был предельно прост и заключался в извечной истине: любого человека можно убедить в самом невероятном, если в глубине души он сам хочет в это верить. Надо лишь подтолкнуть его к действию в соответствии с его же желанием.

– А если он узнает, что это обман? – спросила Оля с огромным недоверием, пробегая глазами адреса, телефоны, расписание поездов и перечень указаний.

– Правдолюбцы на мою голову? – рассердился Звягин. – Сейчас не узнает. А через несколько лет будет уже неважно. В любви и на войне все способы хороши! Не волнуйся: медицинская этика допускает ложь во спасение больного. Моральные издержки я беру на себя. Так что можешь передать привет своей совести.

– Но меня не отпустят с работы раньше, чем через два месяца…

– Отпустят.