Приключения майора Звягина - Веллер Михаил Иосифович - Страница 17

Весы, эспандер и гантели были куплены. Наклонную скамейку и стойки для штанги сделал столяр в Жеке. Штангу же Звягин соорудил из куска водопроводной трубы и двух мешков с песком: «Для твоих целей – в самый раз».

– Английские морские кадеты, – сказал он, – полчаса утром стоят у стенки, прижимаясь к ней пятками сомкнутых ног, икрами, задом, локтями, лопатками и затылком. Так они вырабатывают безукоризненную осанку офицеров флота. Мысль уловила? Полчаса!

Масла в огонь подлила старая балерина, ведущая хореографический кружок в Доме культуры.

– Дружок, – ужаснулась она, – у вас походка каторжника! Вы совсем не умеете пользоваться ногами, девочка!

– Я не балерина, – угрюмо сказала Клара, ненавидя Звягина за очередное унижение.

– Вы женщина! – воззвала балерина, откидывая гордую седую голову. – Разверните носки! Больше! Идите к зеркалу. Подавайте ногу не коленом вперед, а бедром, бедром! Видите? Носки развернуты, икры сблизились, линия бедра выпрямилась, нога стала стройной, а не кривой, вы видите?!

– Обман зрения, – ухмыльнулась Клара.

– Явить красоту там, где ее не было – это искусство, а не обман, – возразила балерина. – Из уважения к вашему опекуну я поработаю с вами, дружок.

…Идея перевоплощения открывала бесчисленные свои стороны и овладевала Кларой все полнее и бесповоротнее. Вечерами она училась печь. Блины горели, булки обугливались снаружи и оставались клейкими внутри. В синем чаду искушающий джинн рисовал картины счастливого будущего: красавица принимает влюбленных гостей за роскошным праздничным столом.

Теперь она крутилаось, как белка в колесе, и колесо это все явственнее превращалось в колесо фортуны. Осанка, тренировка, походка, аэробика, готовка,, питание, самомассаж, кварц, ванна, взвешивание… Она купила самую дешевую электробритву и раз в неделю брила короткий колючий ежик на голове: рыхлая белая кожа посмуглела, стала плотной, парик уже не мешал на работе. Она поймала себя на том, что зеркало из врага превращается в друга: надежда укоренилась в ней, как неистребимый репейник на пустыре.

Приходил Звягин, валился в кресло, откусывал пирог, безжалостно волок ее за шиворот дальше:

– Что значит – времени нет?! Вот будет у тебя муж, да дети, да болеют, да стирать, готовить, доставать, да самой на работу – то ли заноешь!.. Это все цветочки – дождешься ягодок.

К Новому году Клара прибавила, наконец, килограмм. Звягин торжествовал победу: «Самое трудное – дело сдвинулось с места! Дальше пойдет легче».

После очередного телефонного рапорта Клары жена не выдержала:

– Леня, ну зачем ты так мучишь девчонку несбыточными иллюзиями! Раньше или позже тебе это надоест, как надоедали все твои ненормальные увлечения, и с чем она тогда останется?.. Хорошее настроение Звягина было несокрушимо:

– С приличной внешностью – вот с чем она останется! Если красивая женщина отличается от некрасивой, собственно, лишь некоторыми деталями, то каждую деталь по отдельности можно – и нужно! – привести в порядок. Это предельно просто и очевидно.

Относительно простоты он немного преувеличивал: хорошего протезиста-стоматолога пришлось поискать.

Громоздкий и ловкий, как медведь, стоматолог сунул Клару в кресло, включил слепящую фару и полез ей в рот:

– Так, хорошо, правильно… – поощрительно урчал он. – Через месяц можете сниматься на рекламу зубной пасты. – И достал из стерилизатора шприц. В животе у Клары похолодело тягуче и жутко.

– Прямо сейчас… уже?.. – в панике спросила она, надеясь на первый раз отделаться осмотром.

– Женщины вообще храбрые, – сказал стоматолог. – Недавно у меня один здоровый мужик – увидел шприц – и потерял сознание.

Клара зажмурилась, открыла рот и судорожно вцепилась в ручки кресла.

– А что вы вцепились в кресло? – обиделся стоматолог. – У меня больно не бывает.

Страх инквизиторской пытки сменился радостным удивлением: оказалось вполне терпимо. Мохнатая лапа стоматолога, в которой щипцы выглядели маленькими, действовала без видимого усилия. Звякнуло в плевательницу – раз, два, три… четыре…

– И как вы эту гадость во рту терпели… – сочувствовал стоматолог. – Во-от сюда мостик поставим… короночку, и здесь… эти пеньки сточим и на штифтики поставим фарфоровые – как по ниточке ровно будет.

– Шпашибо, – прошамкала Клара, вставая.

– Не разговаривай. Через неделю подживет – н начнем… – Дома она долго скалилась в зеркало. «Как прореженный огород…» Всплакнула, но долго плакать было некогда: упражнения для ног, аэробика, компресс на голову, ванна, – а завтра в шесть вставать на работу.

Последующие визиты слились в цепь дней, четко делившихся на две половины: страх и тоска ожидания – и некий блаженный хмель от того, что все прошло небольно и хорошо. Она садилась в кресло, и в мозгу словно открывала работу слесарная мастерская: грохот, скрип, тряска, во рту жужжало и хрустело, пахло едким лекарством и жженой костью, аж дымилось, губы оттягивались ватными тампонами, и вдруг проливалась на язык прохладная струйка воды. От напряжения она забывала дышать. Стоматолог промакивал ей пот салфеткой и успокаивающе урчал.

Она подсчитывала, во что ей обойдутся новые зубы. Черная касса, продать новые сапоги, подзанять… ничего, рассчитается.

– Какая ерунда! – гремел Звягин, гоняя ее в магазин за молоком. – Дубленка стоит дороже, чем все твои акции по перевоплощению!

Кончался январь – темный, морозный, радостно-трудный.

– Вот так! – довольно рявкнул стоматолог, навинтив на штифт последний белоснежный фарфоровый зуб, и щелкнул по нему ногтем. Взял со стеклянного столика с инструментом зеркальце и поднес Кларе:

– Устраивает?!

Она не могла насмотреться. Зубы сияли – ровные, белые, плотные, кое-где с крохотными щербинками – неотличимые от настоящих.

– Миллион за улыбку! – взревел стоматолог и выключил спою слепящую фару. – Сияй на здоровье.

«Ах», – сказали девочки в цехе. Клара сияла. – «Подождите…»

– Подождите, – скромно пообещал Звягин домочадцам, – я ее еще устрою работать диктором на телевидение.

– Лучше в немое кино, – посоветовала дочь, гладя школьное платье.

– У нее голос, как у нашего коменданта гарнизона, помнишь? – пояснила жена. – Или это телефон так искажает?

– Я уже свел ее с преподавательницей художественного слова из театралки, – парировал Звягин. – Голос отличный, просто она не умеет им владеть.. Научится. Защебечет птичкой!..

Клара «щебетала птичкой» сорок минут перед сном в ванне – больше времени в сутках не оставалось. Гортань, связки, диафрагма, дыхание… «Даже низкий и хриплый женский голос может быть красивым и обаятельным, – повторяла она услышанное, – если правильно пользоваться им: говорить негромко, без резких пауз и ударений, выработать легкое грудное придыхание, снижать иногда к полушепоту…»

– Зачем вы меня провожаете, Леонид Борисович? – спросила она «с легким грудным придыханием», когда по заснеженному бульвару Профсоюзов они шли к косметической клинике (подошла ее очередь на операцию). – Вы тратите на меня уйму времени…

– Ах, молодость! – мушкетерским тоном отвечал Звягин. – Прогулка с девушкой – что за отрада для старого солдафона, заскорузлого от чужих страданий эскулапа. А главное, – добавлял он, – жена меня к тебе не ревнует. Вот когда станешь выглядеть так, что заревнует, – все, больше времени не найдется.

– Совсем? – скрипнула Клара несчастно.

– Тогда уже у тебя не найдется времени для меня – человека немолодого, женатого, некрасивого и неинтересного.

– Это вы некрасивый и неинтересный?! – Звягин лукавил. Навязав Кларе свою волю (так он считал), – он относился к ней с ревностью собственника, сродни ревности художника к своему творению. И, не полагаясь полностью на непостоянный женский характер, провала своей затеи допустить не мог: подстраховывал каждый шаг. В тайной глубине души будучи убежден в безграничности человеческих возможностей – он был невысокого мнения о воле и характере большинства людей. «А ошибаться, – пожимал он плечами, – я предпочитаю в лучшую сторону».