Приключения майора Звягина - Веллер Михаил Иосифович - Страница 14

– Ставлю тебе диагноз: ранний американизм. К волчьей борьбе на свободном рынке парень еще не готов: сожрут, обманут, подставят. Пусть пока походит в загородочке на полтораста рублей.

– Находил его однокашников, звонил по квартирам, уламывал в институте, а он и знать ничего не будет…

– А зачем?

– Хоть бы спасибо сказал… Обидно.

– Кто я? – требовательно спросил Звягин.

– Кто ты… Мой папа.

– Кто я? – повторил он.

– Врач, – продолжила она перечисление его ролей в жизни.

– О! – Звягин сунул руки в карманы и с фатовским видом плюхнулся на диван, откинувшись и закинув ногу на ногу. – Стоит ли вкалывать, – он сощурился, – спасая человеков, падающих, разбивающихся, и тому подобное, чтобы они были несчастными неудачниками? А потом, – он засвистел начальные такты «Турецкого марша», – много ли ты знаешь людей, умеющих делать невозможное? Заметь: без всяких чудес – и не зная осечек. А?

– Ты у меня ужасный хвастун, – влюбленно сказала дочь.

– А теперь подай отцу стакан холодного молока. – И Звягин раскрыл «Историю античных войн», заложенную на битве при Гавгамелах. Увлечения его бывали непредсказуемы.

Глава III

НЕКРАСИВАЯ

– Не люблю я сказки, – насмешливо отрезал Звягин, оглядываясь на витрину охотничьего магазина.

В это воскресенье он не дежурил, и жена вытащила его гулять на Невский: ноябрь проблеснул солнцем.

– Сказки?! – обиделась жена. – Суть «Пигмалиона» не в сюжете, а в социальных отношениях людей…

Перед светофором с визгом тормознула «скорая», из нее высунулась пиратская рожа Джахадзе и прогорланила:

– Папе Доку привет!

Звягин махнул перчаткой из толпы. «Скорая» выкатила на осевую и рванулась мимо стоящих автобусов.

– …искусство – это всегда условный мир, отражающий…

– А я живу в безусловном мире! Я человек конкретный. Я врач, я восемнадцать лет носил погоны, я привык видеть жизнь такой, какая она на самом деле, без стыдливых умолчаний и прикрас. А от твоих сказок – один вред!

– От «Пигмалиона» вред?! – задохнулась жена. Двадцать лет семейной жизни не отучили ее от безуспешных попыток приохотить Звягина к шедеврам мировой литературы.

– Вред и бред, – упорствовал в ереси Звягин. – Еще и за правду себя выдает! Вот и начнут грезить замухрышки о добром дяде: подберет, обеспечит, научит красиво говорить… помоет-приоденет – и готова герцогиня. Ха-ха.

Они перешли к Казанскому собору: очередь у входа, голуби в сквере…

– …а закроет несчастная мечтательница книжку, посмотрит вокруг: «Где же обещанное чудо?..» – и вешает унылый нос… Делать-то все приходится без чудес и добрых волшебников.

– Ты путаешь литературу с жизнью, а сам вещаешь прописные истины!

– То-то и беда, что из-за твоих сказок люди отделяют литературу от жизни и забывают прописные истины!

И он завертел головой по сторонам, словно искал подтверждение своим мыслям.

Здравые мысли имеют обыкновение раньше или позже подтверждаться. В данном случае это произошло незамедлительно.

– Любуйся, – с холодным удовлетворением указал Звягин. – А?

Существо стояло на автобусной остановке, сунув руки в карманы широченной блекло-черной (по моде) куртки. Зато джинсы были в облипку, и даже самый скверный геометр не назвал бы линии ног прямыми.

– Это он или она? – усомнилась жена в нелепом силуэте.

– Оно! – полыхнул сарказмом Звягин. – Одета-обута, грамотна-обеспечена, страшила-страшилой.

Из-под вязаной шапочки по ним презрительно скользнули глазки, крохотность которых искупалась размерами носа, наводившего на мысль об орлах и таранах галер.

– Поможет несчастной страхолюдине твой профессор Хиггинс со своей ванной и фонографом? Говорить нынче умеют все: телевидение! – дурак дураком, а шпарит как диктор. И манер в кино насмотрелись. И одеваются по журналам: нищих нет…

– Да, да, – поспешно согласилась жена, таща его вперед. Но немного не успела.

«О, какая ужасная селедка», – тихо поразился юный басок. – «Гибрид швабры и колючей проволоки», – согласился тенор. И пара приятелей остановилась было рядом.

Нелестная характеристика услышалась и той, кого касалась. Вздернув губу, девица отрубила фразу – не из словаря диктора телевидения. Приятелей шатнуло.

– Развлекаемся? – спросил их Звягин, улыбаясь мертвой улыбкой; шрамик на скуле побелел.

– Леня, – тревожно сказала жена, меняясь в лице: – Мы идем в Эрмитаж! – Приятелей сдуло.

Публика изображала непричастность к происходящему. Скандализованная старушка обличала «нынешних». Запахло склокой. Девушка тщетно принимала независимые позы. Напряжение гонимого существа исходило от нее.

– Мои ученики ходят в Эрмитаж чаще, чем мы… Звягин задумчиво сощурился. Глаза его затлели зеленым кошачьим светом. «Пигмалион»! процедил он. – «Хиггинс' Шоу!»

Он переступил на месте. Подошел автобус.

– Ира, – Звягин поцеловал жену. – Сходи сегодня сама! Ну пожалуйста.

Ответ не успел: он как-то сразу отдалился от нее и переместился к остановке, будто влекомый посторонней силой. Вслед за девицей втиснулся в автобус, и двери захлопнулись.

В автобусной толчее он бесцеремонно в упор разглядывал злополучное создание. Через минуту оно задрало прыщеватый подбородок и, ответив ему высокомерным взглядом, отвернулось с оскорбленным лицом. За четверть часа на лице сменились все оттенки независимости и неприязни. Резкие черты Звягина не выражали ничего, кроме интереса естествоиспытателя.

На Суворовском она выскочила и понеслась размашистой походкой матроса, опаздывающего из увольнения.

– Девушка, одну минутку!..

Она резко свернула и на красный свет перебежала проспект – прямо в объятия милиционера. Милиционер оживился и отдал честь. Девица стиснула зубы, испепеляя его взором.

– Мы опаздываем к больному, – уверенно представился Звягин за ее спиной, извлекая удостоверение – в подтверждение своих слов – и деньги в подтверждение своей вины.

Милиционер поколебался. Признанный хозяином положения, он ощутил более достоинства не в строгости, а в благородстве.

– Больше не нарушайте. – Он снова отдал честь и отодвинулся, давая понять, что инцидент прощен. На ходу глядя в сторону, девица пролаяла:

– Что вам надо? Все разглядели?

– Давайте выпьем кофе, – мягко предложил Звягин.

– А-а: вы одиноки. Вы, наверное, кинорежиссер. Или художник. Нет? Ну, тогда засекреченный ученый. А – вы шпион и хотите меня обольстить и завербовать!

– Ну, еж колючий, – рассмеялся Звягин.

– А вы… отцепитесь, старый козел! – отчаянно выпалила она.

Встречная красавица, грациозная стрекоза, улыбнулась Звягину уголком детских губ. Он не был похож на старого козла.

– Крута, – оценил Звягин, – крута. Не хотите знакомиться.. Тогда позвоните мне, пожалуйста, – протянул ей визитную карточку. – Всему можно помочь, – добавил он.

– О чем это вы? – не поняла она. – Еще чего не хватало! – И сунула карточку в карман.

Остаток воскресенья Звягин посвятил доведению квартиры до адского блеска – во искупление вины. Дочка металась на подхвате, сочувствовала; и хихикала. К ужину жена оттаяла.

– Полчаса стояла перед Ботичелли, – делилась она. – Никто, наверное, не умел так видеть красоту…

– А что такое красота? – живо спросил Звягин, хлюпая молоком через соломинку. Жена готовно приняла учительскую позу.

– Платон, – сказала она. – Сократ. Чернышевский. Эстетика.

– Сократ, – сказал Звягин, поднимая руки вверх. – Я понимаю. Ты мне скажи, чем красивая женщина отличается от некрасивой? Конкретней. – Он приготовился загибать пальцы.

– Черты лица… фигура… – она растерялась. – Ну, глаза, нос, рот… волосы…

– Волосы, – сказал Звягин. – Да-да. Ноги и шея с ушами.

– Шарм, – сказала дочка. – Прикид.

– Хорошо – мода. Условность, привычка: у каждой эпохи, расы и так далее – свои понятия о красоте. Так. Биологическая основа, целесообразность: продолжение рода, – он изобразил руками формы секс-бомбы. – Но почему красивы и черные волосы – и золотые, и карие глаза – и синие, и курносый носик – и прямой? Зачем нужны длинная шея и ровные зубы – что ими, проволоку грызть?..