Конь на один перегон - Веллер Михаил Иосифович - Страница 4

От коновязи Сиверин понес седло к палатке на плече, бренча стременами и пряжками подпруг. – Жив? – спросил Третьяк. – Ухайдакал он тебя. Но сделал, молодец. Сиверин заострил полено под кол и с топором пошел обратно.

– На тушенку его, точно, – засмеялись из темноты. – Са-ам до мясокомбината дойдет, – сказал второй голос.

У ручья конь заторопился и стал пить, звучно екая, отфыркиваясь и переводя дух. Сиверин опустился на колени рядом, со стороны течения, и тоже долго пил. От студеной воды глотка немела и выступало на глазах.

Прикинув место получше, он вбил топором кол, привязал чумбур и снял с коня уздечку. Конь отступил на шаг и жадно захрумкал траву. Постояв, куря и глядя, Сиверин помочился, и конь тоже пустил струю. – Мы с тобой договоримся, паря… – улыбнулся.

Заставил себя сдвинуться, в ручье помыл с мылом лицо, осторожно водя по вспухшему и ссаженному, не узнавая руками своих черт. Левое запястье сильно опухло и болело. Конь пасся, и Сиверин пошел на кухню. Повар Володя с Толиком-Ковбоем и веттехником шлепали в карты. Они повернулись и зацокали, качая головами. – Кушать хочешь?

Колька засыпал чай горочкой, чтоб напиталось и осело, и, держа кружку брезентовой рабочей рукавицей, пристроил над огнем. Гуща поднялась, выгибаясь, пузырящаяся пена полезла из разломов; Колька снял кружку с огня и накрыл другой, чтоб запарился. – На-ка, хватани, – протянул Третьяк. Сиверин закурил, подул, отхлебнул и передал Кольке.

Стригали уже кончили работу, там было темно. Еще несколько костерков горели среди палаток.

– По всему Уймону сейчас костерки наши… – пустился в задумчивость Третьяк. – Тыща километров, почитай, по горам; кто эти километры мерил… Где несколько километров ходу, где боле тридцати. Чик-атаман в снегу уж, поди, стоит, под ним в снегу стоянка. Дежурят с кострами. Чай варят, скот смотрят. Утром – ломать лагерь, седлаться – погнали. Как-то дойдем?..

– А сверху б глянуть, – запредставлял Милосердов. – Спутник от нас видно же, когда запускают. С него в принципе видно. Темно, понял, ночь – и костры наши, значит, цепочкой до Бийска. – Он даже головой закрутил от впечатления. – Это сколько же… – стал считать: – Восемь связок ушло, по три гурта, первые три – по четыре пошли, это… двадцать семь костров.

– Да косари от Тюнгура и дальше, – прибавил Третьяк. – Да колхозный, цыгане пасут…

Чифир уменьшил притупленность чувств. Следы дня давали знать себе все сильнее. Сиверин старался не шевелиться. Колька заварил вторяк. Он без надобности поправил на шее монету в пять монго, где всадник с арканом скакал за солнцем.

– Коня ничо ты сделал, – подпустил он сдержанное, по-мужски лестное уважение.

– Эх, мучений-то сколько, – сказал Третьяк. – Ну, теперь он тебя признал.

– Монгол… – рассудил Милосердов. – Ты его по Уймону не жалей. Нам – дойти только. А там все одно – на мясокомбинат. – Что – на мясокомбинат? – не понял Сиверин. – На тушенку, – с каким-то весельем предвкусил Третьяк. – Чего это?

– Так монгол же – объяснил Милосердов. – Они нам что поставляют – это мы по фактурам на комбинат сдаем. На тушенку пойдет. – Своим ходом, – добавил Третьяк. – Так что отыграется ему твоя шкура, – посмеялись. – Так он чо, не в табун пойдет? – все пытался уразуметь Сиверин.

– Нет, конечно. В табуне скотоимпортские. А это – монгол, по фактуре принят. Да чо те, – все равно только дойти. На-ка, хватани. Сиверин ощутил, как он устал. «Раскатись оно все…»

– Устал ты сегодня, – ласково сказал Третьяк. – Пошли отдыхать, ребятки.

Лежа рядом на кошме под одеялом, закурили перед сном. В затяжках выделялись красновато лица и низкий тент. – А-ахх… – поворочался Третьяк. – Ты не жалей…

– Да я такого зверя в рот и уши, – сказал Милосердов. – Может, Юрка-конюх заместо него еще другого сдаст, похуже, – предположил, помолчав. – Может, – согласился Третьяк. – Клеймо только…

– Кто смотрит? Переклеймит… Да он с Яшкой грызться будет, – не станет Юрка его брать. – Это точно… Яшка у него табун держит.

Все отходило, тасовалось… «Сам убью!..» – поплыло неотчетливо… Сиверин понял, что засыпает, загасил окурок сбоку кошмы о землю и натянул одеяло на голову.