Возвышенное и земное - Вейс Дэвид - Страница 22

Шраттенбах, проводивший в Зальцбурге строжайшую экономию, подумал, что, за исключением аристократов, Моцарты одеты лучше всех. Надо будет пересмотреть жалованье музыканта, решил он, слишком уж Моцарт ненадежен, а получает изрядно. С другой стороны, стоит ли удивляться непоседливости скрипача, ведь в конце концов все музыканты – обыкновенные бродяги.

– В Вене все высокопоставленные особы, даже император и эрцгерцог Иосиф, признавали, что музыка при дворе вашей светлости стоит на большой высоте, раз там вырастают такие замечательные таланты.

– Мне это известно. У пас есть в Вене друзья. – Архиепископ говорил сдержанно, но улыбка, с которой он подал знак начинать концерт, была вполне благосклонна.

Концерт окончился, и Леопольд подумал, что Вольферль – самый лучший исполнитель, а Лолли – самый плохой.

Желая показать, что и он разбирается в музыке, архиепископ заметил:

– У мальчика удивительные руки. На них приятно смотреть, они никогда не спешат, и в то же время быстрые пассажи получаются у него так же хорошо, как и медленные. – Он взял Вольферля за руку, что было большой честью, и добавил: – Какие у него сильные кисти. Теперь я понимаю, почему императрице понравилась его игра.

Затем архиепископ сделал знак графу Арко. Леопольд сильно ошибался, думая, что концерт этот решит его судьбу. Капельмейстер был уже назначен.

Граф Арко официальным тоном объявил:

– Вице-капельмейстер Джузеппе Лолли назначается на должность капельмейстера, Леопольд Моцарт назначается на должность вице-капельмейстера, Михаэль Гайдн – на должность помощника капельмейстера.

Обида Леопольда еще более возросла, когда он увидел Лолли, победоносно шествовавшего по залу, – ведь Лолли совсем не умеет играть на скрипке, непрестанно сбивается с темпа. Гайдн отнесся к назначению с полным безразличием, ЧТО немало удивило Леопольда. Сам он чувствовал себя невинно пострадавшим, все его существо взывало: «За что? За что?»

Шахтнер поспешил к нему со словами утешения. Присоединился в Буллингер, напомнивший Леопольду, что его ведь повысили в должности, но, поскольку Лолли был раньше вице-капельмейстером, выбор, естественно, должен был пасть на него.

Леопольд пожал плечами:

– Этого следовало ожидать, ведь я не итальянец.

– Но вы находились в отъезде, – снова напомнил Буллингер, – а Лолли сидел на месте.

– Это могло повлиять? – спросил Леопольд. Пожалуй, это обстоятельство сыграло решающую роль, вдруг сообразил он.

– Возможно, его светлость не считает вас надежным человеком.

– Дорогой Буллингер, я непременно остался бы здесь, знай я, что меня ценят.

Священник недоверчиво улыбнулся и промолчал.

– Каковы ваши дальнейшие планы? – спросил Шахтнер.

– А какие могут быть планы? Пойду поблагодарю его светлость за повышение.

– Ну, а потом? – настаивал Шахтнер. – Что потом? Ведь вы же не останетесь в Зальцбурге. Город вовсе не славится своей музыкой, а ведь Вольферль день ото дня играет все лучше.

Леопольд молчал, не желая выдавать себя. Анна Мария начала было выражать сочувствие, но он резко оборвал жену, сказав, что не придает этому никакого значения. Хорошо еще, что Вольферль и Наннерль не понимают до конца всей глубины его унижения.

Вольферль заметил, как побледнел Папа, когда граф Арко объявил о назначении нового капельмейстера. По тому, как быстро и отрывисто разговаривал Папа, он догадался, что Папа огорчен. А его светлость по-прежнему ничего не понимал в музыке. Лолли все время фальшивил, и Гайдн играл совсем не так легко и вдохновенно, как у них дома; можно подумать, что ему все равно, а ведь когда играешь, нельзя, чтобы было все равно. И все-таки архиепископ аплодировал им обоим.

Когда его светлость взял Вольферля за руку, мальчику это не понравилось: руки у архиепископа были потные, мягкие и вялые. Все считали архиепископа святым человеком, но Вольферль почему-то не верил. Мама учила: святые люди скромно одеваются, говорят тихо и мало едят. Архиепископ же носил роскошные одежды и ел и пил так же неумеренно, как Гайдн. И голос у него был совсем немузыкальный – пронзительный и громкий.

Вольферль слышал, как Шахтнер шепнул Буллингеру:

– Его светлость ведет себя так, будто десять гульденов прибавки к жалованью разорят его, а этот банкет, должно быть, обошелся не в одну сотню.

– Ему-то что! – ответил Буллингер. – В этом году его доход составит чуть ли не двести тысяч гульденов плюс двадцать тысяч на личные нужды. Я думаю, лишние расходы ему нипочем.

Вольферль не понимал, что значат все эти цифры, ясно было одно – все вокруг придавали деньгам большое значение и именно из-за них относились к его светлости с особым почтением. Но он позабыл обо всем, когда к нему подошел Михаэль Гайдн и сказал:

– Вольфганг, мне очень нравится твоя техника. У тебя отличный удар. Ты прошел хорошую школу.

Вечером, когда все улеглись спать, Леопольд на цыпочках прошел в гостиную и сел в свое любимое кресло. Можно ли ставить крест на своей карьере, спрашивал он себя. Мысль эта причиняла сильную боль, но он никак не мог от нее отделаться. Леопольд подошел к окну: Лохельплац была погружена во мрак. Леопольд долго стоял в раздумье и неожиданно обнаружил, что плачет. Он и не помнил, когда плакал в последний раз, и вдруг испугался – что, если кто-нибудь увидит его плачущим? Бедняга Леопольд, сказал он себе, закрывая ставни, ах ты, бедняга!

Увидев на пюпитре последнее сочинение Вольферля – сонату, написанную в манере Гайдна, – Леопольд подумал, что Гайдн, конечно, неплохой композитор, но в мире есть и другие, лучше его. Он вновь стал строить планы. И невольно усмехнулся, вспомнив, как Шраттенбах неустанно твердит о духовном богатстве своего княжества, а сам экономит на музыке деньги.

Вскоре после окончания Семилетней войны между Австрией и Пруссией и между Францией и Англией, когда в Европе впервые за много лет воцарился мир, Леопольд испросил разрешения на поездку с концертами по Германии, Франции и другим странам, расположенным к западу от Зальцбурга.

На этот раз архиепископ без проволочек дал Леопольду отпуск, но при одном условии. В случае необходимости Моцарт может отсутствовать даже год, но жалованья за это время получать не будет. Это увеличивало риск, однако Леопольд снова условился обо всем с Шахтнером, Буллингером и Хагенауэром. Анна Мария говорила, что путешествие окажется изнурительным, повсюду свирепствуют страшные болезни, от которых так трудно уберечься, что они по-прежнему будут всецело зависеть от капризов случайных покровителей, возможно, куда более неприятных, чем его светлость. А Леопольд ответил:

– Нам нельзя останавливаться. Мы не имеем права почить на лаврах.

Затеянная им гастрольная поездка требовала смелости и находчивости, но сознание этого лишь воодушевляло Леопольда и рассеивало мрачные предчувствия.

Девятого июня 1763 года Моцарты выехали из Зальцбурга. Весна в тот год стояла дождливая, но день их отъезда выдался ясным. Южный ветер был напоен нежным ароматом цветов. Aннa Мария с грустью покидала город, но Леопольд и дети были полны ликования. Леопольда нимало не задело, что его светлость отбыл в охотничий домик в горах, видимо желая подчеркнуть свое безразличие к отъезду Моцартов. У Леопольда была теперь собственная карета и слуга – девятнадцатилетний Себастьян Винтер. На этот раз они гораздо лучше подготовились к поездке. Обычно скептически настроенный Леопольд с надеждой смотрел в будущее.

После их возвращения из Вены, вспомнилось Вольферлю, все говорили: «Ты, наверное, рад вернуться домой», а он вовсе но был рад. Вена полна неожиданностей, а в Зальцбурге он все знает наизусть, особенно когда дело касается музыки, здесь ему было скучно. Теперь они едут в Париж и, может быть, даже в Лондон. Никто еще не скучал в этих прославленных городах! Папа прав. Они добьются успеха.

Итак, Моцарты ехали побеждать мир. Наннерль не было еще и двенадцати, а Вольферлю – семи с половиной.