Убийство Моцарта - Вейс Дэвид - Страница 30

– От чего же, по мнению Софи, он умер? – спросила Дебора.

– От болезни почек, госпожа Отис. Но теперь я понимаю, что причиной мог быть и яд.

– Однако, как и Браэм, вы сочли уместным лишь теперь заговорить об этом, – заметил Эттвуд.

– Такие вещи не сразу приходят в голову. Если Сальери действительно хотел избавиться от Моцарта, то легче всего было выискать у него наиболее уязвимое место, почки. И не обязательно это мог быть яд, а просто вредная ему пища.

Пока остальные раздумывали над словами О'Келли, Эттвуд нетерпеливо встал и объявил:

– Мне кажется, господин Отис боится сыграть для нас. Может быть, он не музыкант? Сальери, по крайней мере, был музыкантом.

Джэсон не мог отказаться. Инструмент был непривычным, и он чувствовал, что гости невнимательно слушают его, но постепенно музыка Моцарта целиком завладела им, и он стал играть увереннее. Эттвуд поставил на пюпитр ноты Моцарта, ту самую фантазию, с которой его познакомил Отто Мюллер, но Джэсон сделал вид, что играет ее впервые. Его игра приобретала все большую выразительность и силу, а музыка, исполненная драматизма и напряженных страстей, удивительно отвечала моменту.

Кончив играть, Джэсон спросил:

– Каково ваше мнение, господин Эттвуд?

– В старании вам не откажешь, – снисходительно заметил Эттвуд. – Но до совершенства еще далеко. Нельзя ли послушать ваши собственные сочинения?

Джэсон сыграл несколько гимнов, но насколько эта музыка была холоднее и бесцветнее Моцарта! Закончив, он заметил чуть насмешливые улыбки Эттвуда и Тотхилла.

Однако Тотхилл вслух похвалил:

– Ваши гимны весьма приятны для слуха.

– Ну, а каково ваше мнение, господин Эттвуд? – снова спросил Джэсон.

– Вы слишком подражаете Генделю. Вам следует брать уроки композиции. Обязанности органиста при соборе св. Павла и заказы короля отнимают у меня сейчас много времени, но я бы мог выкроить для вас несколько часов. Моцарт говорил, что никто лучше меня не подражает его манере.

– Но я не стремлюсь быть вторым Моцартом! – воскликнул Джэсон.

– Это разумно. И к тому же невозможно. Но ведь вы хотите изучить его музыку. Когда вы могли бы приступить к урокам?

– Я скоро уезжаю в Вену.

– Господин Тотхилл говорил мне, что госпожа Отис… – Эттвуд запнулся. – Разве вы не собираетесь остаться здесь?

– Что же сказал господин Тотхилл? – спросил Джэсон. Тотхилл поспешил объяснить:

– Сейчас в Лондоне дают немало фортепьянных концертов для знати и других богатых людей, иногда их посещают даже члены королевской семьи. А у вас есть талант, и вы можете позволить себе развлечься. У вас, господин Отис, чрезвычайно живой ум. Чего вы только не придумали о Моцарте.

– Вы мне не верите?

– Отчего же, у нас в Англии богатые люди тоже подчас позволяют себе всякие чудачества. От этого они только становятся более интересными. – Если бы его жена, подумал банкир, могла обеспечить ему приличный пожизненный доход с условием, что он бросит занятия музыкой, он бы с искренней признательностью принял сей щедрый дар. – Почему бы вам не продолжить музыкальное образование под руководством господина Эттвуда? Вполне достойный выбор. А я бы снял для вас дом не хуже вот этого. Он обойдется вам от пятидесяти до ста фунтов в год. Заметив колебания Джэсона, Эттвуд прибавил:

– Знакомство со мной откроет вам доступ во многие аристократические дома Лондона. Заметьте, я даю уроки лишь талантливым ученикам.

– Но пока вы не сказали, есть ли у меня способности?

– Ваши произведения исполняются публично, значит, при наличии соответствующей подготовки все образуется само собой.

Джэсон посмотрел на присутствующих. О'Келли выглядел заинтересованным; на лице Тотхилла застыла неживая улыбка; Браэм задумчиво хмурился. Лицо Деборы выражало то покорность, то волнение. В ожесточении Джэсон подумал, что она его не послушается, что она никогда не слушала его музыку, можно сказать, никогда ее не слыхала; что она готова войти в заговор с Тотхиллом и Эттвудом, только бы удержать его здесь.

– Когда я пришла сюда сегодня, то не думала, что так трудно будет принять решение, – вдруг сказала Дебора.

– Вы дали мне основание думать, что предпочитаете Лондон Вене, – ответил Тотхилл. – Вы могли бы отлично здесь устроиться, госпожа Отис.

– Да, Лондон мне по душе. Мне бы хотелось здесь поселиться. Но теперь я вижу, что мы еще многого не знаем о Моцарте.

– Уж не думаете ли вы, что он был отравлен? – изумился Эттвуд.

– Нет, не думаю. И все же после того, что нам рассказали господа О'Келли и Браэм, у меня возникли некоторые сомнения.

– Будь я помоложе, я бы непременно отправился в Вену, – с внезапной горячностью произнес О'Келли. – Я бы побеседовал с Констанцей, с Софи, со всеми, кто хорошо знал Моцарта.

Эттвуд бросил на О'Келли раздраженный взгляд, словно обвиняя его в предательстве, но старого тенора уже нельзя было остановить.

– На вашем месте, господин Отис, я бы отправился немедля, – повторил он.

– У меня для вас письмо, господин Отис. От вашего тестя, – неожиданно объявил Тотхилл.

– Почему вы не отдали мне его раньше? – спросил Джэсон.

– Я увлекся беседой.

Но Джэсону показалось, что конверт уже вскрывали.

«Уважаемый господин Отис! – прочитал он. – Надеюсь, что это письмо дойдет до вас в целости и сохранности. Я не знаю вашего лондонского адреса и поэтому посылаю его через уважаемого господина Куинси Пикеринга.

Сам я приболел, но дело не в этом. Брат сообщил мне, что Сальери с каждым днем слабеет и, видимо, долго не протянет. Сальери совсем уже старик, ему за семьдесят, и, наверное, для вас это последняя возможность повидаться с ним. Эрнест сам не может похвалиться здоровьем, он пишет, что и жена Моцарта болеет, да и дни его сестры тоже сочтены. Печально, что многих из тех, кто знал Моцарта, уже нет в живых, и каждый новый день грозит утратой свидетелей.

Прошу вас, поскорее отправляйтесь в Вену.

Вы, наверное, собрали немало ценных сведений и, может быть, наконец-то, через столько лет, правосудие свершится. Мой брат узнал, где находится Сальери, он знаком со служителем этой лечебницы, и если вы вовремя приедете в Вену, вам, возможно, удастся повидать Сальери.

Ваш стареющий, но преданный друг.

Отто Мюллер».

– Ну, что? – нетерпеливо спросила Дебора.

– Сальери слабеет. И жена Моцарта тоже нездорова. – Джэсон не хотел посвящать никого, даже Дебору, в свои планы.

– Скажите, господин Браэм, – спросила вдруг Дебора, – упоминала ли Кавальери в письме, как Сальери отнесся к болезни Моцарта?

– Нет, – ответил Браэм. – Удивительно, что я и это-то запомнил.

– Поистине удивительно, – сухо заметил Эттвуд. Уже у дверей О'Келли посоветовал Джэсону и Деборе:

– Если вы встретите кого-то, кто знает о последнем ужине Моцарта в обществе Сальери и певицы, к примеру, Софи или Констанцу, а может, и самого Сальери, постарайтесь разузнать, что пил и ел Моцарт и как это на него подействовало.

Дебора доверительно взяла О'Келли под руку и сказала:

– Сомневаюсь, удастся ли нам отыскать доказательства тому, что Моцарт был отравлен, но теперь я понимаю, что у мужа есть основания подозревать нечистую игру. И весьма веские основания.

– Согласен с вами, госпожа Отис, – сказал О'Келли. – Но если подозрения вашего мужа оправдаются, положение станет серьезным и даже опасным. Вена полна интриг и в наши дни.

– Что же вы советуете? – спросил Джэсон.

– Торопитесь! Будьте настороже. Обдумывайте каждый шаг. И никому не доверяйте!