Пол и характер - Вейнингер Отто - Страница 101

Индивидуалист мыслит здесь несомненно в социально-этическом духе. Его теория каст и групп, теория замкнутости разрушает здесь, как это часто бывает у него, автономию его нравственного учения. Он хочет в интересах общества, в интересах безмятежного спокойствия мужчин наложить на женщину властную руку, под которой она не издала бы ни одного звука об эмансипации, не выставила бы того лживого и неискреннего требования свободы, за которую ратуют современные феминистки, совершенно не подозревая даже, в чем, собственно, заключается несвобода женщины и где следует искать ее причины. Я привел цитату из Ницше не для того, чтобы уличить его в непоследовательности. Я хотел показать лишь, насколько проблема человечества неразрывно связана с проблемой женщины, так что одна без другой разрешена быть не может. Найдется, несомненно, человек, которому покажется излишним преувеличением требование, чтобы мужчина уважал женщину ради идей нумена и не пользовался бы ею, как средством для целей, лежащих вне ее личности, чтобы он признал за ней одинаковые с ним права и обязанности (нравственного и духовного самообразования). Но пусть этот человек подумает над тем, что он не в состоянии будет разрешить этическую проблему для своей собственной личности, если он в женщине будет неизменно отрицать идею человечества, употребляя ее лишь как средство для наслаждений. Во всяком азиатизме половой акт является той ценой, которую мужчина уплачивает женщине за ее приниженное состояние. Правда, для женщины очень характерно, что за эту плату она готова подчинить себя самому ужасному игу, мужчина же не смеет вступать в подобную сделку, так как таким образом он с нравственной стороны совершенно обезличивается.

Итак, даже с чисто технической стороны невозможно разрешить проблему человечества в применении к одному только мужчине. Даже в том случае, если он хочет искупить только себя, он должен считаться с женщиной, он должен стремиться, чтобы заставить ее отказаться от безнравственных расчетов на него. Женщина должна внутренне, искренне, по доброй воле отвергнуть половой акт. Это означает следующее: женщина должна, как таковая, уничтожиться, и если это не случится, надежда на установление царства Божия на земле совершенно потеряна. Поэтому Пифагор, Платон, христианство (в противоположность еврейству), Тертуллиан, Свифт, Вагнер, Ибсен выступили за освобождение, за искупление женщины, не за эмансипацию женщины от мужчины, а за эмансипацию женщины от женщины. В этом обществе легко снести и проклятие Ницше.

Собственными силами женщине трудно будет достигнуть этой цели. Искра, которая в ней едва тлеет, должна постоянно воспламеняться огнем мужчины: необходимо было бы показать пример. Такой пример дал Христос: он искупил Магдалину. Он вернулся к этому моменту своего прошлого и искупил свой первородный грех – свое происхождение от женщины. Вагнер, величайший человек после Христа, понял это особенно глубоко: прежде чем женщина не перестанет существовать для мужчины, как женщина, она и сама не может перестать быть женщиной.

Кундри может быть освобождена от проклятия Клингзора только безгрешным, непорочным Парсифалем. Так эта психологическая дедукция покрывается философской, которая вполне совпадет здесь с вагнеровским «Парсифалем», глубочайшим произведением мировой литературы. Только сексуальность мужчины дает существование женщине, как таковой. Бытие материи измеряется суммой вины в мире: женщина будет существовать только до того момента, когда мужчина вполне искупит свою вину и окончательно победит в себе сексуальность.

Вечное возражение против антифеминистических тенденций таким образом падает: женщина, какая бы она там ни была, существует раз и навсегда, она неизменна. С ее существованием необходимо примириться борьба же здесь бесполезна, так как она ничего не в состоянии устранить. Но было показано, что женщина лишается бытия и умирает в тот момент, когда мужчина всецело проникается жаждой бытия. То, против чего ведется война, не обладает вечно неизменным существованием и сущностью: это есть нечто, что может и должно быть уничтожено.

Старая дева есть именно та женщина, которая не встретила мужчину, способного дать ей бытие. Она обречена на гибель. Старая женщина тем злее, чем больше она старая дева. Если мужчина и созданная им женщина снова встречаются во зле, то оба должны погибнуть, если же они встречаются в добре, тогда совершается чудо.

Только так может быть разрешен женский вопрос человеком, который его вполне постиг.

Это решение найдут невозможным, его дух – преувеличенным, его притязания – непомерными, его требования – нетерпимыми. Одно остается несомненным: тот женский вопрос, о котором говорят женщины, давно уже лежит за пределами наших рассуждении. Речь идет о том вопросе, о котором женщины молчат, о котором они должны вечно молчать: о не свободе, заложенной в сексуальности. Этот женский вопрос стар, как пол, и не моложе человечества.

И тут возможен один только ответ: мужчина должен вырваться из когтей пола, и этим, только этим, он искупит и женщину. Только его целомудрие, а не его нецеломудрие, как она думает, может спасти ее. Правда, как женщина, она таким образом погибает, но только для того, чтобы восстать из пепла новой и юной, чистым человеком.

Поэтому женский вопрос будет существовать, пока существуют два пола. Он заглохнет только вместе с вопросом о человечестве. В этом смысле Христос, по свидетельству отца церкви Климента, сказал Саломее без той оптимистической мишуры, которую впоследствии нашли для пола Павел и Лютер, следующее: смерть будет существовать до тех пор, пока женщины будут рожать и правда сойдет не раньше, чем из двух не станет одного, из мужчины и женщины – третье, самосущее, что не есть ни мужчина, ни женщина.

Отправляясь от высшей точки зрения на проблему о женщине, как проблему о человечестве, мы только теперь пришли к вполне обоснованному требованию воздержания для обоих полов. Выводить его из вредных для здоровья последствий половых сношений – плоско. Мы предоставляем адвокатам тела защищать этот взгляд. Основывать его на безнравственности наслаждения – неправильно, так как мы таким образом вводим в этику гетерономный мотив. Но уже Августину, проповедовавшему воздержание среди людей, пришлось выслушать возражение, что в таком случае человечество в очень короткое время исчезнет с лица земли. Это поразительное опасение, для которого самой страшной мыслью представляется возможность вымирания рода, является не только выражением крайнего неверия в индивидуальное бессмертие и в вечное существование нравственной личности. Оно не только отчаянно иррелигиозно: им доказывается собственное малодушие и неспособность жить вне стада.

Кто так думает, для того земля представляется в виде толкотни и суетни людей на ее поверхности. Мысль о смерти пугает его меньше, чем мысль об одиночестве. Будь в нем сильна бессмертная в себе нравственная личность, он нашел бы в себе достаточно мужества смотреть этому выводу прямо в глаза. Этому человеку чужд страх физической смерти. Отсутствие веры в вечную жизнь он не заменит жалким суррогатом ее: уверенностью в дальнейшем существовании рода. Отрицание сексуальности убивает лишь физического человека, и только его, но с тем, чтобы дать полное существование духовному человеку.

Поэтому забота о дальнейшем продолжении рода не может считаться долгом нравственности, как это многие думают.

Этот взгляд насквозь проникнут бестыдной лживостью, которая до того бьет в глаза, что я рискую показаться смешным, поставив следующий вопрос: совершал ли кто-нибудь половой акт, руководствуясь тем соображением, что он обязан предотвратить гибель человечества, или считал ли кто-нибудь когда-либо справедливым упрекнуть целомудренного человека в безнравственности его поступков? Ни один человек не считает своим долгом заботиться о продолжительном существовании человеческою рода – это известно всякому, кто серьезно и искренне подумал над этим вопросом. Но то, в чем человек не видит своего непосредственного долга, не есть на самом деле его долг.